Р. Дж. понравилась еда, разговоры о медицине, книгах и фильмах. Ей было так хорошо, что, когда он привез ее домой, она посчитала уместным пригласить его выпить кофе. Р. Дж. попросила его разжечь камин, пока она будет готовить горячий напиток.

Когда он поцеловал ее, это тоже показалось ей вполне уместным и приятным. Он неплохо целовался.

Вскоре, однако, ее губы словно одеревенели, и он остановился.

— Мне очень жаль, Кен. Думаю, нам не стоит забегать вперед.

Если она и задела его самолюбие, то он этого не показал.

— Ничего страшного.

Она заколебалась, и он улыбнулся.

— В будущем я собираюсь часто бывать в этом городке. — Он поднял чашку с кофе. — Давайте выпьем за лучшие времена. Когда захотите снова встретиться, просто дайте знать.

Он поцеловал ее в щеку и ушел.

Через неделю он приехал из Нью-Йорка на три дня рождественских праздников с еще одним мужчиной и двумя привлекательными молодыми женщинами.

Когда Р. Дж. проезжала мимо них, Кен нажал на клаксон и помахал ей.


Р. Дж. провела Рождество с Эвой. Она приготовила дома небольшую индейку, которую принесла вместе с закусками и шоколадным тортом в квартирку Эвы, однако старушка получила мало удовольствия от еды. Ей сообщили, что через две недели ее заберут в дом престарелых в Нортгемптоне. Р. Дж. поехала туда, чтобы проверить условия содержания. Она сказала Эве, что там хорошо. Старуха слушала ее и молча кивала.

Р. Дж. убирала со стола грязную посуду, как вдруг Эва начала кашлять. Когда Р. Дж. закончила мыть посуду, лицо Эвы уже успело покраснеть. У нее поднялась температура.

У P. Дж. был большой опыт лечения гриппа, потому для нее не составляло труда распознать обычные симптомы. Должно быть, у Эвы был штамм, не учтенный при создании вакцины, которую ей укололи.

Р. Дж. подумала, не заночевать ли в квартире Эвы, или лучше попросить кого-нибудь подежурить ночью.

Но Эве было очень плохо. В конце концов Р. Дж. пришлось вызвать «скорую» и отвезти больную в Гринфилд, где она подписала необходимые бумаги для госпитализации Эвы.

На следующий день она поняла, что поступила правильно. Инфекция парализовала дыхательную систему Эвы. Р. Дж. назначила ей антибиотики, надеясь, что пневмония вызвана бактериями, однако оказалось, что причиной заболевания являются вирусы. Эва быстро угасала.

Р. Дж. стояла в палате.

— Эва, — говорила она. — Эва, я с тобой.

Она ездила из Вудфилда в Гринфилд и обратно, сидела рядом с Эвой, держа ее за руку, и чувствовала, как жизнь вытекает из дряхлого тела.

Р. Дж. распорядилась давать ей кислород, чтобы облегчить дыхание, а потом еще и морфин. Эва умерла за два дня до нового года.


Земля на кладбище в Вудфилде была твердой, как кремень, потому могилу вырыть не удалось. Гроб Эвы оставили в специальном хранилище. С похоронами пришлось подождать до весенней оттепели. В конгрегационалистской церкви прошли поминки, однако людей присутствовало немного, потому что мало кто в городе помнил Эву Гудхью.

Погода была отвратительной. Тоби называла ее «собачьей». У Р. Дж. даже собаки не было, чтобы переживать с ней тяжелые времена. Она видела в низко нависших небесах угрозу хорошему расположению духа, потому разыскала в Нортгемптоне учителя игры на виоле да гамба. Ее звали Ольга Мельникофф. Это была женщина преклонного возраста, двадцать шесть лет проработавшая в Бостонском симфоническом оркестре. Р. Дж. начала брать еженедельные уроки. В тишине ночного холодного дома Р. Дж. сжимала виолу между ног, словно любовника. Первые движения смычка порождали глубокие глухие вибрации, которые пронизывали ее тело насквозь, и очень скоро она полностью отдавалась игре. Миссис Мельникофф начала преподавать ей с азов, не уставая показывать, как необходимо держать смычок, и заставляя снова и снова играть гаммы. Так как Р. Дж. в свое время неплохо играла на пианино и гитаре, вскоре ей удалось разучить небольшие произведения. Это ей очень нравилось. Музицируя в одиночестве, она чувствовала, что ее окружают поколения предков, которые играли на этом инструменте.

Настало время жечь поленья в камине и проводить ночи под одеялом. Р. Дж. знала, что дикие животные, должно быть, страдают. Она хотела оставить в лесу солому для оленей, но Ян Смит отговорил ее.

— Лучше оградить их от нашей доброты. Они чувствуют себя лучше всего, когда их не трогают, — сказал он, и Р. Дж. пыталась не думать о животных и птицах, страдающих от суровой погоды, когда даже стволы деревьев трескались от мороза.

В больнице объявили, что любой доктор, имеющий дома модем, может получить доступ к медицинской карте пациента всего за несколько секунд и дать медсестрам указания по телефону, вместо того чтобы ехать в больницу по скользкой дороге. Бывали ночи, когда Р. Дж. все-таки приходилось ехать в Гринфилд, но она купила нужное оборудование и была рада воспользоваться некоторыми вещами, прихваченными из Бостона.

Пламя, постоянно горевшее в камине, поддерживало в доме комфортную температуру, несмотря на ветры, которые сотрясали домик. Р. Дж. сидела у огня и просматривала журнал за журналом, особо не задумываясь над содержанием того, что читала.

Однажды вечером она взяла с полки рукопись Дэвида. Усевшись у камина, она стала читать.

Несколько часов спустя, поняв, что в комнате стало холодно, она прервалась, чтобы подкинуть дров в камин, сходить в туалет и приготовить свежий кофе. Потом она снова принялась за чтение. Иногда она усмехалась, несколько раз плакала.

Небо за окном серело, когда она закончила читать рукопись. Но Р. Дж. хотелось прочитать историю, написанную Дэвидом, до самого конца. В ней повествовалось о фермерах, которым надо было изменить уклад жизни, поскольку мир изменился. Однако они не знали, как это сделать. Персонажи были очень яркими и запоминающимися, но рукопись не была закончена. Р. Дж. была потрясена, ей хотелось кричать. Она не могла представить, чтобы Дэвид забросил книгу, если был в силах ее закончить. Она понимала, что он либо очень болен, либо мертв.

35

Скрытые значения

Двадцатое января.

Сидя дома и согревая комнату музыкой, Р. Дж. не могла отделаться от ощущения, что сегодня какой-то важный день. День рождения? Какая-то годовщина? И вдруг она вспомнила несколько строк из Китса, которые зубрила на втором курсе для занятий по литературе.

Канун святой Агнессы… Холод злой!

Иззябший заяц прячется, хромая;

Взъерошил перья филин под ветлой,

И овцы сбились в кучу, засыпая.

Р. Дж. понятия не имела, как поживают зимой овцы, но она знала, что создания, которые жили не в сарае, чувствовали себя плохо. Несколько раз Р. Дж. видела, как по заснеженному полю медленно двигались дикие индюшки. Очередной снегопад покрывал землю новым слоем снега, который замерзал, образуя непроницаемую корку льда. Индюшки и олени не могли пробить наст, чтобы добраться до травы, которая была им необходима. Индюшки двигались по полю, словно вдовы, страдающие артритом.

Р. Дж. уже задумывалась над тем, работает ли Дар с животными. Но ей не надо было прикасаться к индюшкам, чтобы понять, что им осталось недолго. В саду они собрались вместе и предприняли несколько слабых попыток взлететь, чтобы добраться до замерзших почек на яблонях.

Она больше не могла на это смотреть. В фермерском магазине в Амхерсте она купила большой мешок лущеных семечек и набросала их в тех местах, где видела индюшек.

Ян Смит был против.

— Природа прекрасно умудрялась обходиться без вмешательства человека миллионы лет. Пока человек не уничтожает животных, они чувствуют себя хорошо. Выживает сильнейший, — сказал он. Он был недоволен даже кормушками для птиц. — Единственное их предназначение — это позволить множеству людей увидеть вблизи любимых певчих птичек. Если бы кормушек не было, птицам пришлось бы пошевелить задницей, чтобы найти пропитание, и это пошло бы им только на пользу.

Ей было все равно. Она с удовольствием наблюдала, как индюшки и прочие птицы едят семечки. Прилетали голуби и фазаны, вороны и сойки, а также какие-то маленькие птички, которых Р. Дж. не узнала. Когда они съедали все угощение или шел снег, прикрывавший корм, Р. Дж. выходила на улицу и подсыпала еще.


Холодный январь сменился ледяным февралем. Чтобы выйти на улицу, люди одевались очень тепло: в вязаные свитера, длинные пальто, меховые куртки. Р. Дж. носила теплое нижнее белье и вязаную шапочку, которую натягивала на уши.

Плохая погода пробудила в людях дух первопроходцев, который издавна манил их в горы. Однажды утром, в метель, Р. Дж. пробиралась по сугробам к офису, запорошенная снегом.

— Ну и денек, — вздохнула она.

— Я знаю! — отозвалась Тоби. — Прекрасно-то как!

Это был месяц, предназначенный для горячих ужинов с друзьями и близкими, поскольку зима в холмах обычно задерживалась надолго. Попивая горячие напитки в доме Тоби и Яна, Р. Дж. беседовала об археологических находках с Люси Готелли, куратором музея в колледже Уильямс. Люси сказала, что у нее в лаборатории могут очень точно определить возраст любого предмета. Р. Дж. рассказала ей о тарелке, фрагменты которой были найдены вместе с костями ребенка неподалеку от ее дома.

— Хотелось бы взглянуть, — сказала Люси. — В девятнадцатом веке в этих местах процветало гончарство. Тогда изготовляли полезную, не покрытую глазурью посуду.


Несколько недель спустя Р. Дж. принесла черепки Люси.

Люси изучила их под лупой.

— Действительно, очень похоже на местное изделие. Конечно, определенно сказать нельзя. У местных было отличие — на каждом донышке рисовали монограмму букв «Т» и «Р». Если на этой тарелке они когда-то были, то, скорее всего, уже стерлись. — Она с интересом взглянула на полустертые буквы и осторожно коснулась их ногтем. — Забавный цвет. Чернила, да?