— Нет, все так. Мы произнесли свои обеты перед Господом. Я держу свои обещания, Томас. Ты мой муж. Я буду с тобой до своего последнего часа. И никогда не покину тебя. К сожалению, я давно не заставляла тебя смеяться. Придется заняться этим. У тебя чудесная улыбка, и я так счастлива ее видеть.

— Чудесная улыбка?

Она не покинет его и будет верна до смерти. Этого недостаточно, черт побери!

— Ода.

Он поспешно отвел взгляд, но она заметила, как вспыхнули его глаза. Вспыхнули каким-то непонятным светом. И только сейчас она поняла, что совсем не знает собственного мужа.

Мегги отстранилась и оглянулась на Пендрагон, великолепную груду серого камня, сложенного в мрачное сооружение, больше всего напоминавшее замок: большой, величественный. Враг наверняка призадумается, прежде чем решиться на штурм. Недаром Кромвель в первый раз отступил. Да, Пендрагон преобладал над всем, что его окружало, включая природу, и это, по мнению Мегги, наблюдавшей за плывшим по небу темным облаком, казалось чем-то зловещим. Наверняка здесь кроется немало секретов, а может, и потайных ходов. Кто знает?

Она вздрогнула и улыбнулась.

Мегги лежала в постели без сна, с широко открытыми глазами. Томас любил ее этим вечером, но потом, наклонясь над ней, сказал:

— Думаю, что сегодня мне лучше спать в собственной постели. Спокойной ночи.

И, поцеловав ее в губы, ушел.

В окна проникали брызги лунного света, и это было прекрасно. И также пугающе, потому что свет отбрасывал странные тени на белизну стен.

Почему он передумал? Только сейчас он взял ее, даря несказанное наслаждение, наполняя ее таким блаженством, что хотелось плакать от мощной силы его воздействия на нее. А она-то вообразила, что Томас испытывает то же самое! Очевидно, нет!

Мегги поежилась под толстыми одеялами. На улице похолодало: начинался очередной шторм, настоящая гроза с молниями, оглушительными раскатами грома и проливным дождем. Но пока еще луна светила так ярко!

Мегги почувствовала, как слезы обжигают глаза, и поскорее сглотнула комок в горле. Она всего лишь хотела, чтобы он был рядом. Что тут плохого?

— Будь ты проклят, — пробормотала она, пытаясь заснуть.

* * *

Сегодня Мегги написала отцу и Мзри Роуз, рассказала о Пендрагоне и прихотливо-извилистом побережье, попросила рецепты, а также поручила Алеку и Рори написать песню для ужина с восхвалением, допустим, говяжьего филе по-французски. Она старалась всячески показать, что счастлива, но не знала, удалось ли это: уж очень много странных людей окружали ее.

Свекровь, как и предсказывал Томас, два часа без перерыва читала ей свой дневник, вернее, ту часть, что относилась к осени 1808 года. К сожалению, он был написан по-французски, и Мегги едва понимала одно слово из пяти. Наконец она закатила глаза, и Томас тут же вмешался.

— Мегги очень устала, мама, — заявил он.

Они немедленно покинули Уильяма, его матушку и Мэдлин, так и не закрывшую дневник. Барнакл, топтавшийся под дверью, объявил, покачивая головой:

— Помню, как пять лет назад она читала то же самое. И было это в 1808 году, верно?

— Верно, — кивнула Мегги. — У вас превосходная память, Барнакл. Вы знаете французский?

— Когда спина так болит, поневоле будешь знать, — проворчал он с такой болезненной гримасой, что Мегги машинально выступила вперед.

— Завтра я тоже похожу по вашей спине, если хотите, Бар. Сегодня вам помогло?

— Чуточку, миледи, совсем чуточку. Я, естественно, говорю по-французски.

* * *

Мегги заснула.

Она не знала, что ее разбудило. Какой-то шум, которого она раньше в этом странном доме не слышала. Мышь, пробежавшая по деревянному дому? Бабочка, бьющаяся в стекло? Отдаленный удар грома?

Она вдруг ужасно испугалась.

Глава 24

Мегги сжалась в комочек и старалась не шевелиться, не дышать громко. И ждала, ждала очередного звука. Луна уже скрылась за тучами, буйно клубящимися, разбухшими, черными, как закопченный котелок. Шторм уже налетел: ледяной ветер врывается в полуоткрытые окна. Сейчас польет дождь.

Она ничего не слышит. Ничего.

Трусливая дурочка!

Она уже приподнялась, чтобы закрыть окно… и снова этот звук! Очень похоже на мышиный топоток… но не он. Что-то еще.

Она ничего не видела. Но сейчас это не важно.

Мегги подвинулась к той стороне кровати, которая была ближе к гардеробной, и, вскочив, запуталась в одеялах. Пришлось наскоро выпутываться. Она пошатнулась. Тут небо наконец расколола молния, за ней другая, и казалось, сам Пендрагон пошатнулся от оглушительных громовых ударов. Кто-то словно охнул… кто-то или что-то, прямо за спиной, так что она слышит быстрое неровное дыхание. Мегги, взвизгнув, обернулась.

Перед глазами мелькнула темная неясная фигура. Тяжелый предмет опустился на голову Мегги чуть повыше виска. Она упала на груду сорванных с постели одеял.

* * *

— Мегги!

Мегги показалось, что до нее донесся мужской голос, но так ли это? Трудно сказать. Мало того, ей совершенно все равно. Она в тепле и полной безопасности, и ничто ее не коснется. Совсем ничто.

— Мегги! Проклятие, да очнись же! Что, черт возьми, стряслось?! Приди в себя!

Кто-то шлепал ее по щекам, и довольно сильно. На ласку не похоже! Он посмел надавать ей пощечин!

Мегги так взбесилась, что резко отдернула голову и прошипела:

— Попробуй пальцем меня тронуть, и я тебе врежу!

— Вот это уже лучше! — кивнул Томас. — Пожалуйста, не бей меня! С тобой все в порядке?

— Я должна об этом подумать.

— Иисусе, Мегги, я услышал твой крик, подумал, что ты испугалась грома и молнии. Прости, если ударил тебя так сильно. Боялся, что ты не очнешься.

Он схватил ее в охапку и прижал щекой к сильно бьющемуся сердцу.

— Ты вправду слышал мой крик? — пробормотала она ему в плечо. — Не знаю, как мне удалось раскрыть рот, прежде чем кто-то ударил меня по голове чем-то тяжелым.

Томас, казалось, потерял дар речи. Потом закашлялся и продолжал кашлять, пока Мегги не набралась сил, чтобы похлопать его по спине.

— Что ты сказала? — выдавил он наконец голосом, всего более походившим на воронье карканье. — О Боже, у тебя кровь!

Он уставился на свои вымазанные красным пальцы, прежде чем очнуться, подхватить ее на руки и осторожно опустить на кровать, словно перед положением в гроб. Не хватало еще, чтобы он сложил ей руки на груди!

— Не двигайся! — приказал он и исчез, чтобы минуты через две вернуться со свечой и обыскать каждый уголок Белой комнаты. Яркая вспышка вновь залила помещение светом. Томас закрыл окно, в которое хлестал дождь.

Никого.

Томас задвинул шторы, открыл дверь спальни, вышел в коридор и, вернувшись, пожал плечами.

— Пусто.

Он поставил свечу на маленький столик у кровати, нагнулся, осторожно отвел волосы от раны и стал сыпать ругательствами, такими затейливыми, что Мегги не выдержала:

— Ты сам их сочиняешь?

— Что именно сочиняю? Ты бредишь?

— Проклятия. Совершенно оригинальное употребление названий частей тел различных животных. Ты сам это изобрел?

— Не смотря на серьезность положения, Томас невольно ухмыльнулся.

— Нет, это довольно распространенные изречения. Тебе больно?

— Мегги прикусила губу и ойкнула.

— Прости. Совсем немного. Ничего серьезного.

— Вот и хорошо. Полежи, я очищу рану. И не двигайся. Она не двинулась. Голова начала раскалываться от боли и казалась какой-то странно легкой. Слабый огонек свечи колебался, белые стены словно покачивались и клонились вправо.

— О Господи, — выдохнула она и поднесла руки к лицу.

Мегги, что ты делаешь?

Хочу проверить, способна ли сосчитать пальцы.

— Черт, — пробормотал он, укрывая ее. — Удар сильный, и это может быть опасно. Давай посчитай мои пальцы. Сколько я поднял?

— Кажется, три. Знаешь, Томас, эти пальцы, которые ты держишь перед моими глазами… все они касались меня… в самых интимных местах.

— Да, разумеется, скорее всего.

— Особенно средний… он самый длинный… Боже… всего два часа назад ты…

— Да-да, Мегги. Я все помню. Скажи, тебе больно? Мегги кивнула, и от этого легкого движения едва не потеряла сознание. И замерла, дожидаясь, пока боль уйдет.

— Ты не должен был оставлять меня, — выговорила она. — Я осыпала поцелуями твое лицо, а ты сказал, что хочешь спать в своей постели. Почему ты сделал это, Томас?

— Хочешь правду? Нет, не хмурься, к чему зря напрягать мозга? Ляг и расслабься. Ладно, скажу. Я боюсь грозы еще с самого раннего детства. Не хотел, чтобы ты видела, как твой сильный, самоуверенный муж трясется в страхе за свою жизнь, когда гром гремит, словно пушечная канонада, и сверкает молния.

— Все не так уж плохо. Не знаю, что случилось в детстве, но заставлю тебя забыть это. Просто буду обнимать тебя. Можешь трястись, сколько хочешь.

— А погладишь меня по спине?

— Еще бы! Даже могу спеть колыбельную. Только больше нe оставляй меня, Томас.

— Ни за что. Теперь, когда ты узнала о моей слабости, нет причин скрываться. — Томас встал.

— Пойду приведу врача.

— Мне придется ходить по его спине?

— Доктора Притчерта? Нет, что ты, у него совершенно здоровая спина.

— Может, я должна похудеть?

Томас сначала не понял, о чем идет речь, но тут же вспомнил разговор тети Либби и лорда Киппера.

— По-моему, наоборот, тебе необходимо пополнеть. Только немного: учти, мне всегда нравились худенькие женщины. Мегги, когда тебя бьют по голове, припомнить предшествующие этому события почти невозможно. А ты? Помнишь что-нибудь?

— Скажу, если не пойдешь за доктором.

— Но что, если ты серьезно ранена?

— А что он может сделать? Открыть голову и заглянуть внутрь? Даже в этом случае вряд ли он будет знать, куда смотреть.

— Наверное. Ладно, пока подождем. Я останусь с тобой. Итак, что ты запомнила?