— Давайте. — Марта помогла уложить раненого, обеими руками надавила на камень, поставила его на место.

Наверху бесцеремонно стучали прикладом в дверь. Поднявшись в кабинет, она наспех навела порядок, несколько раз глубоко вздохнула, шагнула в коридор, отодвинула засов. Грубо оттолкнув ее в сторону, в комнату ворвались солдаты.

— Почему не открываете? — в проеме двери вырос долговязый обер-лейтенант, из-за его спины выглядывало беспомощное и виноватое лицо отца.

— А в чем дело? — неожиданно для себя с вызовом спросила Марта. — С кем имею честь?

Ее тон, безукоризненная немецкая речь произвели впечатление — офицер стушевался.

— Простите, мадам, но я выполняю приказ. Каждый дом в этом поселке должен быть осмотрен.

— В том числе и дом старосты?

— Простите, мадам… — нетерпеливо повторил немец.

— Что ж, — у женщины на лице появилось брезгливое выражение, — если господин Зингрубер считает необходимым обыскивать своих друзей…

— Как вы сказали, мадам? Господин Зингрубер?

— Я сказала, что вам следовало быть осмотрительней. Не думаю, чтобы господин Зингрубер благословил ваш визит. — Она холодно взглянула на непрошеного гостя, гордо вскинула голову, круто повернулась и захлопнула за собой дверь.

Озолс со страхом и восхищением наблюдал за дочерью.

— Почему вы не сказали, что знакомы с господином Зингрубером? — недовольно засопел немец.

— Что я? — стушевался старик. — Они дружны с моим зятем, господином Лосбергом.

— Господин Лосберг ваш зять?

— Да. А это его жена.

— Ну, знаете… Вы странный человек, господин староста. Фельдфебель! — нетерпеливо крикнул офицер и, когда на пороге вырос такой же долговязый, как он сам, солдат, коротко приказал: — Осмотрите двор.

— Но мы еще не были в подвале и на чердаке, господин обер-лейтенант.

— Выполняйте!..

Фельдфебель щелкнул каблуками.

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант.

— Извинитесь за меня перед вашей дочерью и догоняйте, — бросил офицер Озолсу, направляясь к выходу.

Она вздрогнула, когда отец на цыпочках зашел в детскую. Поспешно нагнулась над кроваткой сына, сделала вид, что поправляет одеяльце, но тут заметила, что ладони испачканы ржавчиной — инстинктивно сжала пальцы.

— Все в порядке, — тихо сказал Озолс. — Запрись и спи…

Дочь не ответила. Отец потоптался у порога, виновато посопел, хотел что-то сказать, но, вспомнив наказ офицера, безнадежно махнул рукой и заковылял к выходу. Едва за ним захлопнулась наружная дверь, Марта вышла на крыльцо, огляделась, вернулась в дом, тщательно заперлась, спустилась в погреб.

— Ну, как вы здесь? — спросила она шепотом.

— Ушли? — Прямо ей в лицо смотрел ствол автомата.

— Да.

Грикис облегченно вздохнул, опустил оружие. Они с Артуром сидели друг против друга, как бы загородив собой раненого, который лежал у стены.

— Хорошо бы водички, умираю от жажды, — умоляюще сказал Юрис.

— Сейчас принесу.

Марта провозилась с ними все утро: сделала перевязку, дала лекарство, принесла еду, воду, свечу. Артур, как мог, помогал ей. Их руки то и дело соприкасались в темноте, и он чувствовал, как дрожат ее пальцы; порой их лица оказывались в такой близости, что у него начинала кружиться голова. В эти мгновенья ему казалось, что и их ссора, и эта война, и этот подвал — всего лишь дурной сон. Вот сейчас он откроет глаза и проснется на старой мельнице. Но из этого состояния его вывел хриплый голос Грикиса:

— Вам пора уходить, — сказал он Марте.

— Да. — Она неохотно поднялась. — Не беспокойтесь, этим погребом у нас не пользуются. Отец категорически запрещает.

— А сам?

— Очень редко. Знаете, с протезом…

— На всякий случай присмотрите за ним. Чтобы не сунулся сегодня. — Юрис хотел сказать поделикатнее, а получилось грубо — отчаянно болело раненое плечо, кружилась голова, во рту отдавало горечью.

Но Марта не обиделась.

— Я понимаю, — тихо сказала она. Не волнуйтесь.

— И сами будьте осторожны.

— Хорошо.

Хозяйка ушла. Они долго сидели молча, каждый по-своему осмысливая создавшееся положение. Наконец, Артур укоризненно заметил:

— Мог бы с нею и повежливее. Как-никак она нам жизнь спасла.

Грикис неуклюже повернулся, заскрипел от боли зубами.

— Плохо? — наклонился к нему Банга.

— Боюсь, как бы тебе не пришлось нас обоих отсюда вытаскивать.

— Он немец? — не удержался Артур.

— Наш человек… Отто Грюнберг.

— Как все это случилось?

Юрис молчал — то ли ему было плохо, то ли не хотелось вспоминать — и когда Артур решил, что так и не дождется ответа, тот неторопливо заговорил:

— Он выполнял задание, мы прикрывали. Что-то у него там сорвалось. Завязалась перестрелка, его ранили, притом серьезно. Что делать? Того и гляди, помрет. А ему нельзя помирать, понимаешь? И вспомнил я, что есть здесь врач, в тюрьме у нас работал, все демократа из себя корчил. Мы к нему. Он было ни в какую. Пришлось припугнуть, естественно. Ну, сделал, что полагается, мы в машину…

— Вы были с машиной?

— Да. — Грикис сокрушенно вздохнул. — Глупость, конечно, дикая. Никогда себе не прощу. Нам бы затаиться или ползком, а мы на рожон, как бараны. Только высунулись из города — за нами погоня. Мы сюда, а здесь пост. Решили проскочить сходу — двух парней наповал, меня в плечо и в голову — хорошо хоть мозги не вышибло. Едва добрался до леса… Раненого на закорки… Как ушел, сам не понимаю.

— И ко мне? — Артур слушал друга, затаив дыхание.

— А куда было деваться? Я здесь, кроме тебя, никого не знаю.

— Я не в том смысле. Как нашел меня? Ты же не знал, где я живу.

Юрис устроился поудобнее, нехотя ответил:

— Знал.

— Откуда?

— Бывал уже здесь как-то.

Неприятная догадка промелькнула в голове у Артура.

— Проверяли меня, что ли? — с обидой спросил он.

— Ну, проверяли, не проверяли, а так, на всякий случай… Сейчас, брат, за доверчивость дорого платят. А потом, знаешь… Ты не обижайся — они и не таких обламывали.

— Но ты же не мог допустить, что я?..

— Не хотелось, конечно.

Досада жгутом сдавила Банге горло. Выходит, они считали его предателем, поэтому так долго не выходили на связь. Он вдруг потерял власть над собой и крикнул:

— А ты знаешь, что они со мной сделали?

Грикис резко толкнул его ногой.

— Ты что, спятил? Орешь, как сумасшедший. Знаю.

— Откуда?

— Какая тебе разница? Есть у нас в полиции свой человек, он и предупредил. Этот прием Спруджа знаю — психологическая обработка: мол, жизнь каждого из вас зависит только друг от друга.

— Да, он мне так и сказал: «В случае чего, заживо закопаешь и Лаймона, и мать».

— Этот гад умеет держать слово.

Артура словно окунули в холодную воду — он невольно вспомнил о матери. Что же с нею будет, если Спрудж выполнит свое обещание? Что предпринять и как выбраться из этой затхлой могилы, как увести мать от беды?

Юрис почувствовал его состояние, участливо похлопал по колену:

— Будем надеяться на лучшее. В нашем положении отчаяние страшнее пули. Думаю, Спрудж просто припугнул, я даже уверен в этом.

От его слов Артуру стало немного легче: не то, чтобы он поверил и успокоился, просто появилась хоть какая-то надежда.

— Как же ты решился сюда? Если знал, что за мной следят.

— Выхода другого не было — я бы и сам загнулся, и его погубил. На мое счастье сторож спал.

— Бруно, — невольно вырвалось у Банги.

— Что?

— Да так… Знакомый, говорю. Все меня стерег. Ты его чем, ножом?

— Ножом.

Артур молчал, потом смущенно спросил:

— Страшно убивать человека?

Грикис ответил не сразу.

— Как тебе сказать… Понимаешь, бывает так, что думать не приходится. А в общем, конечно, страшно. Слушай, ты не мог бы отодвинуться чуточку в сторону — что-то я неважно себя чувствую.

Банга нащупал в темноте руку товарища.

— Ты горишь…

— Есть маленько.

— Давай я вылезу туда, в «предбанник», а ты ложись.

— А если?..

— Не волнуйся. — Он надавил на камень — тот легко подался. — Видишь, даже не скрипит. Успею…

— На кой черт ему этот погреб, если он им не пользуется? — раздраженно сказал Грикис.

— Кажется, я догадываюсь, — рассмеялся Артур. — Это Озолс после пожара придумал. На всякий случай. Перегородил погреб пополам — и вся недолга: один для отвода глаз, другой тайник. И сундучок тут же. Я на нем сидел. В прошлый раз он чуть не сгорел.

— А-а… Крестьянский банк. Не пришло бы ему в голову пересчитать свои капиталы. Кстати, все забываю спросить: как зовут хозяйку?

— Марта.

Банга так произнес это имя, что Грикис тут же догадался:

— Это она?

— Да.

Юрис хотел еще что-то уточнить, но в это время наверху раздались грузные шаги. Половицы над головой заскрипели, сердитый громкий, мужской голос — Артур сразу узнал Озолса — кого-то отчитывал:

— У тебя на все отговорки. Тебе дай волю, и сам в водке утонешь, и скотину уморишь.

Другой, неуверенный голос — Артур мог только догадываться, что это Петерис — едва слышно что-то бубнил в оправдание, но хозяин резко оборвал:

—Ладно, хватит языком молоть, слышали эту песню. И жену предупреди: не хотите работать — скатертью дорога.

Озолс был явно несправедлив — он знал, что Петерис добросовестный и исполнительный работник, а если когда и позволяет себе лишнюю рюмку, это никак не вредит хозяйству. Что же касается Эрны, тут ему, Озолсу, вообще было грешно раскрывать рот — этой женщине он был обязан не только своим материальным благополучием и уютом. Но сдержаться сейчас не мог: ему надо было на ком-то выместить свое раздражение. Всю ночь, как послушная собака, выполнял он команды новых хозяев, всю ночь его заставляли показывать дорогу, докапываться, доискиваться, вынюхивать, высматривать. При этом в каждом доме его встречали не просто, как собаку, а собаку порченую, от которой лучше держаться подальше. Всю ночь он копался в дерьме, заглушая голос разума и совести, убеждая себя в том, что другого выхода у него нет и иначе поступить он не может. И что же в итоге? Его, действительно как собаку, чуть не пнули под зад за то, что он не нашел и не выследил. Даже уважаемый зятек, и тот смотрел на него с какой-то барской брезгливостью. Будьте вы все прокляты, сволочи!