— Поздно, — я опустила голову, — я вчера дала ответ. И сегодня в газетах уже должны были напечатать объявление о помолвке.

— Софи, — Лили была серьезна, с ее лица исчезла обычная дурашливая ухмылка, — не делай этого. После свадьбы будет поздно, а сейчас еще нет.

— Лили, ты не понимаешь, — голос дрожал, в горле образовался комок, — мы в отчаянном положении. Папа сказал, что… Это ужасно! Тюрьма…

Я пыталась взять себя в руки, но слезы уже текли по щекам и слова с трудом проталкивались из горла:

— Я пообещала родителям. Я… Я выйду замуж за герцога.

Подняла на Лили мокрые глаза и попыталась пошутить.

— По крайней мере, я сделаю что-то полезное для семьи. Я старшая дочь. А вдруг мне повезет, и муж отдаст концы в первую брачную ночь? — горько рассмеялась сквозь слезы.

— Но Роберт… — начала Лилия, и я увидела, как у нее задрожали губы.

— Не говори мне о нем. Я напишу письмо, передашь ему. Я приняла решение. Стой! — поспешила я, заметив, что Лилия собирается что-то возразить. — Если ты мне подруга, не вспоминай о Роберте при мне. Никогда! Мне очень тяжело.

— Хорошо, — осторожно произнесла девушка и всхлипнула. — Давай письмо, я передам.

Я взяла ручку и бумагу.

«Мистер Уайт, я приняла решение выйти замуж за герцога Мелвилля. Прошу прощения, что позволила Вам думать, будто мы можем быть вместе. Мы из разных социальных слоев, и союз между нами невозможен. Прошу больше не докучать мне посещениями и письмами. Прощайте. Леди София Антуанетта Октавия, баронесса Нордвик».

Я специально подписалась полным титулом. Надеюсь, после такого письма он проникнется ко мне отвращением и неприязнью, как прониклась ими к себе самой я.

Лилия молча взяла запечатанный конверт, поцеловала меня в щеку и торопливо вышла за дверь. «Вот и все, — подумала я, — прощай, моя любовь».

* * *

Папа за ужином протянул мне газету. На главной странице красовалось объявление о помолвке.

— Когда свадьба? — равнодушно спросила я, бегло просмотрев статью.

— Через три месяца, — ответил он. — Вчера мы подписали предварительный договор, герцог торопится. Ему срочно нужна жена. А мне нужно уладить финансовые вопросы…

Я встала из-за стола, не дожидаясь окончания папиной тирады. Деньги меня совершенно не интересовали. Горько и обидно видеть меркантильность и жадность родных.

— Прошу меня простить, — реверанс, — я пойду почитаю перед сном.

Горничную я отпустила уже перед дверью:

— Мэри, иди спать, я сама разденусь.

Уже заходя в спальню, почувствовала, что что-то не так. Портьеры у открытого окна были отодвинуты в сторону, в комнате стоял свежий запах дождя, проникающий с улицы. Только я закрыла за собой двери, как сзади меня обхватили сильные руки.

— Софи, любимая, — губы Роберта прижались к шее. Внутри все затрепетало. Радость, огромная как небо, затопила сознание. Я застыла, боясь спугнуть блаженство и мечтая еще хоть на мгновение опять почувствовать губы и руки любимого. Жар его тела, прикосновения, сводящий с ума запах.

— Что за странное письмо ты написала? — прошептал Роберт, покрывая шею и волосы короткими поцелуями. — Впрочем, неважно.

Он развернул меня к себе и обхватил ладонями мое лицо.

— Мы сегодня же уезжаем. Внизу ждет извозчик.

— Как ты сюда попал? — срывающимся от волнения голосом спросила я, а сама таяла от наслаждения. Еще чуточку, еще немного подожду, побуду рядом…

— По трубе, — со смешком ответил он. — Лилия рассказала, где твоя спальня. Бери только самое необходимое.

Роберта трясло от волнения, и пусть он пытался казаться собранным и серьезным, я чувствовала: он на пределе.

— Я никуда не поеду, Роберт, — наконец смогла выдавить я и заставила себя оторваться от него. — Уходи.

Я изо всех сил старалась не расплакаться, но голос уже предательски дрожал, а в носу защипало.

— Что ты такое говоришь, Софи?!

Роберт непонимающе смотрел на меня.

— Мы поженимся, пусть способ с побегом не очень удачный, но ты несовершеннолетняя, поэтому другого нет. Я все продумал, — торопливо заговорил он, — пока поживем у моих родителей, потом я найду работу. Мне уже предложили место инженера на металлургическом заводе в Йоркшире…

— Меня не интересует твой завод! — я демонстративно закрыла уши ладонями. — Мистер Уайт, прошу вас оставить меня, я выхожу замуж за герцога Мелвилля через три месяца. Все уже решено.

А сама отвернулась к окну. Я не могла смотреть на него, видеть, как в любимых серых глазах застывает растерянность и боль, как лицо искажается от страдания.

— Я не верю тебе, — прошептал Роберт, — Софи…

И тут случилось ужасное. Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался отец с двумя полисменами.

— Вот он! — воскликнул один из мужчин. — Я видел, как он лезет по трубе. Я же вам говорил, милорд.

— Арестуйте вора, — холодно бросил отец, — наверное, он собирался обокрасть нас, но моя дочь его спугнула.

Полисмены подхватили Роберта под руки. Тот попытался вырваться. Тогда один из них сильно ударил его в бок дубинкой. Роберт со стоном согнулся.

— Отпустите его! — воскликнула я, рванув к мужчинам. — Папа, это же Роберт! Отпустите!

Папа резко схватил меня за руку и больно дернул назад. Абсурдность и ужас происходящего не укладывалась в голове. Два полисмена выворачивали руки Роберту, тот дергался, вырывался, тянулся ко мне, крича: «Софи! Софи!». Все перемешалось. Напряжение последних дней, принятое в муках решение, бессонная ночь, встреча с Робертом, полисмены — еще немного и я упаду на пол и забьюсь в истерике, и так уже ничего не вижу из-за застилающих глаза слез. Я чувствовала, как уплывает сознание, как подгибаются ноги, как в животе растет и ширится странный вязкий пузырь, наполненный болью, который, казалось, вот-вот лопнет, и тогда я точно умру.

— Что вы делаете?! Он не вор! — захлебывалась я рыданиями, пытаясь освободиться от папиных болезненных тисков. Из последних сил дергала руку, упиралась ногами, выворачивала суставы. Но папа только сжимал еще сильнее, на коже уже стали появляться багровые отметины.

В комнате царил хаос. Вдруг в дверях появилась мама.

— Мама, скажи ему! — сорванным голосом прохрипела я. — Вы же знаете Роберта. Пусть его отпустят!

Мама молча замерла у двери, нервно теребя подол домашнего платья. Я с ужасом и паникой уставилась в ее застывшее лицо. Тем временем Роберту заломили руки за спину и вывели его в коридор.

— Софи! Софи! Да отпустите же меня!!! Софи! — кричал он, не переставая.

Его голос рвал сердце, бил по ушам, выворачивал наизнанку. И, теряя сознание, я по-прежнему слышала его мучительную агонию. Эти пронзительные крики еще долго звучали в моей голове, когда я в беспамятстве металась в постели. Они вгрызались в мозг, впивались в самую сердцевину, не давали покоя. «Софи! Софи! Я люблю тебя!».

Часть вторая. Ненависть

«Лихорадка. Возможно, воспаление мозга, — вклинился в звенящую пустоту, царящую у меня внутри, незнакомый мужской голос. — Очень плоха. Температура, озноб, бред».

«Доктор, сделайте что-нибудь», — знакомый женский голос. Мама?

«Даже не знаю. Возможно, морфий поможет… Сейчас, правда, он не очень популярен. Есть побочные эффекты, но…».

«Мы согласны, доктор, — это папа? — Герцог уже спрашивал, что с его невестой, не больна ли она. Нужно как можно скорее поставить ее на ноги. Мы будем вам очень благодарны».

Что-то прохладное коснулось губ, потекло в горло, и опять меня накрыла тьма. Только уже не страшная, а мягкая и ласковая, как пуховое одеяло. Мне приснился сон. Я иду по пляжу. Лето, теплый песок, лазурное море. Впереди меня идет Роберт. Я пытаюсь его догнать, но он идет все быстрее и быстрее. Я уже почти бегу, только ноги вязнут в песке и, как я ни стараюсь, ни на шаг не приближаюсь к цели. Роберт все больше удаляется от меня. Я кричу: «Роберт! Стой! Подожди меня!», а он даже не оборачивается. А я смотрю на его напряженную спину, расплывающуюся в дымке, и ничего не понимаю. Он бросил меня?!

— Софи, — нежный тоненький голосок пробудил меня от беспамятства, — просыпайся, сестричка.

Я открыла глаза. В голове царили восхитительная пустота и покой. Я лежала в постели, за окном были сумерки, рядом сидела Адель и гладила меня по волосам. Горничная дремала в кресле у камина.

— Ты очнулась, — прошептала девочка и вдруг громко, с надрывом, зарыдала.

— Почему ты плачешь? — ничего не понимая, удивленно спросила сестренку. Разве я больна? Я никогда не чувствовала себя лучше. Мне было так спокойно и хорошо. Все проблемы, которые разрывали сердце на части, остались где-то там, далеко за горизонтом. Я огляделась. Кровать, два стула рядом. На туалетном столике какие-то бутылочки и склянки.

— Почему я лежу в постели? — пришла в голову странная мысль.

— Мисс София, вы проснулись! — подскочив, обрадованно воскликнула Мэри. — Сейчас позову миледи.

— А что произошло?

— Ты болела, сестричка, — тихонько прошептала Адель, — почти две недели.

* * *

Следующий месяц все в доме буквально носили меня на руках. Сдували пылинки, выполняли любые пожелания. Я стала «светом очей», «самой лучшей дочерью» и «спасительницей семьи». Папа опять превратился в милого легкомысленного джентльмена, а мама — в добрую великодушную родительницу. Но я больше не доверяла им. Мысленно я стала называть их обманщиками и лгунами. Я помнила искаженное гневом и презрением лицо отца и мягкие слезливые уговоры мамы. На всю оставшуюся жизнь это врезалось в память, вряд ли когда-нибудь я смогу забыть.