— Вы сотрудничаете с каким-нибудь гинекологическим отделением? — спросила Джун.

— Нет. Я хотела спросить у вас совета.

— Мы работали с хорошим молодым акушером Грантом Харди, — сказала Сьюзан. — Он умный, имеет широкие взгляды и идеалы. — Она поморщилась. — Думаю, даже слишком высокие идеалы. Он теперь работает с главным врачом государственной службы здравоохранения в Вашингтоне.

— Вы договорились с другим?

— Дэниел Нойес согласился сотрудничать с нами. Дело в том, что через год он выходит на пенсию и нам придется начинать все сначала с кем-то другим. Однако, — задумчиво добавила Пенни, — он может сотрудничать и с вами, и с нами. Он любит поворчать, но на самом деле молодец. Он лучший акушер в районе, к тому же у вас будет время, чтобы за год подыскать ему замену.

Р. Дж. кивнула.

— Звучит логично. Я постараюсь убедить его поработать со мной.

Повитухи явно обрадовались, когда услышали, что у Р. Дж. есть определенный опыт в акушерских делах и что она работала в клинике, занимавшейся гормональными проблемами женщин. Они с облегчением узнали, что могут обратиться к ней, если у пациента возникнет какое-нибудь осложнение. Нескольких женщин они уже хотели бы привести на осмотр к Р. Дж.

Они понравились Р. Дж. как профессионалы и как люди, и она чувствовала себя более уверенно, зная, что они есть рядом.


Она часто заезжала к Эве Гудхью, иногда покупала для нее мороженое или фрукты. Эва вела себя тихо, разговаривала мало. Поначалу Р. Дж. считала, что так она оплакивает племянницу, но потом поняла, что это в ее характере.

Квартиру тщательно прибрали члены пасторального комитета Первой конгрегационалистской церкви, а «Обеды на колесах», некоммерческая организация, которая заботилась о престарелых, каждый день доставляла Эве горячий обед. Р. Дж. встретилась с социальным работником по графству Франклин, Марджори Ласситер, а также с Джоном Ричардсоном, приходским священником церкви в Вудфилде, чтобы обсудить прочие потребности мисс Гудхью. Социальный работник сказала прямо:

— Она на мели.

Двадцать девять лет назад единственный близкий родственник Эвы Гудхью, брат Норм, холостяк, умер от пневмонии. Его смерть сделала Эву единственной хозяйкой семейной фермы, где она прожила всю жизнь до того момента. Она быстро продала ее почти за сорок одну тысячу долларов и арендовала квартиру на Мейн-стрит. Несколько лет спустя ее племянница, Хелен Гудхью Филлипс, дочь Гарольда Гудхью, другого умершего брата Эвы, развелась с мужем-алкоголиком и переехала к ней.

— Они жили на деньги Эвы, которые лежали в банке, и небольшое пособие, — сказала Марджори Ласситер. — Они думали, что у них все в порядке, даже иногда позволяли себе роскошь заказывать товары почтой. Они всегда тратили больше, чем у них набегало за год процентов, и в конце концов денег на счету не осталось. — Она вздохнула. — Поверьте, это обычная история.

— Хвала Господу, у нее все еще есть пособие, — сказал Джон Ричардсон.

— Оно ей мало поможет, — возразила социальный работник. — Лишь на аренду квартиры она тратит четыреста десять долларов в месяц. А ведь ей надо покупать продукты. На нее распространяется федеральная программа «Медикэр», но ей необходимы медикаменты. У нее нет медицинской страховки.

— Пока она в городе, я позабочусь о ней в плане медицинского обслуживания, — тихо сказала Р. Дж.

Марджори Ласситер с грустью взглянула на нее.

— Но ей надо платить за отопление, за свет, иногда покупать одежду.

— Фонд Самнера, — вспомнил Ричардсон. — У города есть определенная сумма, оставленная Самнером для помощи нуждающимся горожанам. Это делается без лишнего шума по усмотрению городской управы. Я поговорю с Джанет Кантвелл, — пообещал священник.

Несколько дней спустя Р. Дж. встретила Ричардсона возле библиотеки, и он сказал ей, что обо всем договорился. Мисс Гудхью будет получать ежемесячную пенсию от фонда Самнера, которая должна покрыть ее расходы.

Позже в тот же день, закончив заполнять медицинские карты пациентов, Р. Дж. неожиданно для себя пришла к выводу, что, пока город согласен помогать нуждающимся гражданам, она с радостью обойдется без блестящей сантехники в туалетах городской управы.


— Я хочу остаться у себя дома, — заявила Эва.

— И вы останетесь, — ответила Р. Дж.

Эва предложила Р. Дж. заварить черный смородиновый чай, ее любимый. Они сели за кухонный стол и заговорили о результатах осмотра Эвы, который только что закончила Р. Дж.

— Вы в удивительно хорошей форме для человека, которому скоро исполнится девяносто три года. Очевидно, у вас хорошие гены. В вашей семье были долгожители?

— Нет, мои родители умерли довольно рано. У матери случился перитонит, когда мне было пять лет. Отец бы дожил до старости, но погиб во время несчастного случая на ферме. На него свалились приготовленные к отправке бревна, которые были плохо закреплены. Мне тогда было девять лет.

— Так кто вас вырастил?

— Мой брат Норм. У меня было двое братьев. Норм был на тринадцать лет старше меня, а Гарольд — на четыре года младше Норма. Они плохо ладили. Совсем плохо. Постоянно ссорились. Гарольд ушел с фермы, оставил ее Норману. Он ушел в Береговую охрану и больше домой не возвращался, никогда не общался с Нормом, хотя время от времени я получала открытку, а иногда письмо и небольшую сумму на Рождество. — Она отпила чай. — Гарольд умер от туберкулеза в Морском госпитале в Мэриленде где-то через десять лет после смерти Норма.

— Знаете, что меня удивляет?

Эва улыбнулась, увидев ее выражение лица.

— Что?

— Когда вы родились, Виктория еще была королевой Англии, а Вильгельм II — последним кайзером Германии. Тедди Рузвельт должен был стать президентом Соединенных Штатов. А какие изменения произошли в Вудфилде?

— Не так уж много здесь изменилось, — ответила Эва. — Автомобили, конечно. Теперь все главные дороги асфальтированы. И везде есть электричество. Я помню, как на Мейн-стрит поставили фонари. Мне было четырнадцать лет. Я сделала работу по дому и прошла шесть миль от фермы, чтобы увидеть, как они загораются. Прошло еще десять или двадцать лет, прежде чем электричество провели во все дома города. Лишь когда мне исполнилось сорок семь лет, у нас появились доильные аппараты. Это было отличным нововведением!

Она мало говорила о смерти Хелен. Р. Дж. упомянула о ней, считая, что старушке будет полезно выговориться, но Эва просто смотрела на нее уставшими глазами, глубокими, словно озера.

— Она была хорошая, единственный ребенок Гарольда. Конечно, мне будет не хватать ее. Мне всех их не хватает, по крайней мере, большинства.

— Я пережила всех, кого когда-либо знала, — добавила она.

25

Привыкание

Теплым днем в середине октября, когда Р. Дж. выходила из больницы в Гринфилде, она столкнулась со Сьюзан Миллет, которая на стоянке разговаривала с каким-то краснолицым лысеющим мужчиной. Он был крупным и высоким, но немного сутулым, словно его позвоночник сделан из жести; левое плечо было у него ниже правого. Она сразу поняла, что у него сколиоз.

— Р. Дж., привет! Я хочу познакомить тебя… Доктор Дэниел Нойес, это Роберта Коул.

Они обменялись рукопожатием.

— Значит, вы доктор Коул. Мне кажется, что наши повитухи в последнее время говорят только о вас. Вы специалист по гормонам, насколько я понял.

— Едва ли меня можно назвать экспертом.

Она рассказала ему о своей работе в Лемюэль Грейс, и он кивнул.

— Не спорьте. Вы самый большой специалист по гормонам из тех, что у нас тут были до сих пор.

— Я собираюсь принимать роды, это будет частью моей работы. Мне нужно будет сотрудничать с местным акушером.

— Правда? — спокойно спросил он.

— Да.

— Значит, вы просите меня о сотрудничестве?

Р. Дж. подумала, что он действительно неприветливый и сердитый, как и описывали повитухи.

— Да, это так. Я понимаю, что вы не так уж много знаете обо мне. Вы в обед свободны?

— Нет необходимости транжирить деньги, покупая мне обед. Мне все о вас рассказали. Вам говорили, что я ухожу на пенсию через двенадцать с половиной месяцев?

— Да.

— Ну, если вы все еще хотите сотрудничать со мной, то я согласен.

— Отлично.

Он улыбнулся.

— Договорились. Хотите пообедать в лучшей в мире старомодной закусочной, где я расскажу вам пару-тройку военных историй о работе врача в западном Массачусетсе?

Он действительно был очень мил.

— Идет.

— Полагаю, вы тоже хотите пойти, — строго обратился он к улыбающейся Сьюзан.

— Нет, у меня встреча, но вы идите, — ответила Сьюзан.

Она тихонько посмеивалась, идя к машине.


Р. Дж. постоянно была очень занята, а в редкие выходные чувствовала такую усталость, что не хотела уже ничего. Тропа через лес по-прежнему заканчивалась у бобровой заводи. Когда хотелось пойти к реке, она, как и раньше, продиралась сквозь густые заросли.

В конце осени им с Дэвидом пришлось держаться от леса подальше, так как его наводнили охотники с ружьями. Р. Дж. морщилась, видя убитых оленей в багажниках пикапов местных жителей.

В холмах многие занимались охотой. Тоби и Ян Смит пригласили Р. Дж. и Дэвида на обед, приготовив роскошное жаркое из оленины.

— Подстрелили молодого самца, как раз на холме возле дома, — сказал Ян. — Всегда хожу на охоту с дядей Картером Смитом в день открытия сезона. Мы с ним охотимся с тех пор, когда я был совсем ребенком.

Когда они добывали оленя, то следовали семейной традиции. Они на месте вырезали у оленя сердце, разрезали его и съедали. Ян с удовольствием поделился этой историей, которую рассказал очень хорошо, передав ощущение родства между ним и дядей.