— Альбиноска? — Маренн пожала плечами.

— Господин майор, — в палату заглянул санитар, — все готово к операции.

— Да, да, — спохватился Грабнер. — Сейчас иду. Фрау Ким, я еще загляну к вам.

— Конечно, благодарю.

Грабнер вышел, Маренн тоже направилась к двери. Она чувствовала, что Скорцени пристально смотрит на нее, и как-то инстинктивно опустила голову, чтобы избежать взгляда.

— Это правда? — он произнес глухо, но в голосе чувствовалось напряжение.

— Что? — теперь она отважилась повернуться и посмотреть ему в лицо.

— То, что ты сказала мне там. Что я для тебя все равно, что для этих военнопленных — надсмотрщик в лагере? За все это время так ничего и не изменилось?

Она почувствовала, как от волнения у нее комок встал в горле. Но молчала.

— А Шелленберг? — продолжал спрашивать он. — Не надсмотрщик? Я знаю, ты часто бываешь у него в Гедесберге, и даже ездишь в его берлинскую квартиру. Неужели у Штефана так много неприятностей в армии, что без Шелленберга просто невозможно обойтись.

— Я не намерена оправдываться, — собравшись с силами, Маренн решила не торопиться с отступлением. — И не обязана ничего объяснять. Что касается господина бригадефюрера, на его берлинской квартире я была всего лишь один раз…

— В тот день, когда в его дом угодила английская бомба. Незадолго до поездки сюда. Мне сказали, что ты собирала раненых на Курфюрстендамм, — Скорцени заметил язвительно. — Но это явно не входит в твои обязанности, собирать раненых на лестнице у Шелленберга, и уж тем более не имеет отношения к Штефану.

— Это имеет отношение к Клаусу, сыну бригадефюрера, — ответила Маренн с вызовом. — И я встречалась не только с самим бригадефюрером, но и с его супругой. Надеюсь, это рассеивает сомнения.

— Конечно, рассеивает, — усмехнулся Скорцени. — Особенно если учесть, что бригадефюрер собирается подавать на развод. Интересно, по какой причине?

— Мне это неизвестно.

Маренн отвернулась. Да, действительно, утром накануне ее очередного инспектирования прифронтовых госпиталей, Шелленберг вызвал ее из Шарите в особняк на Беркаерштрассе. В приемной бригадефюрера находились несколько человек, в том числе и из Шестого Управления. Маренн поздоровалась с ними и подошла к незнакомому ей молодому штурмфюреру, сидевшему на месте Фелькерзама.

— Я — Ким Сэтерлэнд, — сказала она. — Меня вызвал бригадефюрер.

Адъютант с любопытством посмотрел на нее, на ее мундир, погон на правом плече, потом заглянул в список.

— У меня ист никаких распоряжений относительно вас, — ответил он холодно. — Ждите. Но предупреждаю, бригадефюрер скоро уезжает.

— Хорошо, — согласилась она и отошла к окну.

В это время дверь из кабинета отворилась, и вышел Ральф фон Фелькерзам с папкой документов в руках. Увидев Маренн, он поздоровался и тут же распахнул дверь кабинета, пропуская ее.

— Бригадефюрер ждет вас, фрау.

— Благодарю, Ральф.

Входя, Маренн успела заметить удивленные глаза молодого адъютанта и хмурый взгляд Фелькерзама, готовившегося дать взбучку юному коллеге.

Пройдя в просторный кабинет бригадефюрера, Маренн остановилась на положенном расстоянии от большого письменного стола из черного дерева, ожидая, пока бригадефюрер обратит на нее внимание. Шелленберг что-то писал. Не поднимая головы, он указал ей на кресло у уставленного телефонами передвижного столика.

— Подожди.

Маренн с опаской взглянула на стол. Она знала, что в него были вмонтированы два пулемета, которые всегда были нацелены на посетителя, меняя прицел по мере его приближения к столу, и могли изрешетить пулями весь кабинет. К такому знанию трудно привыкнуть.

Окна кабинета затянуты проволочной сеткой, через которую в ночное время пропускался электрический ток. Неслышно ступая по пушистому ковру, Маренн подошла к креслу и села. Закурила сигарету. В ожидании ей ничего не оставалось, как рассматривать обстановку и самого бригадефюрера.

Шелленберг сегодня был в полной генеральской форме, что случалось с ним не часто. Должно быть, собирался ехать к высшему руководству. Темные волосы, как всегда аккуратно причесаны. Лицо бледное, скулы заострились, на коже выступили желтые пятна. Несомненно бессонница и напряженная работа принесли «результаты» — снова обострилась болезнь печени. Почувствовав внимательный взгляд, Вальтер поднял глаза. Большие, светлые, они были обнесены болезненными коричневыми кругами.

— Сейчас, — сказал он, думая о своем.

Потом сложил бумаги в папку, вызвал Фелькерзама и передал ему документы с указанием немедленно довести до сведения начальников отделов. Затем взял со стола несколько справочников и убрал их в старомодный стеклянный шкаф, хранивший его личную библиотеку.

— Я сейчас уезжаю к Гиммлеру, — произнес он, подходя к Маренн, — к сожалению, совсем не остается времени.

— Когда ты будешь лечиться, Вальтер? — спросила Маренн, гася сигарету в пепельнице. — Я вижу, дела со здоровьем идут неважно.

— Я очень устал, — признался он, садясь в кресло напротив. — Но речь не обо мне. Ты очень занята в клинике?

— Я всегда занята, Вальтер, — улыбнулась она. — А что случилось? Нужна моя помощь?

— Да, моему сыну.

— Что с ним?

— Де Кринис сказал, что-то по твоей части. Детский невроз.

— Он смотрел его?

— Но он теперь ничего не решает, не посоветовавшись с тобой. Я бы хотел, чтобы ты осмотрела малыша, если найдется время. Ильза очень переживает — не спит, плачет по ночам. Я полагал, де Кринис ее успокоит. Но куда там…

— Хорошо. Я сейчас позвоню Ильзе, — он снял трубку телефона, напрямую соединенную с его берлинской квартирой.

— Алло, Ильза, это я. Ну, как дела? — спросил он у жены. — Подожди, не плачь. Может быть, все не так страшно. Сегодня придет врач. Да, она. После обеда. Ильза, Ильза! — он недоуменно пожал плечами. — He понимаю, бросила трубку. Это у нее на нервной почве. Я тоже расстроен. Но… — он взглянул на часы. — Совсем нет времени.

— Я поняла, — Маренн встала. — Тогда я сейчас вернусь в Шарите, а потом, как только освобожусь там, — сразу к вам.

Спустя два с половиной часа Маренн подъехала к дому недалеко от Курфюрстендамм, где жила семья бригадефюрера. Приказав шоферу подождать, она поднялась на пятый этаж и позвонила в квартиру. Дверь долго не открывали. Наконец она услышала шаги. Щелкнул замок. Маренн увидела бледное лицо Ильзе Шелленберг.

— Добрый день, фрау, — поздоровалась Маренн. — Мы знакомы с вами. Я — Ким Сэтерлэнд. Ваш муж просил, чтобы я осмотрела сына. Можно мне войти?

— Нет.

К удивлению Маренн вместо того, чтобы впустить ее в квартиру, Ильза сама вышла на лестничную площадку, прикрыв дверь. Ее светлые волосы были растрепаны, глаза покраснели от слез.

— Мне все равно, что сказал мой муж. У меня давно уже нет мужа. И вы, фрау Ким, как никто другой хорошо это знаете. Вы украли у меня моего мужа, — разделяя слова, она с ненавистью смотрела на Маренн. — Теперь вы пришли забрать у меня ребенка? Нет, я не отдам вам его. Никогда! — раскинув руки, она загородила собой дверь. Из глаз снова хлынули слезы. Безуспешно она старалась подавить рыдания. Маренн сперва растерялась — никак не ожидала такого приема. Однако через минуту взяла себя в руки и ответила с достоинством.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, фрау Ильза. Должно быть, муж слишком много времени уделяет работе и мало вам. Но вы должны его понять, идет война. Он думает о благе Германии…

— Он думает о вас, — перебивая ее, всхлипнула Ильза. — Я знаю, он давно уже не любит меня. Он любит только вас, только о вас и думает — торжествуйте.

Маренн улыбнулась. Первый порыв возмущения прошел и, видя несчастье молодой женщины, она пожалела се. Она не уверена, что являлась причиной этого несчастья. Ей казалось, что Ильзе преувеличивает.

— Уверяю вас, — спокойно ответила она, — что, например, об адмирале Канарисе он думает гораздо больше, чем обо мне. Я также могу перечислить ряд прочих личностей, которые весьма занимают его ум. Но все это не имеет никакого отношения к здоровью вашего ребенка. Позвольте мне войти. У меня мало времени. Меня ждут раненые солдаты в госпитале.

Озадаченная ее невозмутимостью Ильза почти автоматически посторонилась. Маренн прошла в детскую. Осмотрев малыша, прописала лекарства и, вручая рецепты матери, сказала успокаивающе:

— Мальчик скоро поправится, вот увидите. В его возрасте это случается часто. Успокойтесь сами. Ребенок чутко реагирует на состояние вашей нервной системы. Что же касается всего остального… — она сделала паузу. — Я не могу быть вам соперницей. Вы молоды и красивы. У вас есть сын, его сын. Это много значит. Почти все. А я намного старше вас.

— Но он любит вас…

«Но он любит вас…» — слова Ильзе звучали в ушах, пока она ехала от Курфюрстендамм к Шарите. Она удивлялась и радовалась, сама не понимая, почему.

Ночью она работала в своем кабинете на Беркаерштрассе, когда около трех часов ночи начался воздушный налет. Ей позвонил дежурный офицер.

— Фрау Сэтерлэнд, немедленно спускайтесь в бомбоубежище! — прокричал он в трубку.

— Где бомбят? — спросила она.

— Район Курфюрстендамм…

— Район Курфюрстендамм?! — она знала, что Шелленберг час назад уехал домой. — Машину мне!

— Что?! — обомлел дежурный.

— Машину к подъезду! Шофера не надо. Я поведу сама.

— Слушаюсь…

На Курфюрстендамм, неподалеку от дома, где жил Шелленберг, стояла зенитная батарея. Когда Маренн подъехала, пушки грохотали во всю мощь, сотрясая стекла. Слышались разрывы падающих бомб. Она увидела, как огромный бомбардировщик попал в сходящиеся лучи прожекторов. По самолету открыли огонь зенитки. Он пытался скрыться от прожекторов, но ему это не удавалось. Дом, в котором жил Вальтер, был цел. Маренн вышла из машины и в это время услышала вой падающей бомбы.