— Пожалуйста, без лишнего шума, Артур Янович, — мягко предупредил тот, что просил прикурить…


— Эх ты, мог бы и познакомить нас, — немного обиженным тоном сказала Лиля. — Не голая же я в ванной сидела.

Эдгар не ответил. Озадаченный и встревоженный странным визитом отца, он стоял у окна и машинально фиксировал происходящее внизу — на серой асфальтовой площадке перед входом, залитой ярким неоновым светом.

Хотя внизу ничего особенного не происходило. Немного удивило только, что отец вышел из гостиницы в компании троих мужчин. Правда, теперь стало понятно, почему он спешил, — его ждали.

— Все-таки нехорошо получилось, — Лиля подошла к Эдгару, легонько прижалась к нему; у нее на плечах все еще был его китель. — Мне через дверь ванной почудилось, что у твоего отца неприятности.

Эдгар стоял, как столб, не ощущая ее присутствия, ее ласкового прикосновения. Сейчас Лиля даже раздражала его, мешала сосредоточиться на чем-то неизмеримо более важном. Но на чем — он не мог понять.

— Ничего-ничего, — словно очнувшись, вдруг заговорил он. — Завтра отец разгребет все свои дела, и мы устроим помолвку по всей форме. С шампанским!

Эдгар снова посмотрел вниз. Отец в обществе своих компаньонов в одинаковых темных костюмах уже подходил к черной «Волге». Один из них предупредительно распахнул дверцу, и отец исчез в машине. Остальные последовали за ним. «Волга» резко рванула с места.

Глава 11

Три огромных вертолета, как три доисторических чудища с мрачными тупыми мордами, летели в безоблачном небе. Правда, с земли они могли показаться всего лишь тремя разомлевшими от весны и солнца майскими жуками. Сидя за штурвалом одного из них, Эдгар видел внизу геометрию ухоженных полей и игрушечных коттеджей под черепичными крышами и не мог оторвать глаз от этой немудреной картины. Так мы невольно склоняемся над муравейником, завороженные тонкостью и точностью работы живых существ.

— Второй! Поднимите машину — приказ службы наземного слежения!

Эдгар вздрогнул от неожиданности — резкий голос раздался в шлемофоне, а рядом гоготали довольные шуткой расист Отар Габелия и штурман Костя Завалишин.

— Не расслабляйся, командир. До Парижа еще километров сто, — радостно похлопал Эдгара по плечу маленький пышноусый Габелия.

— Маяки бы лучше слушал, — сердито буркнул Эдгар.

— Все понял? — назидательным тоном спросил радиста светловолосый красавец Костя. — Не то посадит тебя командир заместо Парижа на черепичную башку какому-нибудь дедуле-фермеру.

— Пардон, месье! — парировал Габелия, роясь в тоненьком карманном разговорнике. Напрягшись, он выдал длинную путаную фразу на французском с явным грузинским акцентом.

— Куда это он тебя послал? — насмешливо справился Эдгар.

— Тайга ты нехоженая, — весело поддразнил Отар. — Я сказал всего-навсего, что предпочитаю недорогой номер с бассейном и видом на Монмартр. И желательно…

— Смотрите! — Костя Завалишин даже привскочил с кресла.

Все дружно уставились туда, куда таращился штурман. Из солнечной дали им навстречу выплывала изящная стрела несравненной Эйфелевой башни. Бог знает в какой дали уже четко проступил знакомый всему миру классический силуэт.

— Забодай меня ишак, ну и громадина! — пылко отреагировал Габелия.

— Ну-ка, Ален Делон, посмотри, как будет ишак по-французски, — не забыл подколоть его штурман.

— Однако капиталисты не промах — погодку заказали что надо, — впервые подал голос молчаливый второй пилот Сергей Руза.

Не сразу замеченный, в кабине экипажа появился Лапин. Его было не узнать — наглаженный, накрахмаленный, в светлом элегантном костюме вместо привычной кожанки.

— Ну что, соколы, галстуки поправили?

— Так точно! Готовы к встрече с акулами империализма! — восторженно отрапортовал Габелия.

— Нашего радиста ничем голым теперь не возьмешь. Он знает, что у советского человека за рубежом бывает любовь только к партии, А все остальные чувства он сдал под расписку на Лубянку. — Красавец Костя был, как всегда, в своем репертуаре.

Лапин улыбнулся и поглядел на Эдгара, не принимавшего участия в общем трепе. Его внимательные глаза не отрывались от трепещущих стрелок приборов.

— Николай Сергеевич, может, сходим сегодня туда… Ну, на, как его… на Пляс-Пигаль? — В черных маслянистых глазах радиста блеснули дикие огоньки, когда он увидел, как вытянулось худющее лицо Лапина. — Один только раз посмотреть — и на всю жизнь запомнить… С отвращением! — И Габелия с чувством закатил свои черные маслины под густые брови.

— Кончай треп, — оборвал его Банга. — Запрашивай Ле-Бурже.

Отар преобразился мгновенно и принялся внимательно слушать международные позывные воздуха. Через несколько секунд он по всей форме уже докладывал:

— Разрешение подтвердили. В Ле-Бурже ясно. Видимость десять на тысячу двести.

— Штурман, курс, — потребовал Эдгар.

— На курсе, — привычно отозвался Завалишин, сверив приборы с лоцией.

Они стремительно приближались к одному из старейших и красивейших городов мира. Париж уже был рядом.


В темной, почти черной полировке отражались шасси и обвисшие под собственной тяжестью лопасти. Точная копия вертолета, которым управлял Эдгар, величиной с футбольной мяч стояла на широком гладком поле стола. Видна была даже голова пилота с красной пятиконечной звездой на шлеме. Толстая, в рыжем пухе и веснушках рука приподняла игрушку.

— Изящная машина. Таких конструкторов, как Минк, в мире сейчас можно пересчитать по пальцам, еще и лишние останутся. — Блейфил осторожно, словно дорогую саксонскую статуэтку, поставил модель на место. — У русских есть одно неоспоримое преимущество, — вздохнул он, — на пять тысяч бездельников обязательно найдется один парень, который вставит клизму целой армии наших очень квалифицированных и добросовестных служак.

Блейфил скосил желтоватые глаза в сторону собеседника. Густая рыжая шерсть, покрывавшая его руки, буйно выбивавшаяся из распахнутого ворота рубахи, почему-то не добралась до головы. Поэтому голова казалась чистым блестящим куполом над могучим волосатым телом.

— Я прикинул, эта процедура обойдется нашей фирме по меньшей мере в пару миллиардов долларов, — раздраженно заметил его собеседник. — Но и это сущий пустяк по сравнению с моральным уроном, который нас ждет в случае успешной демонстрации машины Минка.

— Вы слишком мрачно смотрите на вещи. Русские вертолеты на авиасалоне — это все-таки не первый спутник и не полет Гагарина. Да и нынешний их вождь — не Хрущев.

— Как сказать. От этого обвешанного орденами манекена вообще не знаешь, чего ожидать. Русским, с их газетным миролюбием и неисчерпаемыми трудовыми ресурсами ничего не стоит отдать эти машины по демпинговым ценам каким-нибудь взбесившимся черномазым. И тогда из любой заварухи в третьем мире легче будет раздувать пожар «мировой революции». А для вас, Сэм, настанет час получить хорошую клизму.

Блейфил вежливо приподнял зачаточные брови.

— Вы становитесь паникером, Манфред? Или вас грызет реваншистская подагра?

Манфред Зингрубер, конечно, здорово постарел за минувшие годы. Но хищный арийский профиль, холодный цепкий взгляд остались прежними. В этом человеке могло умереть все, кроме нордического фанатизма.

— Не притворяйтесь, Сэм, что вас это мало волнует, — с неприятной усмешкой парировал он. — Хотя, быть может, вы купились на сказочки русской пропаганды, будто они выпускают исключительно голубков мира.

Комната, скорее зал, где беседовали эти двое, походила не столько на кабинет в офисе, сколько на павильон для съемки фантастической ленты о далеком будущем. Необычная мебель из кожи и тусклого, напоминающего платину металла, обилие стекла, громадные «аквариумные» окна и множество причудливых разноцветных кубов на полу и на дубовых панелях стен, по которым расползлись толстые лоснящиеся лианы.

— Боюсь, Сэм, ваше благодушие может быть неверно истолковано в Вашингтоне, — холодно продолжал Зингрубер. — Вы ведь не хуже моего понимаете, каким мощным боевым потенциалом обладает машина Минка.

— Дорогой Манфред, в конце концов Вашингтон оплачивает и вашу деятельность в этой лавочке. Так что вам, как говорят русские, и карты в руки, — Блейфил слегка дотронулся твердокаменным ногтем до легкой, будто бабочкино крылышко, лопасти. — А что, у вас уже появилась мыслишка, как испортить этим русским обедню?

— Мыслишкой тут не обойтись, — хмуро ответил Зингрубер. Понадобятся пресса, телевидение, возможно, услуги специалистов. Одним словом немалые деньги, Сэм. И не следует скупиться — триумф этой машины встанет нам всем дороже.

— Вы говорите, не следует скупиться? — рыжая щеточка над верхней губой Блейфила дернулась вслед за ртом, скривившимся в усмешке. — Истинно немецкая расчетливость. Вы хотите за счет спецслужбы застраховать интересы своей фирмы? Неплохо придумано.

— Я хочу застраховать всех нас от крупных неприятностей. При этом разработку мероприятия полностью беру на себя.

Блейфил задумался.

— А что думает об этом ваш компаньон? — после паузы спросил он. — Кстати, он уже прилетел в Париж?

— Ах, Сэм, когда вам перевалит за шестой десяток, вы поймете, что даже прогулка в Париж уже не так соблазнительна. Особенно, если приходится разлучаться с любимым пледом и старым пыльным псом, который уютно храпит под кроватью.

— Господин Лосберг так любит собак?

— Он не любит людей, — неожиданно соткровенничал Манфред.

Блейфил встал. Он был громадного роста и потому двигался медленно, не на шутку опасаясь что-нибудь задеть и повредить.

— Ладно, старина. Насчет долларов я вам пока ничего не скажу — пускай в Вашингтоне сперва прикинут расходы на своих электронных костяшках. Но кое-что у меня для вас все же есть.