И не смогла отпустить.

Они словно оказались связаны друг с другом невидимыми нитями. Новое понимание ошеломило ее. Она хотела закричать, чтобы мистер Вейлер поостерегся. Вместо этого она пробормотала глупую шутку и еще сорок минут измеряла его давление и слушала сердце. Она повторяла себе, что у нее случилось помутнение рассудка. Ничто в данных осмотра не настораживало, казалось, у Вейлера крепкое сердце, которому ничто не угрожает.

Несмотря на это, она была уверена, что он умирает.

Она ничего не сказала старшему ординатору Фритци Болдуину. Она не смогла бы дать вразумительных объяснений. Он, без сомнения, высмеял бы ее. Но под утро сердце мистера Вейлера взорвалось, как непрочная пластиковая трубка, и его не стало.


Несколько недель спустя история повторилась. Обеспокоившись и испугавшись, она поговорила об этом с отцом. Профессор Коул кивнул и с интересом посмотрел на нее.

— Иногда у докторов появляется шестое чувство, помогающее понять, как поведет себя пациент.

— У меня такое бывало задолго до того, как я стала врачом. Я знала, что Чарли умрет. Я знала это наверняка.

— В нашей семье существует легенда, — осторожно сказал он, и Р. Дж. внутренне застонала, не желая слушать еще одну семейную байку. — Говорили, что некоторые врачи из рода Коулов обладали способностью предчувствовать смерть, держа пациента за руки.

Р. Дж. хмыкнула.

— Нет, я серьезно. Они называли это Даром.

— Да ладно, папа. Ты говоришь о суевериях. Это же было в те времена, когда в качестве лечения прописывали глаз тритона и лягушачью лапку. Неужели они в это верили?

Он пожал плечами.

— Вроде бы мой дед, доктор Роберт Джефферсон Коул, и прадед, доктор Роберт Джадсон Коул, доктора в Иллинойсе, обладали им, — мягко заметил он. — Дар может передаваться через поколение. Кажется, он был у некоторых моих двоюродных братьев. Мне же остались, так сказать, лишь семейные реликвии — скальпель Роба Дж., который я храню на столе, и виола да гамба прадеда. Но я бы предпочел Дар.

— Значит… ты никогда ничего подобного не испытывал?

— Конечно, я знал, когда определенный пациент может умереть или выздороветь, однако у меня никогда не было чувства полной уверенности в приближающейся смерти человека, у которого не проявлялись никакие симптомы. Естественно, — добавил он, — легенда также гласит, что Дара можно лишиться, если использовать стимуляторы.

— Тогда у тебя не было шансов, — сказала Р. Дж.

Много лет подряд, пока его поколение докторов не образумилось, профессор Коул любил частенько посмаковать хорошую сигару, а по вечерам еще и пропустить стаканчик виски.

Р. Дж. некоторое время баловалась марихуаной в школе, но так и не пристрастилась к курению. Как и отец, она любила хорошую выпивку. Она не позволяла алкоголю мешать работе, но иногда расслаблялась, подчас даже чересчур.


К завершению третьего года медицинской практики Р. Дж. знала, что хотела бы лечить целые семьи, людей любого возраста и обоих полов. Но, чтобы делать это хорошо, ей нужно было больше узнать о медицинских проблемах женщин. Она добилась того, что ей разрешили прослушать в три раза больше лекций по гинекологии и акушерству, чем было предусмотрено учебной программой. После окончания резидентуры[5] она устроилась на один год нештатным врачом со специализацией по акушерству и гинекологии в Лемюэль Грейс, в то же время используя возможность проводить исследования для обширной программы изучения гормональных проблем женщин. В тот год она сдала экзамен на члена Американской академии медицины внутренних органов.

К тому времени она обладала солидным опытом работы в больнице. Было известно, что она активно занимается судебными исками, связанными с халатностью врачей. Подобные дела обычно заставляли страховые компании серьезно раскошелиться. Суммы были просто астрономические, Некоторые врачи открыто говорили, что доктору, который готов навредить коллеге, должно быть стыдно. Бывали неприятные моменты, когда кто-нибудь не считал нужным скрывать враждебность по отношению к ней. Но часто ее вмешательство помогало спасти врача от иска. Это тоже было всем известно.

У Р. Дж. всегда был припасен ответ для любого, кто решался попрекнуть ее работой по искам: «Дело не в том, что нужно отклонить все подобные иски. Дело в том, что нужно искоренить привычную халатность, научить людей не бежать по каждому пустяку в суд, научить докторов не допускать ошибок, присущих любому человеческому существу. Мы привыкли критиковать честных офицеров полиции, которые защищают недобросовестных коллег из-за негласного Голубого кодекса молчания. Но у нас есть свой Белый кодекс. Он позволяет некоторым докторам оказывать некачественные медицинские услуги. Пора положить этому конец».

Кто-то все же прислушался. К концу практики нештатного врача доктор Сидни Рингголд, декан медицинского факультета, предложил ей читать два курса: один о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала, а другой — о предотвращении иска о профессиональной небрежности и действиях при его выдвижении. Также ей предложили должность в больнице. Р. Дж. сразу же согласилась. Это вызвало недовольство некоторых сотрудников, однако доктор Рингголд пресек все подобные разговоры на корню.

Саманта Поттер после практики пошла в медицинский институт в Вустере преподавать анатомию. Гвен Беннетт занялась гинекологией во Фрамингэме, а также взяла полставки в клинике планирования семьи. Все три девушки оставались близкими подругами и политическими единомышленницами. Гвен и Саманта, а также еще некоторые доктора с энтузиазмом поддержали предложение Р. Дж. создать при больнице клинику предменструального синдрома. После непродолжительной борьбы с консервативно настроенными коллегами, которые считали это пустой тратой денег, клиника стала полноценной частью больницы.

Все эти противоречия особенно сильно сказывались на профессоре Коуле. Он был уважаемым членом медицинского сообщества, и критика дочери, особенно когда ее называли предательницей коллег-врачей, была ему очень неприятна. Но Р. Дж. знала, что он гордится ею. Он никогда не бросал ее в беде, несмотря на былые ссоры. Их отношения были крепкими, и на этот раз она не колеблясь обратилась к отцу.

14

Последняя пастушка

Они встретились за обедом в ресторане «Пинеролас» в Норт-Энде. Когда Чарли Хэррис впервые пригласил ее туда, она шла по узкой аллейке между многоквартирными домами, потом поднималась по крутой лестнице в помещение, очень напоминавшее большую кухню с тремя столиками. Карла Пинерола была поваром, ей помогала пожилая мать, часто ругавшая ее. Карла была своенравной, сексуальной женщиной средних лет. У нее был муж, который ее бил. Иногда Р. Дж. и Чарли замечали синяки у нее на руках и лице. Потом мать умерла, а Карлу они видели все реже. Она выкупила один из многоквартирных домов и превратила первые два этажа в уютный ресторан. Теперь у нее не было недостатка в посетителях. Среди них были и деловые люди, и подростки. Р. Дж. нравилось это место. Еда была почти такой же вкусной, как раньше. Она привыкла заранее заказывать там столик.

Сев, она увидела, как отец спешит к ней. Он опоздал. Увидев его прогрессирующую седину, она вспомнила, что тоже стареет.

Они заказали закуски, телятину и домашнее вино. Обсудили бейсбол, театральную жизнь Бостона и артрит, от которого отец страдал все сильнее.

Потягивая вино, она рассказала ему, что готовится заняться частной практикой в Вудфилде.

— Почему частная практика? — Он был явно удивлен и обеспокоен. — И почему в таком месте?

— Для меня настало время убраться из Бостона. Не как врачу, а как человеку.

Профессор Коул кивнул.

— Я понимаю. Но почему не перебраться в другой медицинский центр? Или поработать на… Не знаю, на какую-нибудь медицинско-юридическую организацию?

Она получила письмо от Роджера Карлетона из университета Джона Хопкинса. Он писал, что на данный момент у них нет денег для финансирования должности, которая подошла бы ей, однако через полгода он мог бы найти ей подходящее место в Балтиморе. Также она получила факс от Ирвинга Симпсона — ей обещали должность в Пенсильванском университете и приглашали в Филадельфию, чтобы обсудить заработную плату.

— Я не хочу этим заниматься. Я хочу стать настоящим доктором.

— Ради всего святого, Р. Дж.! А кто ты сейчас?

— Я хочу заниматься частной практикой в маленьком городке. — Она улыбнулась. — Думаю, я пошла в твоего деда.

Профессор Коул пытался держать себя в руках, глядя на свое бедное дитя, которое всю жизнь плыло против течения.

— Семьдесят два процента американских докторов являются специалистами, и на то есть причина, Р. Дж. Специалисты зарабатывают большие деньги, в два или три раза больше, чем фельдшеры, например, и ночью они обычно нормально спят. Если ты станешь сельским врачом, тебе придется несладко. Знаешь, что бы я сделал, будь я на твоем месте, в твоем положении? Я бы продолжал учиться как можно активнее. Я бы стал суперспециалистом.

Р. Дж. застонала.

— Хватит с меня учебы, папа. Я больше не хочу этим заниматься. Я не хочу новых технологий, аппаратов, я хочу видеть людей. Буду сельским врачом. Я готова меньше зарабатывать. Я хочу жить.

— Жить? — Он покачал головой. — Р. Дж., ты похожа на последнего ковбоя, о котором слагают песни и пишут книги. Он седлает скакуна и пробивается сквозь уличные заторы и жилые кварталы в поисках исчезнувших прерий.

Она улыбнулась и взяла его за руку.

— Прерий, может, уже и нет, папа, но холмы находятся на другом конце штата, и там живут люди, которым нужен врач. Семейная практика — это самое оно. Я собираюсь заняться ею.