— Я мальчик! Я не девочка!

— Вова, иди поиграй! — бросила Лариса раздраженно. Тогда Вова топнул ногой и во все горло заревел.

— Как вас тут много… — приторно улыбаясь, отметила женщина. — А это кто у нас плачет?

Вовчик брыкнул ногой и убежал в спальню. Там он забрался под кровать и продолжал реветь. Лерка метнулась было следом — успокоить.

— Попрошу всех собраться в комнате, — строго объявил милиционер.

Девчонки подтянулись, расселись вокруг Ларисы.

— А тебя я знаю, — улыбнулась женщина Маринке. — Так кто теперь твоя мама?

Маринка придвинулась к Ларисе и вцепилась той в кофту.

— Я из службы социальной защиты. А это ваш участковый, Юрий Степаныч Смирнов.

Милиционер снял фуражку и положил на стол.

— Сколько человек проживает в этом доме? — поинтересовался милиционер.

— Двое проживают, — с достоинством ответила Оленька, выйдя на шаг вперед, будто выступала на сцене. — Я и моя мама, Юлия Скачкова. А это — наши гости.

— Попрошу домовую книгу. А гостей — документики.

Лерка вытащила из ранца паспорт. Лариса только плечами пожала.

— Я соседка. Паспорт не захватила.

— Этих я знаю, — все так же приторно улыбаясь, подтвердила женщина. — Они у нас по опеке проходят.

— Вот и хорошо, что соседи здесь. Вот и расскажите-ка мне, соседи, ничего подозрительного в последнее время не наблюдалось? Не появлялись ли в этом доме посторонние лица?

— Не появлялись, — четко ответила Маринка и зыркнула на мать.

— Нет, все спокойно, — ровным голосом ответила Лариса.

— А вы часто к соседям заходите?

— Да почти каждый день, — кивнула Лариса. — И они к нам. Они люди приезжие, вот и помогаем чем можем.

— Но ведь еще совсем недавно к вам тут гость наведывался, беспокоил…

— Это я его поймала! — объявила Маринка, окидывая присутствующих довольным взглядом. — Я в бане спряталась. А в окошко вижу — собака заюлила, хвостом крутит и повизгивает. Ну, думаю, кто-то свой идет. А потом вспомнила: свои-то дома!

Маринка убедилась, что находится в центре внимания и даже шмыгающий под кроватью Вовчик не отвлекает никого из присутствующих. И продолжала:

— И вижу: голова из тумана высунулась. Он собаке что-то бросил, а сам к бане. Дверь открывает, тут как я на него…

— Молодец! — похвалила женщина из социальной защиты и умильно посмотрела на Ларису. Надо же, мол, какой смышленый ребенок!

Лариса, стиснув зубы, следила за своей подопечной.

— А что случилось-то? — прервала Лариса Маринкино соло.

— Сбежал наш герой из детского дома, — вздохнул милиционер и добавил: — И есть сведения, что обитает где-то в этих краях.

Пока милиционер излагал суть дела, женщина из защиты обошла все углы и заглянула в спальню.

— Ой, да у вас ребенок под кроватью уснул! — ахнула она, и девчонки все метнулись в спальню посмотреть на спящего Вовчика.

Милиционер тоже заглянул в спальню.

— А это что? — вдруг строго спросил он, и все обернулись. В углу на стуле висела теплая Сашкина рубашка и комком торчали его же спортивные штаны. — Чья это одежда? — настойчиво спросил участковый.

Глава 12

— Бородин, у меня все плохо, — выдохнула Наташа. — Мне необходимо тебя видеть.

— У меня тоже все плохо, — эхом вторил Бородин. — И я тоже хочу тебя видеть. Жди. Я сейчас, наверное, сорвусь и приеду.

— Ты шутишь, — вырвалось у Наташи.

— Если я сегодня не увижу тебя, то умру. Ты найдешь для нас место?

— Попробую… — Наташа лихорадочно соображала. Через минуту она уже обзванивала подруг в поисках свободной квартиры.

Бородин вышел из дома, громко хлопнув дверью. В ушах стоял высокий срывающийся голос жены и упреки сыновей. Самое противное, что они правы. Он уже не может так влиять на сыновей, как раньше. У самого рыльце в пушку, как язвительно заметила Людмила. Его авторитет в семье пошатнулся. И все чаще их семейные посиделки стали превращаться в скандалы. Как сегодня. Кошмар! У старшего, Максима, никак не наладится с работой. То место, за которое Бородину пришлось просить и унижаться и которое со скрипом ему все же предоставили в одной солидной фирме, то место он с легкостью и бесшабашностью потерял. Он не ценит ничего из того, что сделал для него отец! А Толик? Бросить институт! После того как Бородин выложил за учебу все семейные сбережения! Проучившись два курса, вдруг ни с того ни с сего забрать документы! И после этого, в свою защиту, он не постеснялся заявить отцу: “Я знаю, что у тебя есть любовница!”

— Да, и не одна! — заявил Бородин зло. — И это мое дело! И хлопнул дверью. Где-то в глубине души он был рад, что ему дали повод обидеться, хлопнуть дверью. Не надо было придумывать предлог для того, чтобы уехать. Он выгнал машину из гаража, торопливо закрыл ворота, словно ожидая погони. И все же еще чего-то боясь, оглядываясь в зеркальце заднего вида, проехал двор и вывел машину на улицу. Но и на шоссе, гоня “жигуленок” по мокрой трассе, Бородин не чувствовал облегчения. У него все еще оставалось ощущение, что он кого-то обманул, противное чувство вины и страх вечного должника.

“К утру я вернусь, — мысленно уговаривал он себя. — Обещал отвести внучку к стоматологу, сделаю. Я только туда и обратно. Я успею”.

При мысли о внучке в груди немного потеплело. Первая девочка в их семье. Это просто чудо какое-то. Когда это неземное создание обнимает его и забирается к нему на колени, он тает, как сливочное масло в тепле. Кристинка лицом похожа на сноху, и хотя сноху Бородин не понимает и, можно сказать, недолюбливает, внучку обожает безоглядно, просто задыхается от любви к ней. И представить, что внучка может исчезнуть из его жизни, как это бывает у других, когда дети разводятся, Бородин не мог.

“Все плохо…” — с горечью подумал Бородин. Желудок сжался и стал ощутим внутри как камень.

Вначале, когда Людмила только заподозрила, что у него кто-то есть, она стала пасти его. О, как он бесился! Она следовала за ним по пятам, куда бы он ни собрался. Однажды он повез ее на турбазу, предвкушая, как помчится к Наташе, захватив палатку и рюкзак. Всю дорогу до турбазы Людмила молчала, и его тяготило ее молчание, потому что он тоже не знал, что говорить. Он напрягал мозги, но все мысли упрямо поворачивались к Наташе. У ворот турбазы он почувствовал облегчение и, стараясь ничем не выдать свою радость, вышел из машины и направился к багажнику — достать сумки. Жена из машины выходить не торопилась.

“Чего добивается? — подумал Бородин, закрывая багажник и обходя машину, чтобы открыть дверцу жене. — Она хочет заставить меня расшаркиваться”.

— Я никуда не хочу, — твердо заявила Людмила, когда он распахнул перед ней дверцу.

Бородин встал столбом. Весь его вид олицетворял знак вопроса.

— Я не останусь здесь, — повторила жена. — Поехали домой.

Бородин пошел пятнами. Он ехал в такую далищу, чтобы… Перспектива провести выходные в обществе всем недовольной Людмилы его тогда убила. Напрочь. Но он не мог выдать себя. Он начал что-то лепетать, но жену его лепет только вывел из себя. Она увидела, что попала в точку.

— Сейчас вывалишь меня тут, а сам — к ней! Думаешь, я не знаю? Я давно поняла, что у тебя женщина… Мне плохо, ты знаешь, как мне плохо! А тебе будет хорошо? Нет уж, пусть нам двоим будет плохо!

Бородин в бешенстве покидал сумки в багажник и рывком развернул машину. В дороге у жены началась истерика. Она кричала, что никому не нужна — ни мужу, ни детям, что ее использовали и выкинули, когда она стала стареть. Что пусть он честно признается, и тогда она уйдет из его жизни…

Она кричала, и каждый ее выкрик иголкой вонзался Бородину в сердце. Ее боль была понятна. Она была права. Он любил ее когда-то, он добивался ее и потом всю жизнь доказывал, что она не ошиблась, сделала правильный выбор. А теперь, когда молодость прошла…

Бородин остановил машину и тупо уставился в пространство за стеклом. Рыдания сотрясали Людмилу. От слез у нее отекли глаза и покраснело лицо. Бородин обнял жену и попытался успокоить. Она начала причитать и говорить простые понятные вещи. Что они с Бородиным уже не молоды, что они вместе растили детей и у них столько общего. Что внучке нужны бабушка и дедушка, что их старики тоже требуют внимания и почему бы им не жить, как все. Бородин гладил Людмилу по спине и соглашался. И говорил:

— Да, да, так и есть. Все будет хорошо, не плачь, все пройдет.

И они вернулись домой и все выходные ходили друг за другом, стараясь не повышать голоса и предупреждать любое желание. И он понимал, что его любовь к жене, потеряв цветы и листья, разрослась корнями, и когда он решил выкорчевать старое, казалось бы, отжившее дерево, оно оказалось крепче, чем он, Бородин, предполагал. Корневая система охватывала теперь огромную территорию, и он против воли любит Людмилу, и любовь эта, смешанная с жалостью и привычкой, истрепанная временем и испорченная небрежностью отношений, все же нисколько не слабее его болезненной страсти и новой любви к Наташе.

Бородин понял, что это замкнутый круг. Ситуации повторялись, наслаивались друг на друга. То же повторилось, когда они с Наташей собрались в путешествие на теплоходе. Путевка была уже на руках, Наташа должна была приехать на причал в условленное время, и… Жена заявила, что не отпустит его одного. Или они плывут вдвоем, или он остается. Он тогда по-настоящему заболел. У него поднялась температура, стала раскалываться голова, вздулись лимфоузлы. Он только может догадываться, что было с Наташей. Ему казалось, что жена нарочно хочет отравить ему жизнь, издевается над ним, придумывая новую пытку. Но теперь многое изменилось. Теперь он мог хлопнуть дверью. Теперь ему не нужно было врать. Все знают, что у него есть женщина, и он не собирается это отрицать. Если он сегодня не увидит ее, не уткнется носом в ее волосы, не почувствует запах и не услышит голос, то — все. Да он просто не сможет дышать, потому что нечем.