Снова зазвонил телефон. Воспользовавшись паузой, полковник проворно спрятал доклад в кожаную папку, чтобы не раздражать понапрасну начальство.

— Андрис Эгонович, вас из редакции «Ригас Балс» все время спрашивают, — послышался искаженный селектором голос секретарши. — Что-то очень срочное…

— Я же сказал — занят! — Калнынь рывком отключил динамик.

— Ну, хорошо, Андрис… Эгонович, — по праву давнего приятеля генерал чуть было не обратился к Калныню на «ты», да постеснялся полковника. — Хорошо! В таком случае, что я, как честный коммунист, должен сделать? Сесть и написать еще пятьдесят страниц? В порядке конструктивной самокритики я должен буду признать, что проституция у нас, к примеру, давно перестала быть экзотикой. Более того, этот доходный и непыльный промысел успешно осваивают даже школьницы-старшеклассницы. Могу назвать цены. Не интересуетесь?

Калнынь нахмурился. Хотя министр говорил без малейшей иронии, тон бесстрастного циника раздражал.

— Мальчики у нас тоже при деле — помогают девочкам искать клиентов и сбывать заграничное барахло. Кстати, по большей части контрабандное. Так или иначе фарцовкой занимается около трети молодежи от шестнадцати до двадцати. Я могу преподнести партактиву сенсацию, обнародовав данные по размаху валютных махинаций…

Розоволицый генерал только на первый взгляд казался простачком, всем довольным в окружающем мире. Он знал и понимал, пожалуй, гораздо больше Калныня и сейчас пользовался случаем, чтобы высказать все, о чем принято помалкивать.

— Еще, как честный коммунист, я должен буду написать, что в наркологических лечебницах уже не хватает мест для честных алкоголиков, по количеству которых на душу населения республика прочно удерживает второе место. И что наркомания, коей положено обретаться на гнилом Западе, становится у нас массовым явлением, хотя и лишена при советском строе социальных корней. — Генерал мельком взглянул в непроницаемое лицо Калныня и продолжал размеренно и невозмутимо: — И такую объективную картину я представлю на активе? Естественно, буду выслушан с огромным интересом. Назавтра кое-что попадет в газеты. Ну, а что будет послезавтра, это уж вы…

— Ладно, Гунар, — наконец перебил его Калнынь, весьма смущенный, однако, изысканно корректной нотацией. — Ты уж тоже палку-то не перегибай. Пресса наша, слава богу, знает, что можно, а чего нельзя. Тут не Лос-Анджелес…

Он встретил холодный насмешливый взгляд генерала и вдруг разозлился.

— Если начистоту, то без конца заметать мусор под ковер глупо! Я уже не раз писал об этом в Москву. Обманывать партию, общественное мнение из так называемых «лучших побуждений»…

Снова затрещал городской телефон. Андрис как будто обрадовался подходящему предлогу закончить неприятный разговор.

— Слушаю… Да, я… Из «Ригас Балс»? Ну-ну, слушаю.

На секунду он плотно прикрыл трубку ладонью.

— Думаю, все ясно, товарищи. Надеюсь, разговор на активе будет деловым. Без наркомании пока, но все же по существу. Вы свободны.


За своим рабочим столом в редакции тщедушный Хенька выглядел гораздо солиднее, чем в переполненном деревенском автобусе среди дюжих рыбаков.

— Это я, Генрих, — взволнованно сообщил он.

— Да, узнал, узнал, — загудел в трубке зычный баритон Калныня. — Как догуляли вчера? Илза не обиделась, что я так рано смылся?

— Не обиделась. Да бог с ней, со свадьбой, — тут такое заварилось, Андрис. Ты знаешь, Артур вчера ведь так и не вернулся.

Он замолчал. А Калнынь слушал, не понимая, куда клонит Хенька.

— Артур арестован, — тихо и отчетливо проговорил журналист.

Он долго не мог вставить слова в бурную тираду на другом конце провода, то и дело нервно взъерошивал коротко стриженные седоватые волосы.

— Нет, я проспался, Андрис. А вчера закусывал! — не выдержал он. — Я тебе серьезно говорю — его арестовали. Сидит сейчас в прокуратуре у какого-то Лициса… Ничего я не путаю. Прошу тебя — разберись. Похоже, паршивое дело затевается.

— Но это же чушь, Хенька! Они не имеют права, — рявкнул из трубки голос Калныня. — Откуда ты вообще об этом узнал?!

Хенька помолчал, размышляя, сказать или не сказать, и решил не говорить.

— Какая разница откуда. Узнал — и точка. Проверь сам.

Калнынь опустил трубку и тяжело вздохнул. Его вздох скорее напоминал глухое рычание. На крутом массивном лбе выступили капельки пота. Калнынь сидел неподвижно, только пальцы безостановочно выстукивали какой-то ритм. Он нажал клавишу селекторного пульта:

— Дзидра, соедини меня с прокурором.

— Слушаю, — трубку поднял Лицис, недовольный тем, что его оторвали от дела.

Артур, наблюдавший за ним, заметил, что физиономия следователя делается все более кислой, хотя содержание разговора он тщательно маскировал вялыми отрывочными фразами.

— Да… Пока ничего… Что же, этого следовало ожидать. Я, кстати, ведь предупреждал в свое время… М-да. Ну, что ж… Попробую.

Он медленно и словно нехотя положил трубку и снова уставился на Артура небесно-голубыми глазами.

— Да, уважаемый Артур Янович… Тему мы, конечно, затронули непростую, и вам, вероятно, нужно все самому всесторонне обдумать. Оценить, так сказать, свое положение.

Чему удивился Артур, так это его тону. Он стал безразличным и равнодушным. Охотничий азарт куда-то исчез. Перемена была внезапной, и Банга понял — что-то переменилось в верхах.

— Я не хочу сегодня вас больше задерживать и донимать расспросами.

— Значит, я могу идти? — посеревшее от бессонной ночи и густой щетины лицо Артура ожило.

— Да, конечно, — без сожаления отозвался Лицис.

Артур медленно и неуверенно поднялся со стула. Еще раз вопросительно взглянул на следователя, прежде чем направиться к выходу.

— Одну секунду, — Лицис достал из ящика бланк. — Распишитесь вот здесь…

— Что это?

Следователь пожал плечами и сказал как само собой разумеющееся:

— Обычная формальность, подписка о невыезде.

Артур склонился над столом, вчитываясь в пустые казенные строчки, поймал устремленный на него чистый небесный взгляд Лициса.

— Я должен здесь расписаться? Но разве…

— Таков порядок, коротко пояснил Лицис. — Кстати, можете воспользоваться моим телефоном. Вы, кажется, хотели позвонить домой.

Артур ничего не ответил. Торопливо закрутив подпись на бланке, он вышел из кабинета.

Глава 7

Яркий осенний день заливал праздничным светом большую комнату, и в этом свете весело поблескивали никелированные прутья клетки с разноцветными попугайчиками. Лимонные, салатовые, бирюзовые с жемчужной рябью птички свободно выпархивали в открытую дверцу, рассаживались по краям мольбертов, на развесистых, похожих на громадные уши листьях тропических растений, ни на секунду не переставая щебетать.

Насквозь пронизанный солнцем, полыхал, как драгоценный изумруд, огромный аквариум с пучеглазыми задумчивыми рыбками. Но ребятишек, склонившихся над мольбертами, ничто не могло отвлечь от увлекательного занятия. На их картонах и ватманах буйно расцветали волшебные сады, выходили из непролазных зарослей диковинные звери. Ни один посторонний звук, кроме птичьего гомона, не нарушал сосредоточенной тишины класса.

Марта за учительским столом, заставленным всевозможной натюрмортной утварью, казалось, совсем забыла о двадцати своих пятиклашках. Отрешенный взгляд ее говорил, что она целиком ушла в себя, в невеселые свои раздумья. Ей было о чем поразмышлять — о вчерашней свадьбе, на которой так и не появился Артур; о ночи в пустом доме, из которого в один миг исчезли и сын, и муж…

Треск, грохот и пронзительный визг вернули Марту к действительности. Она вскочила, растерявшаяся от неожиданности.

— В чем дело, дети?

Класс выжидательно притих. Даже девчонки перестали хихикать. В дальнем углу, на «камчатке», из-под поваленного мольберта и железноногого стула выбрался смешной белобрысый увалень. Он был, конечно, смущен, но на лице его явственно читалась радость удачливого охотника. Из маленького кулачка торчали голубые стрелки попугаичьего хвоста.

— Имант! — Марта не знала, сердиться на шалуна или поспешить на выручку птахе. Но та, не рассчитывая на помощь извне, собрала последние силы и отчаянно заверещала. Имант с сожалением разжал руку.

— Я только лапы хотел разглядеть, чтобы получше нарисовать, а то она на месте не сидит — все прыгает и прыгает, — без особого пыла оправдывался охотник.

Марта ничего не успела сказать в ответ, потому что тихо и вежливо скрипнула дверь и в образовавшейся щели появилась молоденькая смышленая химичка. Она делала Марте выразительные знаки: сжав одну руку в кулак и держа ее возле уха, вытянутым пальцем другой руки энергично накручивала перед собой.

«Звонят!» — поняла Марта и бросилась вон из класса, мигом забыв об Иманте, покорно ожидавшем суровой, но справедливой кары.


По счастью, в учительской никого не было.

— Алло, Артур, это ты?!.. Что случилось? Где ты?.. — Минуту назад бледная, теперь она раскраснелась от лихорадочного волнения.

— Да ничего не случилось, Марточка, ничего особенного, послышался из трубки ровный, веселый голос. — Я в Риге, закрутился тут, как черт, с разными делами… Теперь все — еду домой!..

Безмятежный ответ мужа потряс Марту сильнее, чем если бы она услышала нечто ужасное.

— Как… ничего не случилось? И ты до сих пор…

— А-а, ты, я вижу, надеялась, что я снова пропаду без вести? Ничего не поделаешь, старушка! Придется тебе потерпеть меня еще годков этак сто. Кстати, скажи Эдгару, чтобы погладил галстук. Отметим сегодня его приезд, как полагается.

— Можешь не торопиться, — зло сказала Марта. — Эдгар давно уже укатил… А на меня можно вообще наплевать… Подумаешь, жена одну ночь не поспала, с ума не сойдет…