— Где бы его взять… — мечтательно протянула Лерка. На следующий день Юля все же сходила на почту и позвонила Наташе. Выслушав Наташины охи и ахи, она уверила подругу, что Леркин приезд как нельзя кстати. И что ей просто необходима сейчас помощь такого человека, как Лерка, Наташа поворчала немножко, но потом согласилась, что деревня сейчас для Лерки не лучший вариант.

А через два дня Юля с Сашкой отправились в госпиталь. Был канун праздников, все куда-то ехали, электричка битком. Юля с Сашкой сидели друг против друга и молчали. Сашка был болезненно молчалив и тих. Чистая рубашка, со щеткой отмытые ногти, начищенные ботинки. Мальчик без любопытства смотрел в окно, но Юля видела, что он не замечает мелькающих за окном картин. Они проплывают мимо его сознания. Он весь погружен в свои мысли. Волнение от предстоящей встречи проступало на скулах пятнами румянца.

— Жвачку хочешь?

Юля достала из кармана мятный “Орбит”. Сашка отрицательно покачал головой. Тяжко, по-взрослому, вздохнул и вновь уставился в окно. Он вел себя так, словно его везли на казнь.

В городе с ним стало твориться что-то еще более странное. Он заявил, что болит живот, и уселся на лавочку.

— Сейчас возле госпиталя зайдем в аптеку и купим таблетку, — пообещала Юля, начиная ощущать смутную тревогу. А может, Сашка все придумал? Может, нет у него никакого брата, а придуманная легенда просто украшает жизнь? Попал пальцем в небо, Голубевых пруд пруди, как Ивановых. Сколько раз Лариса жаловалась, что Маринка постоянно врет. У таких детей психика нарушена, им нравится придумывать. А теперь, как до дела дошло, испугался, что обман откроется!

Юля втолкнула Сашку в автобус и даже нашла свободное местечко, чтобы сел. Вдруг про живот не придумал. Ехали долго. И снова Сашка хмуро смотрел в окно как обреченный.

— Госпиталь! — объявили остановку, и Юля тронула своего подопечного за плечо.

Тот вздрогнул.

— Выходим, — улыбнулась она.

Автобус уехал, и они остались на кусочке асфальта меж трамвайных линий и троллейбусных проводов. Сзади, спрятанный деревьями, темнел госпиталь.

— Может, цветов купим? — предложила Юля.

И вдруг совершенно неожиданно Сашка выдернул свою руку и сиганул на проезжую часть дороги. Он несся как заяц, ныряя меж встречных трамваев, уворачиваясь от легковушек.

— Саша!

Юля ринулась следом под визг тормозов и мат водителей. Она потеряла его из вида и бежала наугад. Как только разъехались трамваи, она увидела Сашку. Его держал за шиворот разъяренный водитель “Жигулей” и орал, не стесняясь в выражениях.

Юля подлетела и вцепилась в Сашку с другой стороны.

— Куда смотрим, мамаша?! — Водитель обратил свой гнев на нее, не переставая вытрясать из Сашки кишки. — Он ведь как камикадзе несся! Еще немного, и я бы размазал его по асфальту! А ты бы с меня потом деньги требовала и в тюрьму упекла. Так?

— Вы что, не видите — ребенок больной! — заорала Юля и выдрала Сашку из рук разъяренного водителя. — Он на инвалидности! — почти гордо соврала она, утаскивая мальчика от опасного места.

— Все бы инвалиды так носились! — донеслось до них.

Она вытащила Сашку на тротуар. Усадила на скамейку. Он тяжело дышал, упрямо отворачиваясь. Тогда Юля сгребла его в охапку. Сашка дернулся было, но Юля держала крепко, и тот волей-неволей постепенно обмяк. Шмыгнул носом.

— Говори, зачем побежал. Наврал про брата?

Сашка вновь громко шмыгнул носом.

— А вдруг он не признает меня? — потерянно произнес он и снова шмыгнул. — Зачем я ему нужен?

Вот оно что… Юля захлопала ресницами. Да… Ребенок как в воду глядит. Одно дело мечтать о встрече с братом, идти к ней как к далекой звезде, выдумывать себе этого брата. Другое дело встать лицом к лицу.

— Глупости! — строго заявила Юля и ослабила объятия. — Он знаешь, как тебе обрадовался? У него никого нет, кроме тебя. Ему сейчас просто необходима твоя поддержка. А ты ведешь себя как маленький! Как тебе не стыдно?

Сашка помолчал, а потом спросил уже другим, ожившим голосом:

— А зачем ты меня инвалидом обозвала?

— Да ну тебя! — Юля вскочила и шагнула в сторону госпиталя.

Сашка побежал за ней. Юля уже знала дорогу, а поэтому без труда нашла нужный этаж, палату. Но среди одинаково бритых голов она не нашла Андрея. Она почему-то была уверена, что узнает его, а теперь, увидев восемь парней в одинаковых больничных пижамах, растерялась. Все восемь с интересом уставились на нее.

— Кого потеряла, красавица? Меня?

— Проходи, не стесняйся!

На нее посыпались реплики солдат, а она беспокойно вглядывалась в лица.

— Ребята, мне нужен Голубев. Андрей.

— Вот так молчун! Какую девушку сумел охмурить! Тихоня!

— Он в другой палате теперь. Только вас вряд ли пустят, девушка, — объяснил молодой солдатик, оказавшийся к Юле ближе других. — Он после операции.

Медсестра подтвердила предположение солдата. Да, Голубеву Андрею сегодня утром сделали сложнейшую операцию. Делал известный нейрохирург. Теперь Андрей находится в реанимации и к нему нельзя.

— Мы специально ехали… Из Вишневого, — растерянно стала объяснять Юля. — Вот брат его. Они очень давно не виделись…

Медсестра взглянула в Сашино лицо, отразившее всю смесь его острых чувств.

— Можно только через стекло посмотреть. Идемте. Медсестра привела их на верхний этаж, заставила надеть поверх обуви голубые брезентовые бахилы, набросить на плечи халаты. Она подвела Сашку к палате со стеклянной дверью. Там на высокой кровати лежал человек. Руки его, уложенные поверх одеяла, были опутаны проводками. В вену правой руки что-то стекало из колбы, прикрепленной к железному столбику. Сашка никогда не лежал в больнице. Он не видел, как делают капельницу, не сталкивался с понятием “операция”. Прильнув лбом к стеклу, он вглядывался в белое пространство, силясь разглядеть черты лица лежащего там человека. Но видел только прямой нос, коротко остриженную голову и рельефное ухо. Глаза у парня были закрыты, и от этого Сашке становилось не по себе. Ему хотелось, чтобы Андрей почувствовал, что он здесь, рядом, что он стоит за стеной, и… Дальше Сашка не знал, чего пожелать. Он впивался в раненого глазами, страстно желая лишь, чтобы его заметили. На какой-то миг Сашке показалось, что веки Андрея дрогнули. И точно! Глаза на мгновение открылись, обвели мутным взором белое пространство и… задержались на двери.

Сашка поднялся на цыпочки, вытянулся, как росток. Губы его шевелились, ему казалось, что Андрей смотрит на него, видит его.

На миг глаза больного будто сосредоточились, увидели что-то за стеклом двери. Лицо тронула улыбка, и глаза вновь закрылись.

— Антошина! Что за безобразие? Почему посторонние в боксе? — По коридору летел врач.

— К Голубеву родственники приехали издалека, — залепетала медсестра, теребя собственную пуговицу. — И я подумала…

Но врач схватил глазами Юлю и Сашку, забыв о медсестре.

— Пройдемте со мной, — бросил он Юле, и она подчинилась. Врач привел ее в кабинет и молча указал на стул. Это был другой мужчина, не тот, что заигрывал с Наташей прошлый раз. Маленького роста, крепкий, с блестящей упругой лысиной.

— Операция, девушка, у Голубева была сложная. У него перебит седалищный нерв, в госпитале его наскоро зашили. Второпях хирург не стал искать нервные окончания. Нам пришлось сделать повторную операцию, соединить нервные окончания. О результатах пока судить рано. В случае Голубева не все зависит от хирурга.

— А от кого? — удивилась Юля.

— От самого больного, деточка. От самого больного. И от его окружения. У него, были затронуты нервные окончания. Нога отвыкла двигаться. Ее нужно разрабатывать. А это процесс длительный. Нужно недюжинное упорство и желание. И помощь близких.

Юля не знала, что сказать. Она видела Андрея один-единственный раз, и он произвел на нее не лучшее впечатление. Поэтому она предпочла промолчать. Слушала врача и задумчиво кивала.

— Все, что от нас зависело, мы сделали. Теперь нужна интенсивная физиотерапия. Сразу после выписки его нужно бы отправить в хороший санаторий. Когда вы сможете забрать его?

Юля открыла было рот, но в это время врача вызвали по селектору. Он развел руками, кивком головы простился с ней и засеменил по коридору к выходу. Юля вернулась к палате. У двери Сашки не было. Она окинула взглядом пустой коридор и про себя ругнулась: “Попьет он моей кровушки…”

Что-то снова толкнуло ее к стеклянной двери палаты реанимации. Она вернулась и сразу увидела Сашку. Он сидел у кровати Андрея и держал того за руку. Андрей по-прежнему лежал с закрытыми глазами. По Сашкиному лицу плавало умиротворение. Юля влетела в палату с намерением отчитать Сашку за самовольство, но, увидев его лицо, осеклась. Только сказала:

— Идем, Санька, нам пора.

— А правда, мы похожи? — расплылся он в блаженной улыбке. Глаза его стали узкими, как у китайца.

— Одно лицо, — подтвердила Юля.


А в это время в Вишневом происходило следующее. К Оленьке и Лерке наведалась Лариса с детьми и предложила растопить печку. Когда уже дрова весело полыхали и голландка начала нагреваться, во дворе отчаянно залаяла собака, и вся компания — Оля, Вовчик, Лера, шустрая Маринка, а за ними Лариса — не сговариваясь, прилипла к окну. У калитки стояли незнакомая женщина и милиционер.

Увидев их, Лариса побледнела и отпрянула от окна.

— Так, дети! — быстро заговорила она, покрываясь пятнами от необходимости педагогического компромисса. — Будут спрашивать про мальчика — никакого мальчика тут нет и не было! Понятно?

Она обвела взглядом детей и остановила его на Маринке. Та смотрела на приемную мать не мигая.

— Я — мальчик! — немедленно заявил Вовчик. — Я же мальчик?

Он заглядывал девчонкам в глаза. На него никто не обращал внимания. Дом переходил на боевое положение. Лера побежала открывать, Оля с Маринкой собирали игрушки, а Вовчик, не получив положительного ответа, стоял посреди комнаты и, сведя к переносице брови, бил себя в грудь и доказывал: