— Нет. Этого сказать я не могу.

Адвокат с явным любопытством посмотрел на рыбака:

— Послушайте, Банга, вы осознаете свое положение? Вам предъявлено обвинение в поджоге. Дело пахнет тюрьмой. Каторгой! Вы можете понять?

— Но это же чепуха. Я не сумасшедший, зачем мне поджигать дом?

— Тяжело с вами, — вздохнул Крейзис. — Зачем поджигать? Да мало ли зачем? Обвинительная версия как раз и строится на мотивах мести, ревности… Фактов-то у них нет. Свидетели — липа! Врут вразнобой. И вот вы собственной рукой подсовываете им один-единственный, но вполне веский аргумент. Как мне вас защищать? Из чего прикажете кроить алиби? — Он поднялся, прошелся по тесной каморке, пробормотал сердито: — Черт вас за язык тянул! Могли бы вообще сказать, что спали у себя дома.

— А что бы это изменило? — пожал плечами Артур.

— Тогда выкладывайте начистоту. Есть кто-нибудь, кто может подтвердить, что вас в это время действительно не было в поселке?

Артур не ответил.

— Куда вы так поздно уходили из дому? Где были почти до утра? Почему явились в артель перед самым выходом в море?

Артур молчал. Может быть, даже не слышал. Он снова был там, на старой мельнице, в мягкой копне пахучего сена.

…Молчи, молчи… — тревожно и радостно шептала, прижимаясь к нему Марта. — О чем мне жалеть? Я твоя жена… Твоя… На всю жизнь.

— Марта, любимая… он бережно касался губами ее широко распахнутых глаз.

Летели над ними рваные облака, трепетным призраком, обманчивым маяком их недолгого счастья мелькала, в просветах луна…

— Благородство проявляете? — услышал он откуда-то издалека голос адвоката. — Какую-нибудь девчонку выгораживаете? Смотрите — дорого оно вам обойдется. — Крейзис пронзительным взглядом впился в лицо подследственного.

— Что вы меня пугаете? — угрюмо огрызнулся Артур. Должны же в самом деле разобраться? Если человек не виноват…

— Разберутся! — усмехнулся Крейзис. — Упекут за милую душу годков на десять. А то и на двенадцать. Судебная машина, молодой человек, штука громоздкая — ее запустить легко, а остановить — не подступишься. Сомнет кого хочешь! Пока я могу помочь — торопитесь, цепляйтесь… Потом сам президент вас не вызволит.

Артур невольно поежился. Может быть, и в самом деле до его сознания впервые дошла вся безнадежность положения. Несколько секунд сидел он молча, добела сцепив пальцы, потом проговорил хрипло и категорично:

— Я не могу… отвечать…

Крейзис как-то странно посмотрел на своего подзащитного, закрыл папку, поднялся из-за стола.

На улице, неподалеку от входа, его поджидал Рихард. Заметив Крейзиса, нетерпеливо бросился навстречу, без всяких предисловий спросил:

— Ну как?

— Можешь не беспокоиться, ничего лишнего. Во всяком случае, ничего из того, чего ты боишься, он не сболтнет.

— Откуда ты взял, будто я чего-то боюсь? — покраснел Лосберг.

— Брось, Рихард. Я же не только твой приятель, но еще немного и психолог. В подробности не лезу, но суть схватываю намертво. Так вот, запомни — этот… Не то что на каторгу — на костер пойдет. Молча. Так что — спи спокойно.

Рихард судорожно сглотнул слюну, отвернулся:

— Что же все-таки можно сделать? — глухо спросил он.

— Во всяком случае, до суда доводить нельзя — обратного хода не будет. Попробуем подключить Рудольфа. Не волнуйся, сделаю все, что могу. — Прищурился иронически: — А в принципе… вот таких… он кивнул в сторону тюрьмы, — я бы не только на фонарях вешал — я бы их топил… не подпуская к берегу!


С печальным криком тянулся в небе запоздалый журавлиный клин. Марта, запрокинув голову, провожала взглядом улетающих птиц. Коляска медленно катила по той же, обсаженной вязами, дороге. Так же дремал на козлах, пьяный Петерис. Только вязы теперь стояли голые, осенние, почерневшие.

— Знаешь, я тоже становлюсь приверженцем деревенской идиллии, — сказал Рихард, заботливо поправляя плед на коленях Марты. — Куда приятнее вот так, не спеша, прокатиться на лошадке.

Она чуть заметно поморщилась — быть может, его голос мешал ей слушать затихающие вдали журавлиные крики.

— А главное, для тебя эти прогулки — просто чудодейственны, — бодро продолжал Лосберг. — С каждым днем ты как будто рождаешься заново. Тебе не холодно?

— Нет, — тихо ответила она.

— Кстати, как ты думаешь: а не отправиться ли нам куда-нибудь в путешествие? Мне кажется, тебе это было бы полезно. И доктор советует. Так как?

— Да, я бы с удовольствием, — задумчиво отозвалась Марта.

— Вот и отлично! — Я уже написал в Мюнхен. Ты не возражаешь? Мне кажется, этот город тебе понравится — в нем есть что-то общее с Ригой.

— Можно и туда, — вяло согласилась она. Низко, почти к коленям, опустила голову, через силу выдавила из себя: — Но ты должен выполнить одну мою просьбу, последнюю.

Он весь напрягся в ожидании.

— Ты должен помочь Артуру. Иначе я не смогу уехать.

Рихард проглотил комок, отвернулся.

— Меня незачем просить, — сухо отрезал он. — Я и так делаю все, что в моих силах.

ГЛАВА 6

— Вы никогда прежде не бывали в Германии? — обернулся дядюшка Генрих, добродушный толстяк, к Марте, сидевшей на сафьяновых подушках его роскошного лимузина. — Вам чрезвычайно повезло, что вы начинаете именно с Мюнхена.

— Держись, Марта, сейчас тебе придется выслушать целую поэму о Мюнхене, — насмешливо вставил Рихард.

— Да, Мюнхен — это и есть настоящая Германия. Добрая, старая… Мы еще тут побродим с вами. Здесь найдется на что взглянуть… Какая архитектура! Семнадцатый век, пятнадцатый. А наша глиптотека — уникальнейшее собрание скульптур! А театр?..

— Кстати, тут недалеко — Коричневый дом, — сообщила фрау Эльза, супруга дядюшки Генриха, особа еще более дородная, — бывшая резиденция фюрера. Он и теперь здесь бывает.

— А вон в той пивной я впервые услышал речь фюрера! — подхватил возбужденно дядюшка. — Погодите, я еще напишу трактат о благотворном влиянии нашего баварского пива на политику. Недаром же именно в Мюнхене фюрер стал фюрером.

— Учти, Марта, если хочешь завоевать сердце дяди Генриха, пей пиво только с золотым петухом на этикетке, — посоветовал Рихард. — Это марка его заводов.

— Марточка, дорогая, — вы позволите вас так называть? — не слушайте этого шалопая! — галантно засуетился дядюшка Генрих. — Мое сердце уже безраздельно принадлежит вам — с того самого момента, как вы ступили на перрон. — И, покосившись на монументальную тушу жены, томно добавил: — Красивые женщины всегда были моей слабостью.

Рихард поспешил отвернуться, чтобы не прыснуть, и подмигнул Марте. Но она этого не заметила — сжавшись в углу машины, рассеянно смотрела в окно. Автомобиль катил теперь мимо роскошных особняков Богенхаузена.

— Дядюшка, ты забыл о своих обязанностях гида…

— Почему — забыл? Марточка, вот Богенхаузен. В этой части города живут… э-м-м… уважаемые люди.

Машина остановилась возле дома с колоннами из серого камня.

— А вот и наша лачужка! — с лукавым торжеством воскликнул дядя Генрих. — Прошу!

«Лачужка» пивного фабриканта была отделана с тяжелой, несколько старомодной роскошью: дубовая мебель, старинная бронза, потемневшие от времени картины со сценами из немецкой мифологии. В столовой пылал камин.

— Кушайте, дорогая, кушайте, — опекала Марту фрау Эльза за столом, сверкающим дорогим фарфором и оправленным в серебро хрусталем. — В вашем положении очень важно регулярно получать достаточное количество хорошей пищи, овощей и фруктов. Рихард, это никуда не годится: ты совершенно не заботишься о жене! Смотри, какая она у тебя бледненькая. Ну ничего, дорогая, теперь я за вас примусь. Ручаюсь, через неделю на ваших щечках расцветут розочки.

— Тетя Эльза, а куда делся ваш Ганс? — оглянувшись на горничную, внесшую очередное блюдо, спросил Рихард. — Неужели вы все-таки решили расстаться с таким величественным монументом?

— Мы вообще отказались от мужской прислуги, — пояснил дядя Генрих. — Это инициатива моей жены.

— Да! — властно тряхнула двойным подбородком фрау Эльза. — Я горжусь, что все наши люди — швейцар, лакеи, повар, словом все, кроме шофера, — теперь несут службу в рядах вермахта. И что самое главное — совершенно добровольно. Ведь у Генриха есть специальное разрешение на слуг…

— Ну, положим, не совсем добровольно, — с кислой миной возразил дядя Генрих. — Ты приложила немало усилий, чтобы заставить Ганса сменить ливрею на солдатский мундир…

— Нет, добровольно! — повысила голос фрау Эльза. — Я настаиваю на этом. Мы, мюнхенцы, лучше других понимаем, как нужны сейчас нашему фюреру солдаты.

— Стало быть, у нас с Мартой есть шанс снова встретиться с вашим Гансом? — усмехнулся Рихард. Где-нибудь в Риге… Кстати, тетушка, разъясните мне один политический казус — если Германия все же надумает прибрать к рукам Прибалтику; где будет проходить демаркационная линия в этом доме? В гостиной? В столовой? Надеюсь, не в спальне? Дядюшка, хоть и патриот Мюнхена, однако все же — латыш.

— Ты чепуху городишь, милый, — отрезала тетушка Эльза. — Во-первых, если фюрер решит ввести войска в эту вашу… Латвию, то лишь для того, чтобы защитить вас от красных…

— Ну разумеется!..

— А, во-вторых, тебе бы следовало знать — твой дядя уже год, как принял германское подданство.

— Что я слышу! — всплеснул руками Рихард. — Дядюшка, возможно ли? А как же твои национальные убеждения, которые ты так лелеял?

— Видишь ли, мой мальчик… — дядя Генрих смущенно закашлялся. — Тут иначе просто невозможно вести дела. — Да и вообще… — он пугливо посмотрел на жену.

— А ты как думал, мой милый? — решительно вмешалась та. — Наживать здесь капиталы и оставаться в стороне от священной судьбы немецкого народа? Нет уж, прости… Я как честная немка ни за что не согласилась бы иметь мужа, который…