— Значит, у доктора Бруннера еще есть и лаборатория? Замечательно. Ее можно посетить?

— Без доктора Бруннера это невозможно, — вмешался комендант. — Ключи только у него. И он забирает их с собой, когда уходит на обед.

— Хорошо, — Маренн вздохнула. — Подождем доктора Бруннера. Но у этого молодого человека, — она снова посмотрела на узника, — никакого рака, слава Богу, нет. У него запущенная простуда и воспаление поджелудочной железы от плохого питания. Я попрошу вас, штурмбаннфюрер, — обратилась она к Диллю, — принесите из машины мою сумку с медикаментами.

— Но, госпожа оберштурмбаннфюрер, — смущенно заметил комендант, — у нас найдется кому…

— Я вижу, что пока еще не нашлось.

Наклонившись, она осмотрела больного. Подойдя на полшага ближе, комендант почти шепотом сообщил:

— Это, смею заметить, жених.

— Какой еще жених? — Маренн сначала не поняла. — Я не люблю, когда мне мешают, комендант.

— Я извиняюсь, — комендант смущенно кашлянул, — жених той, ну, на площади…

— Ах вот оно что, — Маренн подняла голову.

Секунду она размышляла, потом произнесла, обращаясь к коменданту.

— Я думаю, нам стоит позволить невесте этого человека ухаживать за ним. Ради пользы общего дела можно сделать исключение из правил. Находясь рядом, эти люди быстрее залечат раны и снова смогут работать на благо рейха.

— Как прикажете, госпожа оберштурмбаннфюрер, — проговорил комендант в явном замешательстве и тут же приказал кому-то из помощников. — Пусть эту женщину приведут сюда. И пусть она ухаживает за ним, — он указал на больного, который, не понимая языка, в испуге наблюдал за всем, что происходит, лихорадочно горящими глазами.

— И выдайте ему лекарства, которые выпишет фрау доктор, — продолжал комендант. — Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь!

Дверь барака открылась, вошел Дилль и поставил перед Маренн санитарную сумку. Она наклонилась, доставая лекарства.

— Не надо волноваться, — сказала она больному и улыбнулась надежде, промелькнувшей в его воспаленных гноящихся глазах. — Все будет хорошо.

— О, я уверен, коли вы взялись за дело, фрау Ким…

Она сразу узнала этот любезный, холодноватый голос — Бруннер. Дверь барака снова скрипнула. Все разговоры за ее спиной стихли. Слышно только, как покашливает заключенный на нарах. Несколько шагов по дощатому полу — размеренных и уверенных.

— Возможно, вам требуется помощь? — нагловато осведомился он, подходя. — Может, и я на что-то сгожусь?

— Я помню, что вы умеете делать уколы, — твердо ответила Маренн, даже не повернувшись. — Но пока что уколы не требуются. И я справлюсь сама.

— Я прошу меня простить, — продолжил он уже мягче, — что позволил себе отлучиться. Знаете ли, меня замучили эти проверяющие из Берлина. Всякий раз только отрывают от работы. Но мне не сказали, что на этот раз приедете вы. Поверьте, если бы знал, встретил бы первым у ворот. Мы давно не виделись, фрау Ким. Вы так заняты в госпиталях.

— Да, мы давно не виделись, — ответила Маренн, распрямляясь. — И должна заметить, господин гауптштурмфюрер, как главному врачу, что я нахожу вашу больницу совершенно не соответствующей тем санитарным нормам, которые установлены рейхсфюрером СС. И хотела бы узнать о причинах.

Она повернулась. Бруннер стоял идеально причесанный, в подогнанном по фигуре мундире, с белоснежным воротничком и манжетами. Лицо гладко выбрито, на ногтях поблескивал маникюр. Идеальный ариец для плаката доктора Геббельса. Светлые глаза слегка прищурены, явно чувствуется, что он совсем не рад ее визиту, ощущает опасность, но всячески старается это скрыть под показной любезностью.

Впрочем, не столько сам Бруннер привлек внимание Маренн — за его спиной на пороге барака маячило странное существо в серой бесформенной одежде, с совершенно белой кожей и такими же белыми волосами. Глаз и лица рассмотреть было невозможно, их скрывали темные очки с широкими стеклами. «А вот и ассистентка», — мелькнуло в голове у Маренн. Она хотела уже повернуться, чтобы показать на нее Ральфу, но вовремя остановила себя. Нельзя было проявлять заинтересованность. К тому же Ральф, без сомнения, все хорошо видел сам.

Ассистентка пристально смотрела на приезжую, сероватые губы ее кривились. По манере движения и нескольким жестам, которые эта особа сделала, войдя в барак, Маренн сразу определила, что это умственно отсталая женщина, у которой недостаток психического развития с лихвой компенсируется лютой жестокостью. Скорее всего, она попала в лагерь из-за своей неполноценности, но при помощи лекарств Бруннер приручил ее и сделал своей рабой. Маренн чувствовала, что альбиноска постоянно наблюдает за ней, готовая броситься при малейшей опасности для своего хозяина. Это был настоящий телохранитель, и Бруннер, конечно, мог чувствовать себя уверенно. В лагере, во всяком случае, ему ничто не угрожало. Мог ни в грош не ставить ни самого коменданта, ни его помощников. Что он, собственно, и делал.

— Конечно, уважаемая фрау Ким, у нас есть недостатки, — тонкие губы Бруннера растянулись в улыбке. — И я готов принять вашу отповедь. Без сомнения, весьма справедливую. Но у нас есть и успехи. Причем они столь значительны, что, ознакомившись с ними, вы наверняка будете более снисходительны к той стороне нашей деятельности, которая не столь совершенна.

— И каковы же эти успехи? — осведомилась Ким.

— Прошу в мою лабораторию, — любезно пригласил Бруннер, — оставим этот хлам, — он махнул рукой на больничный барак. — Я хочу показать вам кое-что посерьезнее. Будет о чем доложить рейхсфюреру.


— Вот здесь мы проводим инъекции, заборы крови, — Бруннер распахнул перед Маренн белоснежную дверь прекрасно оборудованной лаборатории, которая находилась на отдаленной территории лагеря, на расстоянии от бараков и лагерной администрации. — В данный момент мы работаем более чем над сотней экспериментов, различного содержания. Например, производим надрезы на теле нестерилизованными инструментами и оставляем раны открытыми, наблюдая за тем, что с ними происходит. Иногда смазываем раны ядом и изучаем последствия. Конечно, очень трудно подбирать экспериментальный материал. Мне приходится тратить время на то, чтобы самому встречать поезда с узниками и осматривать каждого, решая, кого взять для опытов. В этом смысле, я думаю, вы понимаете меня, — он бросил взгляд на Маренн. — Вам также приходится отбирать раненых, разъезжая по госпиталям, для того, чтобы оперировать их в Шарите. Это никому нельзя доверить. Только мы сами знаем, что нужно. Точнее, кто. Особенно меня интересуют близнецы. Я селю их в отдельном бараке, сейчас их у меня около тысячи. Пытаемся сшивать их вместе, менять цвет глаз при помощи различных химикатов.

— Вы все это делаете с живыми людьми? — глухо спросила Маренн.

— Ну конечно, — Бруннер пожал плечами. — В основном евреи, цыгане, такой материал. Я даже не применяю анестезию. Зачем тратить на это отребье ценное вещество, которое пригодится вам, хирургам, оперирующим наших солдат, раненных на фронте. Эти и так потерпят.

— И что, многие выживают?

— К сожалению, не многие, — Бруннер вздохнул. — Впрочем, и тех приходится умерщвлять. Ведь они уже никуда не годны.

— А могу ли я узнать, в чем цель этих экспериментов? — жестко осведомилась Маренн. — Какие задачи вы перед собой ставите? Какая их польза для науки?

— Цели у нас разные, уважаемая фрау Ким, — тонкие губы Бруннера снова растянулись в узкой улыбке, но глаза остались холодными, с истинно волчьим равнодушием к жертве. — Не о всех я имею право вам доложить, даже несмотря на то, что вы имеете документ личного представителя рейхсфюрера СС. Это информация высочайшей степени важности. Но кое о чем расскажу. Например, мы проводим опыты по заданию люфтваффе. Определяем воздействие низких температур на человека.

— И как же вы это делаете?

— Закрепляем человека в неподвижной позе, обкладываем его льдом, ставим специальные датчики и наблюдаем, сколько пациент продержится.

— Пациент? — это слово как-то резануло ухо Маренн. — Заключенный скорее.

— Заключенный пациент, — уточнил Бруннер. — Впрочем, какая разница. Мы также экспериментируем с различными вирусами, это уже по просьбе военного министерства. Вы, верно, слышали, что не за горами бактериологическая война. У нас имеется для этих целей специальное помещение, которое позволяет сохранить жизнеспособность микроорганизмов до посева. В результате повышается вероятность их обнаружения в исследуемом материале. Пожалуйста, пройдемте, я покажу, — он пригласил Маренн в соседнюю комнату. — Специального костюма не надо. Весь материал надежно убран. В связи с вашей проверкой сегодня эксперименты не проводятся. Во избежание неприятных инцидентов. Сюда, пожалуйста, госпожа оберштурмбаннфюрер.

Они вошли в соседнее помещение. Здесь все было выкрашено в белый цвет — шкафы, стеллажи, верстаки, сейфы — и ярко освещено искусственным светом. Окна с плотно закрытыми ставнями. Во всем сразу чувствовалась аккуратность и основательность хозяина. Маренн ничего не удивило — она повидала немало лабораторий на своем веку, и эта, собственно, ничем не отличалась от прочих. Ее внимание привлекла женщина, которая находилась в комнате. Она была одета в голубой защитный костюм, волосы скрывала шапочка. На лицо, когда Маренн и Бруннер вошли, она надернула марлевую повязку, но Маренн успела заметить, что у женщины мертвенно-серый цвет лица, а глаза явно разных цветов — один темно-коричневый, другой — светлее.

— С какими же микроорганизмами вы работаете? — спросила Маренн, внимательно глядя на женщину.

— О, с самыми разными, — ответил Бруннер. — Например, тиф, оспа, водяная гангрена. Мы называем ее нома. Эта болезнь очень интересна, — он явно оживился. — Вы, верно, знаете, она поражает слизистые оболочки губ, полость рта, приводит к образованию незаживающих ран. Нома даст очень большой коэффициент летальных исходов, и по ряду причин ее можно рассматривать как самое перспективное направление в разработке будущего оружия. Однако бактерии еще требуют модификации, и мы сейчас работаем над этим. Мы хотим создать своего рода генетическое оружие, то есть такую разновидность болезни, которая поражала бы представителей одного народа и оставалась бы безвредной для другого.