— Да, конечно, Макс, не сомневайтесь. Я буду соблюдать правила, — заверила его Маренн. — Вы даже не представляете, как я благодарна. И вам, и Вальтеру, — добавила через паузу.

— Желаю успеха, — подбодрил ее де Кринис. — Надеюсь, вы вернетесь оба в добром здравии. Мы вас ждем. Звоните немедленно, если что-то еще потребуется. Рейхсфюрер будет лично следить, он так и сказал Вальтеру. Прослежу лично.

Самолет из Берлина прилетел к полудню. Получив порошок, Маренн в одиночестве без устали колдовала над колбами, у комнаты, где она готовила лекарство, по распоряжению главы СС стоял автоматчик. Входить в комнату было категорически запрещено, даже профессору Шульцу. Испытывать препарат некогда, к тому же это также запрещалось. Вводить препарат разрешалось только оберштурмбаннфюреру. Каждая доза под контролем, не одной лишней. Использованные шприц и колбу — в специальный переносной сейф и сдать.

«Что ж, пан или пропал». Маренн подошла к постели Скорцени. За стеклянной дверью мелькали встревоженные, удивленные лица медперсонала, слышались голоса, но вскоре Шульц приказал всем разойтись, коридор опустел. Самому профессору также пришлось удалиться — его настойчиво попросил об этом спецпредставитель секретной берлинской лаборатории, доставивший лекарство.

— Я наслышан о вашей высокой квалификации, фрау, — сказал он Маренн, — так что, думаю, помощники вам не требуются. Я прослежу, чтобы вам не мешали. Извините, забыл представиться. Оберштурмфюрер Дитрих Бруннер. Выполняю секретное поручение рейхсфюрера. В крайнем случае, если помощь все-таки потребуется, — он улыбнулся, — вы можете положиться на меня.

— Вы будете следить за мной?

— Не за вами — за лекарством. Чтобы оно не попало в чужие руки. Вы вне подозрений, фрау.

— Вы врач?

— Моя специальность пересадка кожи, некоторые исследования в этой области, — ответил он скромно. — Но сделать укол я смогу, не сомневайтесь.

— Не сомневаюсь. Благодарю, оберштурмфюрер. Но думаю, что справлюсь сама.

Маренн внимательно посмотрела на него. Лет тридцать, светлые волосы, правильные черты лица — весьма привлекательная внешность. Располагающая улыбка. Только от них веяло холодом, так что Маренн внезапно даже ощутила озноб. Она поймала себя на мысли, что не хотела бы никогда оказаться пациенткой этого врача. Однако размышлять о новом знакомстве времени не осталось.

— Что ж, я полагаю, приступим, — сухо произнесла она. — Вы не возражаете, оберштурмфюрер?

— Вы совершенно правы, фрау, — ответил он, и проницательный взгляд серых глаз скользнул по ее лицу — точно железо, принесенное с мороза, прикоснулось к коже.

Подойдя к постели оберштурмбаннфюрера, Маренн сделала первую инъекцию, и уже через несколько часов стало ясно, что опасность миновала. Скорцени пришел в сознание. Сдав Бруннеру весь использованный инструментарий и, оставив Скорцени на попечение медсестер, она направилась в кабинет Шульца, чтобы снова связаться с Берлином и поблагодарить де Криниса за помощь.

— А этот оберштурмфюрер, который повез лекарство, он все еще там? — осторожно спросил ее Макс, убедившись, что все в порядке.

— Да, — недоуменно ответила Маренн. — Он собирает свой сейф и готовится лететь назад.

— Будьте с ним поаккуратнее, — посоветовал де Кринис.

Маренн не совсем поняла, что он имел в виду, но по телефону расспрашивать не стала. Ее переполняла радость, что опасность миновала, кроме того, только сейчас она почувствовала, как устала — от пережитых волнений и напряжения ноги едва держали. Она вышла из госпиталя на улицу. Декабрьский ветер рвал волосы, бил в лицо, глаза слезились, но она не обращала внимания. Даже не чувствовала холода. Пройдя по аллее парка, окружающего госпиталь, она обхватила рукой ствол дерева и прислонилась лицом к прохладной черной коре. Все кончилось. Он будет жить. Она не могла поверить. Все кончилось. Все.

— Вы понимаете?! — вдруг донеслось до нее.

Она обернулась. Главный врач госпиталя, накинув шинель, бежал по аллее. В руках он держал другую шинель — для нее.

— Оденьтесь. Вы простудитесь, — произнес он, задыхаясь.

И, подбежав, закутал ее в шинель.

— Вы умница! Вы просто гениальная умница! Моя дорогая, вы совершили открытие. Это просто невероятно! Вы понимаете?

Маренн покачала головой.

— Это открытие совершила не я.

— Но… — Шульц остолбенел.

— К сожалению, это все, что я могу вам сказать, — она слабо улыбнулась, как бы извиняясь, и сразу спросила о Скорцени.

— Как он?

— О, с ним все в порядке! Пойдет на поправку. С его-то организмом!

— Ну, слава богу. Теперь и я могу отдохнуть. Мне кажется, я сейчас упаду. Так хочу спать. Нет сил.

На крыльце госпиталя Маренн столкнулась с Бруннером. В сопровождении автоматчиков он собирался ехать на аэродром.

— Фрау Ким, позвольте мне выразить вам свое восхищение, — он слегка склонил голову. — Вы работали виртуозно. Я знаю, что ваша первая специальность психиатрия, никогда не мог бы подумать, что врачеватели душ могут также преуспеть и во врачевании тела. Впрочем, на фронте опыт приобретается быстро. Я знаю это по себе.

— Вы служили в полевом госпитале? — Ким искренне удивилась.

— Да. В сороковом году во Франции был приписан в качестве врача к саперному батальону 5-й танковой дивизии СС «Викинг». Вот получил «Железный крест»…

— За что? — поинтересовалась Маренн. — Я вижу, у вас крест первой степени. Врачей не так часто награждают столь высоко.

— Да, так, пустяки, — он снова едва заметно улыбнулся. — Спас двух танкистов из горящего танка.

— Это не пустяки. У меня сын служит танкистом. В дивизии «Мертвая голова». Я знаю, как все это бывает.

Зачем она сказала про Штефана? Как-то получилось само собой.

— У вас такой взрослый сын? — Бруннер вскинул брови, показывая удивление. — Никогда бы не подумал.

Маренн поняла, что это комплимент, и кивнула.

— Благодарю. Как же вы оказались в секретной лаборатории? — поинтересовалась она, даже вполне искренне. — Из-за своей научной работы?

— Нет, из-за ранения, — ответил он. — Был ранен, признан непригодным к службе в действующей армии. И тут вы правы, моя научная работа, оказалась весьма кстати. Однако прошу простить, — Бруннер взглянул на часы. — Мы не имеем права опаздывать. Нас ждут в Берлине.

— Да, да, я понимаю, — она кивнула. — Всего хорошего, оберштурмфюрер.

— Надеюсь, еще повидаемся, фрау, — ответил он, отдавая честь. — Мне было бы очень интересно узнать ваше мнение о некоторых вещах, касающихся психологии. Да и хирургии тоже.

— Что ж, вы наверняка знаете, где меня найти, — ответила она. — Клиника Шарите. Отделение профессора де Криниса.

— Обязательно.

Задержавшись на крыльце, Маренн смотрела, как Бруннер садился в машину. Уже притихшее чувство тревоги снова охватило ее — казалось бы, совершенно без причины.

— Вы знаете, он спрашивал меня, известно ли мне что-нибудь о близнецах и карликах, желательно еврейского или цыганского происхождения, — негромко произнес за спиной Маренн профессор Шульц. — Интересно, зачем они ему понадобились?

— О близнецах и карликах? — Маренн повернулась. — Здесь, в госпитале вермахта? С какой стати им здесь оказаться?

— Нет, нет, что вы! — профессор замахал руками. — Конечно, не здесь. Вообще в Кракове. Могу ли я посодействовать, чтобы их переправили к нему в Берлин, в его лабораторию.

— Для экспериментов по пересадке кожи?

— Для чего — на этот счет он не обмолвился ни словом, — Шульц вздохнул. — Признаться, я тоже в полном недоумении.

— И что же вы ответили ему?

— Что не имею к этому ни малейшего касательства. Мое дело — армейское, побыстрее возвращать в строй раненых солдат фюрера. А что касается различных экспериментов — увольте. Пусть обращается в гестапо, они занимаются местным населением и лучше моего знают, сколько тут карликов, близнецов, еще кого-то и какого они происхождения.

— Что ж, вполне разумно, — Маренн покачала головой.

«Похоже, — подумала она про себя, — пересадка кожи у этого оберштурмфюрера всего лишь прикрытие для расовых опытов, — она почувствовала, как от отвращения ее охватил озноб. — Не зря де Кринис предупреждал меня. Наверное, именно это он и имел в виду, а вовсе не пенициллин».

Она запахнула воротник шинели.

— Пойдемте, профессор, — через мгновение обратилась она к Шульцу. — Посмотрим, как наш больной.


Еще не залечив окончательно рану, Скорцени досрочно выписался из госпиталя перед самым Рождеством. Узнав об этом, генерал-губернатор Польши устроил прием в честь возвращающегося с фронта любимца фюрера. Скорцени появился на концерте в парадной форме, похудевший, побледневший, но как всегда твердый, уверенный в себе, исполненный достоинства и снисходительного превосходства над благоговеющими перед ним тыловиками. Он так хорошо чувствовал себя, что пройдя в парадный зал, стал демонстрировать свои атлетические способности, подбрасывая тяжелый медный шар высоко над головой, а затем ловя его и изумляя всех мощью мускулатуры. Офицеры столпились вокруг него. Каждый считал за честь пожать ему руку. Дамы в драгоценностях, одетые в открытые вечерние платья, дарили ему цветы и просили фотографию с автографом, как у кинозвезды. Он действительно был звездой — звездой нации. Все знали, как благоволит к нему Гитлер. Обаятельно улыбаясь, Скорцени не отказывал никому.

Маренн приехала уже после начала концерта. Она вошла в зал и тихо села за крайний столик, где-то за спинами поклонников толпой окруживших оберштурмбаннфюрера. У нее не было даже времени переодеться. Она приехала в сером мундире СС. С радостной улыбкой она наблюдала за его триумфом. С высоты своего роста он быстро заметил ее за головами окружавших его людей. Его долгий взгляд, светлый, синий, словно пеленой окутал ее. Точно околдовал. Она перестала слышать музыку и шум голосов вокруг…