Но, разумеется, вождь, пускай и мелкий, не обратил внимания на слова какой-то девки, хоть будь она трижды на коне и при оружии.

Зиндра неотрывно смотрела на пеший прямоугольник, щетинившийся обманчиво тонкими отсюда пиками. Подруга рассказывала ей, что такие фаланги почти три сотни лет назад сделали эллинов владыками полумира, от Нила до Инда, и не без презрения добавляла, что ольвийцы ныне могут выстроить лишь жалкое подобие прежних живых крепостей. Но сейчас на Зиндру вдруг повеяло смертным холодом.

– «Стратегикон Эвмея» гласит: в тесном сомкнутом строю фаланги и сила, и слабость ее, – торопливо шептала Меланиппа. – Страшен ее таранный удар, наносимый с разбега: будто стена копий обрушивается на врага. Но лишь мастерски управляемая и отменно обученная фаланга умеет вовремя повернуть, обратиться вспять и отразить атаку с тыла, преодолеть хотя бы мелкую балку или заросли кустарника. А если вместо мастеров войны в атаку идут подмастерья, то даже ручей или овражек им помеха. Кроме того, их строй делается беззащитен с боков и со спины. Так писал Эвмей: «Горе неумелым гоплитам и сариссофорам, если в спину им ударят тяжелые всадники или не успеют они развернуться к атакующей с фланга пехоте, даже легкой…»

Полугречанка замолкла на мгновение и вдруг продолжила:

– Но мой хозяин всегда говорил, что разные стратеги и учат по-разному… А у него в домашнем книгохранилище был лишь свиток Эвмея.

– А твой хозяин тебе случайно не рассказал, точно ли сегодня в бой пойдут одни подмастерья? – сквозь зубы процедила Зиндра.

– Что ж, конницу-то фаланге точно никогда не догнать, – неожиданно спокойным голосом ответила Меланиппа. – Даже плохонькую…

– Ну спасибо, подруга! Утешила.

– Что скажешь, Варка? – осведомилась Аксиана, подъезжая к ним вплотную.

– Вид-то у них грозный…

– Это верно…

Аксиана тронула коня, сделав Зиндре знак следовать за собой. Рысью они приблизились к группе вождей, вновь собравшихся на холме для военного совета.

– Смотри, там только первый ряд щитоносцев. – Один из предводителей указывал на что-то своему соседу. – У тех, что в глубине, тяжелые копья, чтобы ворочать обеими руками, зато ни щита, ни брони, только голова как-то покрыта…

– А толку-то? – не согласился его собеседник. – Ты сперва первый ряд пробей, там ведь у каждого добрый шлем и панцирь. Я бы пожертвовал Папаю правый глаз, чтоб у всех моих воинов были такие!

– Надо было собрать серебра да нанять хоть сколько-то йованских воинов, пусть бы попортили мечи об этих ольвийских козолюбов! – вмешался третий.

– Скажешь тоже, брат! Всех наемников перекупил Митридат… У меня род Гормитая почти весь ушел к нему – семь десятков взрослых мужей!

«Что за Митридат такой, только о нем и слышно?» – Зиндра покосилась на свою ардару, но та как раз, подъехав вплотную, присоединилась к совету, а ей самой туда ходу явно не было.

Много времени разговор не занял. Полсотни биений сердца – и Аксиана, повернувшись в седле, махнула своей спутнице рукой.

– Давай к нашим, – распорядилась она.

Зиндра толкнула коня пятками.


– Варка! Ну наконец-то! – послышались знакомые голоса. Нет, поправила она себя, знакомые и полузнакомые. А есть сейчас вокруг и те, кто вовсе не знаком, но хоть они-то, слава богам, молчат…

Вот они, всадницы, набранные Гнуром, – три сотни без малого. Вооружены все больше простыми охотничьими луками, не боевыми, да и стрелы в основном охотничьи. Самые ловкие охотницы, собранные из разных родов. Пробить броню, может, и не пробьют, тем не менее такой лучный залп врага не обрадует.

Кроме того, их много. Три конные сотни – большая сила, особенно когда при них два десятка Лунных Дев, старших над сборищем.

Короткий приказ – и вот уже вокруг нее толпа всадниц, бóльшую часть которых она видит первый раз в жизни. «Великая Анахитта, мне бы хоть пару дней!»

И что же ей теперь делать?

– Значит, так, – бросила она отданным под ее начало. – Нет времени, поэтому, если хотите дожить до вечера, делайте, как… – хотела сказать «как я», но вспомнила: ведь им неизвестно, что именно она умеет, да и вряд ли они смогут это повторить. – Делайте, как я сказала!

А в следующее мгновение все началось. Без громких криков и вызовов поединщиков, на что, наверно, все-таки рассчитывали вожди, привычные к обычаям степной войны.

Эллины внезапно грохнули копьями о щиты и тронулись с места, будто скала, которая, плавно сдвинувшись и понемногу набирая скорость, покатилась на врагов.

Чеканя шаг, греки шли с поднятыми над плечами передних рядов тяжелыми копьями-сариссами: начиная с четвертого ряда – торчмя, но первые три – под углом, на изготовку к бою. Когда сойдутся с врагом, первый ряд будет колоть прямо перед собой, второй – меж головами первого, третий – над головами их обоих. А налетающую на фалангу конницу встретят разом все три.

Солнце сверкает на гребенчатых шлемах, на крепких плечах, закованных в металл.

Гнусаво запели флейты где-то в задних рядах, придавая размеренность шагу и помогая не сбиться с ноги. На бег войско перейдет позже, за двадцать копейных длин от противника.

Хор крепких глоток торжественно-угрожающе затянул боевой пеан:

С неукротимой душою,

Как лев, на охоту идущий,

В битву вступая с врагом,

Жизнь не щадите свою.

Зиндра поймала себя на том, что вслушивается, и тут же перестала это делать: незачем знать, как враг поддерживает себя и чем пытается устрашить тебя. Со стороны ксаев послышались брань и божба, затем кто-то из них выехал вперед, поднес к губам огромный турий рог – и над степью прозвучал хриплый низкий рев. Вторя ему, во многих местах разом забили бубны.

Навстречу грекам двинулись пешие воины Великой Степи. Редко на ком из них блестел шлем или чешуйчатая лорика; над стегаными куртками, войлочными колпаками и простыми деревянными щитами дыбились короткие копья, на поясе – палицы с бронзовым или гранитным навершием, топоры, у немногих мечи…

Большей частью были это не просто бедняки, но изгои, прибившиеся к чужим кочевьям и семьям, а теперь кровью отрабатывающие место у ставших родными костров. Да еще те дружинники, кого за серьезную провинность лишили коня: такое тоже искупается только кровью.

Шли они отчего-то в молчании, наверно, берегли дыхание. А может статься, молча взывали к богам или приберегали яростный крик до того момента, как сойдутся с врагом в ближней схватке…

Казалось, могучий эллинский натиск сейчас снесет, растопчет эту толпу, даже не замедлив движения. Но пехота вдруг подалась в стороны, открывая путь легким всадникам. Мудреную науку «стратегию» степные вожди не изучали, но здравые умы опытных воителей и без науки на многое способны.

Всадники осы́пали фалангу стрелами, но без видимого результата. Зато со стороны вражеских отрядов, прикрывавших фланги эллинского войска, полетели ответные стрелы – и вот уже упали первые убитые.

– Плохо! – процедила Аксиана (Зиндра и не увидела, как та оказалась рядом). – Не повелись. Не надо других считать дураками!

И добавила полушепотом изощренное проклятие.

Летели стрелы и дротики, ржали степные кони, но ряды эллинов даже не содрогнулись, их конницу тоже никак не удавалось выманить из-за прикрытия фаланги. Так что по всему получалось – на поле битвы должны были выйти тяжеловооруженные всадники Скилура. Но слишком мало у него было хорошо одоспешенных дружинников на добрых конях, да и не горели их вожди желанием кидать своих людей на сариссы ольвиополитов. И степные лучники заметались вокруг вражеского войска, тщась измотать противника долгим обстрелом, прежде чем устанут их собственные кони. А там видно будет – может, тогда железные дружины ксаев и нанесут решающий удар.

Снова хрипло протрубил рог.

– Наш черед! – бросила Аксиана, горяча коня, но покамест не подавая команды тронуться с места. Вокруг нее вразноголосицу запели гимн страшному богу войны и смерти:

Приди, о Вийу! Могущественный, непобедимый – к тебе взываем, о Вийу!

Пусть враги, павшие от наших рук, станут жертвой тебе – прими их благосклонно!

Защити нас, Вийу!

Пусть твой разящий меч всегда будет с нами, Вийу!

«О Великая Мать, не дай сгинуть! Наполни мощью руки мои и ноги мои, – пробормотала Зиндра. И вдруг про себя добавила иное, чего перед боем не просят: – Пошли удачные мысли голове моей!»

Она поправила лучный щит, сдвинула его подальше от запястья. Девушки вокруг нее поспешно выхватывали стрелы, натягивали тетивы луков – и вот уже в следующее мгновение понеслись галопом вперед.

Со стороны противника взревели трубы. Теперь вражеской коннице больше не приходилось отсиживаться за живой крепостью, и ольвийские всадники устремились наперерез амазонкам.

– Стрелу наложить! – во весь голос скомандовала Зиндра, как еще недавно командовали ей. – Сразу после моего выстрела – залп!

Наметив себе целью копьеносного аорса, выходящего прямо на нее, она вдруг поймала себя на странном ощущении, будто видит перед собой не человека, пусть и врага, но просто мишень, грубого плетения камышовый щит с нарисованной фигурой. Еще подумала, что на нем многовато доспехов и стрела, скорее всего, скользнет бесполезно. Ну ничего, она со свистулькой на древке: выстрел станет командой…

Она отпустила тетиву, и ее стрела, пронзительно свистнув, вошла аорсу над левой ключицей, там, где оплечье на миг приоткрыло тело…

Воздух наполнился переливчатым шелестом: ее девушки дали залп. А потом враг ответил.

Легкий щит был у нее на локте, Зиндра успела поднять его над головой прежде, чем сверху посыпались пришедшие по крутой дуге стрелы. Но стрелы падали сплошным дождем…

Всего несколько мгновений спустя Зиндра услышала влажный глухой стук и увидела, что оперенное древко трепещет в глазу скакуна Тарсы. Пантерой та спрыгнула с падающего коня. Кажется, сумела увернуться от копыт проносящихся мимо скакунов, но за ней некогда уже наблюдать. Следующая стрела, тонко пропев, ударила Зиндру в грудь, однако не смогла пробить роговые пластины.