— Вот теперь я вас вижу, — удовлетворенно заметила она. — Вы хитрый и довольно непослушный мальчишка.

— Мне обидеться или это литературная завитушка для вашей статьи?

Она не ответила, молча смотрела на него отсутствующим взглядом. Эдгару почудилось даже, что она его не видит.

— Покажите мне свою маму, — вдруг тихо попросила она.

— Что?!

— Мне хочется взглянуть на вашу маму. У вас же есть фото… Я вас очень прошу. И не отговаривайтесь, пожалуйста, будто фотографии у вас нет, будто вы никогда ее с собой не носите, забыли…

— Я и не отговариваюсь, — хмуро ответил он, потому что как раз и собирался это сделать. — Я только не понимаю, почему вы так настаиваете.

— Я не настаиваю, я прошу! — горячо перебила она. — Очень прошу! Покажите… Пожалуйста!

И у Эдгара не хватило духу отказать ей в этой просьбе.

— Если бы я сочинял про вас статью, — пробурчал он, доставая бумажник, — то обязательно отметил бы, что вы весьма избалованное создание. И бываете глубоко несчастной, если не исполняется малейший ваш каприз.

Он протянул ей фотографию матери. Марта долго вглядывалась в черты ее удивительного лица. Потом спросила:

— А как ее зовут?

С внезапным удивлением он посмотрел на нее.

— Как ни странно, но ее тоже зовут Марта.

Она вернула фотографию, и Эдгар бережно спрятал ее.

— Я отняла у вас уйму времени, а у меня осталась еще одна просьба, но, клянусь, последняя. Вы позволите угостить вас чашечкой кофе?

— Не позволю. В пределах своих командировочных я чту кодекс джентльменской чести. Идемте.


Лосберг сидел с газетой под цветным тентом маленького уличного кафе.

Совсем рядом проносились потоки машин, бурлила пестрая говорливая толпа. А здесь, под желтеющими каштанами, был уголок почти домашнего уюта и относительной тишины. Легкие плетеные стулья и такие же столики разбрелись по тротуару, отгородившись от городской суеты небольшим цветником.

Кофе давно остыл, в крохотной рюмочке темнел забытый густой напиток. Лосберг в который раз взглянул поверх газеты — и увидел наконец дочь. К его удивлению, рядом с нею шел незнакомый статный молодой человек.

— Извини, папочка. Ты давно меня ждешь? Я подумала, что тебе будет приятно познакомиться с земляком.

Лосберг опустил газету и недоуменно посмотрел на Эдгара, Тот с не меньшим удивлением поглядывал то на него, то на Марту. Мужчины сдержанно поклонились друг другу.

— Представляешь, господин Банга, оказывается, родом из тех же мест, что и ты, — с наивным лукавством продолжала Марта.

— Господин Банга? — оторопело повторил Лосберг. Ну, конечно, как же он не узнал сразу это лицо, которое с таким жадным интересом совсем недавно рассматривал в «Личном деле пилота», добытом Зингрубером, да и на страницах парижских газет.

Спохватившись, что неловкое молчание затягивается, Лосберг протянул Эдгару сухую узкую ладонь.

— Весьма рад. О ваших удачных полетах много пишут. Присаживайтесь.

— Благодарю, — Эдгар почувствовал, что этот седовласый господин тоже раздосадован бесцеремонностью Марты. — Видимо, ваша дочь любит устраивать сюрпризы?

— Надеюсь, этот сюрприз вас не огорчит, — как ни в чем не бывало тараторила она. — Знаешь, папочка, господин Банга так славно рассказывал о своей маме. И представь, какое совпадение! Ее тоже зовут Мартой. Как меня!

У Лосберга все поплыло перед глазами. Он поспешно закурил.

— Теперь вы наверняка догадались, откуда мой латышский, — продолжала говорить Марта, обернувшись к Эдгару. — Отец научил меня этому языку, чтобы не погибнуть от ностальгии… Мы даже в Париже ходим только в это бистро, где к кофе подают настоящий рижский бальзам. На его запах сюда слетаются эмигранты-прибалты со всего города…

Происходившее за столом все меньше нравилось Эдгару. Эта взбалмошная девчонка втянула его в непонятную игру. Подпускает шпильки отцу, тот вежливо терпит… Принесли кофе. Едва пригубив, Эдгар отодвинул чашечку.

— Не буду нарушать ваш семейный тет-а-тет, — поднялся он. — Был рад познакомиться.

— Простите, господин Банга, — не выдержал, остановил его Лосберг. — Еще парочку минут, если можно.

— Да, пожалуйста, — Эдгар нарочито неудобно присел на край стула.

Лосберг смотрел в его открытое, мужественное лицо и угадывал в нем знакомые, еще не забытые черты… Той Марты. Другой жизни.

— Вы что-то хотели спросить? — вежливо напомнил Эдгар.

— Да, спросить… Как выглядит… наш старый поселок на берегу? Очень изменился?

Этот респектабельный и, похоже, богатый старик вдруг показался Эдгару нищим. Хорошие манеры едва прикрывали голодную жадность, с которой он выпрашивал весточку с родины. Острая жалость кольнула его.

— В общем, не очень… Те же дюны, дома среди сосен.

— А усадьба? Там была большая старинная усадьба…

— Говорят, она сгорела в войну. Остался только парк…

Эдгар хотел что-то добавить, но помешал взрыв хохота за соседним столиком — там шумно веселилась компания спортивных ребят в ярких костюмах.

— Правда, я почти не помню старый поселок. По разным причинам мы с мамой жили вдали от Латвии. Она вернулась туда не так давно, а я… — Эдгар внимательно вгляделся в печальное благородное лицо старика. — Простите, господин Лосберг, мне почему-то кажется, что мы уже с вами встречались.

— Встречались? — Лосберг с трудом скрыл смятение. — Но, право же…

Его выручил новый всплеск гвалта за соседним столиком. Он обернулся с сердитым видом. Ему бросилась в глаза спортивная сумка, которую один из парней вертел на стуле то так, то этак. Из ее неплотно закрытого чрева торчало что-то, похожее на ручку теннисной ракетки.

— Вам не доводилось бывать в Сибири? — Эдгар пытался уловить смутное воспоминание. — В Иркутске. У нас там довольно часто бывают иностранцы.

Марта настороженно, с удивлением следила за отцом. На секунду глаза их встретились. Дрогнула старческая рука, помешивавшая ложечкой кофе.

— Ну как же, папа, — вмешалась дочь, — я помню, как ты рассказывал мне про Сибирь, когда летал в Россию. Кажется, лет пять назад…

Лосберг, нахмурившись, отвернулся от нее и вдруг увидел, что парень со спортивной сумкой торопливо поменялся местами с соседом. Внезапно смысл этой возни стал ему совершенно ясен. Показалось даже, что в сумке тускло блеснуло стекло. Лосберг бросил на дочь гневный взгляд и поднялся.

— Лучше уйти отсюда. Здесь чересчур шумно!

Эдгар удивленно взглянул на старика, похоже, не менее взбалмошного, чем дочь. Но тот уже шагнул к выходу, по дороге зло пнув стул, на котором ярким пятном выделялась спортивная сумка. Парень в голубом костюме едва успел подхватить ее…


Марта долго нежилась под прохладными струями душа. А когда наконец, завернувшись в пушистый халат, вышла из ванной и присела с гребнем перед зеркалом, на ее губах то и дело появлялась та же лукавая улыбка, что в кафе.

Дверь в номер открылась без стука. В гостиной послышались шаги. Марта сердито запахнула халат.

— Что за манера, Арви? — не оборачиваясь, капризно бросила она. — Ты разучился пользоваться телефоном? — И прикусила губу, увидев в зеркале отца. Опустив руку с гребнем, она медленно повернулась к нему — отец был в бешенстве. Всю ее «взрослую» независимость как ветром сдуло, и она снова почувствовала себя маленькой девочкой.

— Через три часа мой самолет, — отчеканил он. — Кажется, я уже сыграл свою роль и больше тебе здесь не нужен. К тому времени…

— Папа! — Марта вскочила на ноги.

— К тому времени, — повысил голос Лосберг, — когда ты вернешься в Мюнхен, я сниму тебе приличную квартиру. Твои вещи отошлю туда. Так что можешь не затруднять себя визитом домой.

Она стояла напротив него, не в силах вымолвить слова.

— Своим счетом в банке можешь пользоваться, как и раньше.

— Папа, ты что, всерьез обиделся на меня за того латыша, за летчика? Клянусь тебе, что эти парни в кафе… Я не знаю, зачем они нас фотографировали. И в конце концов что здесь особенного?

Внешне Лосберг казался спокойным, только был очень бледен. Еле заметно подергивалось веко над левым глазом. Он стоял молча, будто вспоминая что-то. Потом шагнул к дочери и ударил ее по щеке. От неожиданности Марта упала в кресло. Пощечина была звонкой, но несильной, однако от нее потемнело в глазах, мир перевернулся, ведь ее ударил отец.

Она не знала, не помнила, сколько времени просидела без движения в кресле. Без слез, оцепенев от немого отчаяния. Наверное, долго — в номере стало темнеть.

— Что у тебя с телефоном, мышонок? — Щелкнул выключатель — и перед Мартой возник ослепительно элегантный Арвидас с букетом роз, на сей раз пурпурных. — Я уж думал, тебя похитили гангстеры и увезли на вертолете.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Но она яростно, не говоря ни слова, оттолкнула его и бросилась к шкафу с платьями.


Голубой «пежо» с визгом затормозил у подъезда офиса. Не дожидаясь лифта, Марта взлетела по лестнице, промчалась по безлюдному извилистому коридору и без стука толкнула матово-стеклянную дверь в тупиковом закутке. В комнате никого не было. На столах валялись вороха пленок, кипы фотоотпечатков. На спинке вертящегося стула болталась пустая спортивная сумка, та самая, что привела в ярость Лосберга в кафе. Там и тут лежали фотокамеры — крохотные Миноксы, тяжелые «телевики», похожие на морские подзорные трубы. Наконец, обыкновенная теннисная ракетка со сломанной ручкой. Из места разлома потайным черным глазом Марте подмигнула линза объектива.

Марта принялась лихорадочно перебирать груды самых свежих на вид снимков. Взялась за пленки, но, просмотрев с десяток, отшвырнула их и выбежала из комнаты.

— Где Фрэнк? — налетела она на шедшего по коридору патлатого парня.