— И вы к нам, милочка?

— Не милочка, а Елена Гурова, моя жена. — Борис положил руку на Ленино плечо. — Прошу любить и жаловать.

Ксения Петровна стояла, задохнувшись на полуслове. Наступила тишина, из которой, казалось, невозможно вынырнуть. Бежали секунды, а положение не менялось. Первым нарушил молчание Борис. Он достал из кармана паспорт и протянул его матери:

— Вот, посмотри…

Гурова не шелохнулась. Тогда вмешался Георгий Александрович. Он взял Лену за плечи, распахнул перед нею дверь в гостиную, ту самую, от которой Лена в прошлый раз обалдела, и нарочито громко проговорил:

— Проходи, дочка, ты дома.

Все были в гостиной, а Ксения Петровна стояла в прихожей. Наконец она круто повернулась и, не сказав ни слова, прошла к себе в спальню.

— Иди, Борис, объясни все матери, — сказал Георгий Александрович. Мог бы, между прочим, не устраивать ей таких сюрпризов.

Борис пошел. Эти десять или пятнадцать минут, которые он отсутствовал, показались Лене вечностью. Она то и дело поглядывала на дверь и ожидала чего-то страшного. Но ничего не произошло. Борис вернулся, бросил на отца виноватый взгляд и, обращаясь к Лене, проговорил:

— Ты не волнуйся и не обращай внимания.

— Ладно, ребята. Кончайте панихиду, давайте во здравие…

Георгий Александрович достал из серванта белоснежную скатерть и начал застилать стол.

— А вы чего стоите? В гостях, что ли? А ну, Борька, показывай жене, где что лежит, — и совсем уж озорно закончил: — Свадьбу справлять будем.

Сидели за наспех накрытым столом и слушали поздравления Гурова-старшего. Ксения Петровна так и не вышла.

Борис еще раз ходил в спальню, но вернулся оттуда расстроенным..

Вышли на улицу и не спеша бродили и бродили невдалеке от дома. Борис порывался уйти дальше, но Лена не соглашалась. Сидели на скамеечке во дворе и говорили, говорили без умолку. Уже зажглись фонари, а они все что-то рассказывали друг другу. Наконец Борис встал, за ним поднялась и Лена.

У подъезда она остановилась и тихим голосом, в котором скрывались и вопрос, и просьба, проговорила:

— Ну, я пойду? Уже поздно. — И вдруг заспешила: — Ты меня не провожай, не надо.

— Куда же ты пойдешь, товарищ Гурова?

Только сейчас она начала понимать истинный смысл происшедшего. «Значит, теперь я должна буду каждый день возвращаться в эту квартиру и отныне называть себя Гуровой?» Было и радостно, и жутко. Она понимала, что никакого отступления назад уже быть не может, но еще робко сопротивлялась:

— У меня ведь даже зубной щетки нет.

А Борис уже начал действовать. Схватил девушку под руку и потащил за собой. Такси поймали быстро, и не успела Лена опомниться, как они уже были у общежития.

— Иди собирайся.

Она что-то бессвязно втолковывала девчонкам, а они ошарашенно смотрели на подругу, которая укладывала в газету халатик, зубную щетку и полотенце. Борис, увидев жену, недоуменно перевел взгляд на двери подъезда, словно ожидал, что сейчас оттуда вынесут чемоданы с вещами, Но убедившись, что «приданое» у Лены в руках, распахнул дверцу автомобиля и уселся рядом.

Это было время, наполненное блаженством и пыткой. Лене кажется, что она помнит это время по секундам, по каждому поцелую, по каждой выплаканной слезинке.

На следующее утро Борис не пускал ее на работу, у него был больничный еще на две недели, но она не могла не пойти на завод. Лену поздравляли по-разному: кто от души, кто с удивлением, кто с неприкрытой завистью. Но Лена принимала все поздравления одинаково и ничего другого замечать не хотела. После работы она побежала домой. «Домой! Неужели в жизни все так непрочно? Неужели в жизни все можно изменить одним росчерком пера? Вчера — чужие люди, сегодня — родственники. Вчера — со своей фамилией, сегодня — с новой. Вчера — в гости, сегодня — домой».

Дверь открыла Гурова. Лена растерялась и замерла на пороге. Ксения Петровна круто повернулась и крикнула Борису:

— Это к тебе.

Борис успокаивал Лену, но она твердила сквозь слезы одно:

— Уйдем, уйдем отсюда.

Борис гладил ее по волосам, целовал в мокрые щеки.

— Она не от злости, она всегда такая. У нас, в конце концов, своя семья.

И вновь мир отодвигался в сторону, им вновь казалось, что в этом мире их только двое. А тут еще Георгий Александрович с его заботой и лаской… Лена успокаивалась и искренне начинала верить, что все образуется. Ксения Петровна по-прежнему с ней не разговаривала и вообще вела себя так, будто никакой жены у Бориса не было.

Однажды, войдя в прихожую, Лена услышала громкий разговор. Ксения Петровна кричала Борису:

— Что ты понимаешь в жизни? Что ты видел и слышал за моей да отцовской спиной?

Лена хотела войти в комнату, но приросла к полу. Говорили о ней.

— Кого ты привел? Ты глупый романтик, ты понимаешь, что наделал? Любовь? Какая там к черту любовь? Что у тебя общего с этой токарщицей или как там ее?

— Я прошу тебя…

Это голос Бориса. Во рту у Лены стало сухо. А Ксения Петровна продолжает:

— Думаешь, подвиг совершил? А ты и ей жизнь угробишь, и себе биографию исковеркаешь. Не перебивай, я и так слишком долго молчала. Ну встречались, ну баловались… Всему же есть мера… ты думаешь, вашей любви надолго хватит? Ну наговоритесь на свои токарно-производственные темы, а дальше?

— Ты ничего не понимаешь.

— Куда уж! Друзья от тебя отвернулись, ты от всех отказался.

«А действительно, где его друзья? Почему он никогда ни с кем ее не знакомил? Неужели Гурова права и Борис стесняется своей «токарщицы?» Лена не в силах была оставаться в прихожей и подслушивать. Распахнула дверь и вошла в комнату. Борис, увидев жену, растерялся, а Ксения Петровна, будто ничего не случилось, повернулась и вышла.

В тот вечер произошло очередное объяснение. Но кончилось оно ничем. Только Борис под конец начал злиться, и Лена про себя, отметила, что таким она его не знала. Но они все-таки помирились.

Борис вышел на работу. Было решено отпраздновать их женитьбу по-настоящему, в ресторане. Основные хлопоты взял на себя Георгий Александрович. Когда начали составлять список гостей, Лена обратила внимание, что приглашенными оказались их общие заводские знакомые.

— Боря, разве нет у тебя знакомых, друзей?

Он что-то сбивчиво объяснял, доказывал, и Лена поняла — звать их Борис не собирается. Свадьба прошла неплохо. Гостей было человек шестьдесят: девчата из общежития, начальник цеха, парторг, Борисовы приятели из конструкторского бюро, знакомые Георгия Александровича, Юрий Николаевич Макаров и ни одного человека со стороны Ксении Петровны. Сама она, кстати, на свадьбе тоже не была. В последний момент ее зачем-то вызвали в Ленинград.

Поздравляли, кричали «горько», давали добрые советы… Словом, свадьба прошла неплохо… Наступили будни. Вернее, будни и неприятности. Почему-то они обильно сыпались на их головы. После свадьбы молодожены провели две незабываемые недели. Не нужно было прятаться, крадучись возвращаться с работы, постоянно сжиматься в ожидании злого взгляда или оскорбления. Лена настолько оттаяла в эти дни, что решила навести в доме порядок. Она чистила, мыла, и под конец изумленные мужчины склонили головы перед делом ее рук. Георгий Александрович так и сказал:

— Весна!

Но вернулась Ксения Петровна и будто повеяло осенью. Она обнялась с мужем и сыном, мимо Лены прошла, как мимо шкафа, вошла в комнату и остолбенела. Лена хотела пройти к себе, но Гурова ее остановила.

— Давайте, милочка, договоримся: распоряжаться вы будете у себя дома. — Она сделала паузу и не без иронии добавила: — Когда он у вас будет, а пока вы квартирантка, командуйте у себя в комнате.

Лена могла ожидать чего угодно, но не этого. Задохнувшись от обиды, она круто повернулась и вышла. Что тогда творилось! Наверное, даже соседи слышали, как кричал Георгий Александрович:

— Как тебе не стыдно! Как ты смеешь разговаривать с ней таким тоном? Да ты ее мизинца не стоишь…

Что-то визжала Гурова, что-то говорил Борис, но Лена слышала только Георгия Александровича.

— Какая ты мать? Какая ты подруга? Ты же обожравшаяся мещанка.

Он вдруг замолчал, и Лену ударила наступившая тишина. Вбежал Борис.

— Отцу плохо!

Георгий Александрович полулежал в кресле с закрытыми глазами и жадно ловил ртом воздух. Ксения Петровна стояла рядом и в ужасе смотрела на позеленевшее лицо мужа. Лена расстегнула ему ворот рубахи и приказала Борису:

«Скорую» вызови! — и тут же повернулась к Ксении Петровне. — Нитроглицерин, быстро!

Гурова не двигалась с места. Лена прикрикнула на нее:

— Да быстрее же… Нитроглицерин… Валидол…

Лена нетерпеливо смотрела на стоящую перед ней женщину и вдруг поняла: Ксения Петровна не знает, где что находится. Сама быстро ощупала карманы Георгия Александровича, нашла валидол.

Приехал врач. Больного привели в чувство, уложили в постель. Наступили тяжелые дни. Лена прибегала с работы и первым делом заходила к Георгию Александровичу. Но как только появлялась Гурова, Лена уходила к себе. Жить в доме становилось невыносимо. Лена все чаще, и чаще предлагала Борису переехать куда-нибудь. Борис уговаривал, упрашивал, отнекивался, что-то доказывал. Но когда просьбы жены стали угрожающими, он нашел средство избавиться от них. Как, мол, оставить Георгия Александровича? Этот довод действовал безотказно. А потом Гуров-старший выздоровел, но положение осталось прежним. Борис рассуждал:

— Ну зачем мы будем искать квартиру? Давай считать, что нашли. Можем даже платить квартирную плату.

Платить, конечно, не платили, но жили плохо.

Лена старалась из своей комнаты не выходить, особенно если приходили гости. А бывали они часто и все — к Гуровой. Шумели, пили, спорили. Если приходили к Георгию Александровичу и не было Ксении Петровны, Лена еще появлялась, в иных случаях сидела, пока гости не уходили.