– Я знаю, что я самый ужасный человек в целом свете, но ничего с этим поделать не могу: я чувствую, что на меня страшно давят!

Вместо того чтобы выдувать стекло или обсуждать эскизы, на этот раз Мари решила излить ему душу. На лице девушки отражались муки совести и беспомощность.

– С тех пор как к нам переехали Рут с Вандой, не осталось ни единого уголка, где мне не могли бы помешать! А я уже привыкла жить одна!

Петер поставил перед ней стакан воды.

– По-прежнему никакой надежды на примирение?

Мари отмахнулась:

– Какое там! Томас, конечно, прибегает через день, но Рут его даже в дом не пускает. Скажет ему пару слов за дверью – всегда очень тихо, никогда не услышишь, что именно, – и он снова уходит. И либо едва не плачет, либо в ярости ругает ее последними словами. Разве разберешься в этом? Мы с Иоганной до сих пор не знаем, почему три недели назад Рут явилась к нам среди ночи. Слова лишнего не скажет! – вздохнула девушка. – В мастерской у Хаймеров и дня не проходит, чтобы Томас не стал расспрашивать меня о том, чем Рут весь день занимается. Говорит ли о нем. – Девушка насмешливо скривила губы. – Один раз он даже спросил, все ли в порядке с Вандой, ты представляешь? Я уже даже не знаю, что и сказать. Мне ведь нужно как-то с Хаймерами уживаться. Если старик вышвырнет еще и меня, то мы все останемся без работы! Как хорошо, что Иоганна кое-что отложила…

– Это последнее, о чем тебе нужно сейчас волноваться, – отозвался Петер. – Вильгельм Хаймер прекрасно знает, что ему никогда и нигде не найти рисовальщицу лучше и искуснее тебя. Он даже в трактире тобой хвастается!

– Вот как? Лично я ничего подобного не замечаю. Смотрит на меня так, словно только и ждет возможности от меня избавиться. Считает, что от нас, Штайнманнов, одни неприятности. Хотя… – Она махнула рукой. – Я уж как-нибудь со стариком справлюсь. И Томас – это тоже не моя проблема.

Девушка мрачно уставилась на противоположную стену.

– А в чем заключается именно твоя проблема? – терпеливо поинтересовался Петер.

Ответом ему был глубокий вздох Мари:

– Если тебе обязательно нужно знать, это Иоганна.

Петер нахмурился.

Неужели ему действительно нужно объяснять? Или Петер все равно встанет на сторону Иоганны? Мари решила попытаться:

– Беда в том, что Иоганне, в отличие от Рут, нечего делать! Рут весь день занята Вандой, причесывает ее, купает, вяжет ей новое платье – как мне кажется, тут она немного перебарщивает. Но они хотя бы меня не трогают. Если Ванда не лезет к моим краскам, конечно, – с иронией добавила она. – Но Иоганна? Она мечется по дому, словно зверь в клетке. От скуки навела порядок на моем рабочем месте, рассортировала мои документы – а точнее, навела беспорядок, – и стоит мне сесть за рабочий стол, как она заглядывает мне через плечо. Спрашивает то об одном, то о другом. Она сводит меня с ума!

Мари беспомощно всплеснула руками.

– Да, я понимаю тебя, но чем я могу помочь? – Петер в отчаянии глядел на подругу. – Я уже как минимум трижды предлагал Иоганне работать у меня. За плату, разумеется. Но она и слушать меня не хочет! – Он указал на стопку коробок, в которых блестели синие, красные и зеленые стеклышки. – Признаю, упаковывать стеклянных зверушек далеко не так интересно, как работать в крупном магазине, но у нее хотя бы будет занятие! – В его голосе звучало нескрываемое раздражение.

– Ах, Петер! Я сижу и жалуюсь тебе на жизнь, а у тебя и своя ноша тяжела! – Она подтолкнула его локтем в бок.

– Ты помнишь наш разговор в начале года? Когда я сказал, что только чудо может вернуть Иоганну в Лаушу? – Он рассмеялся с горечью, совсем безрадостно. – Пусть она снова здесь, но теперь дальше от меня, чем была прежде. В лучшем случае я остаюсь для нее старшим братом. В худшем – я мужчина, которому в принципе нельзя доверять. Как она иногда смотрит на меня! Как будто боится, что я тоже трону ее. – Он с грустью покачал головой. – После того, что сделала с ней эта свинья, я вполне понимаю ее недоверие. Сможет ли она когда-нибудь снова почувствовать себя нормальной женщиной?

Они помолчали, а затем Мари негромко произнесла:

– Может быть, ты все же поговоришь с Иоганной еще раз? Если у нее в ближайшее время не появится занятие, она с ума сойдет! И кто знает, что случится, когда вы начнете работать вместе… – Она пыталась подбодрить и друга, и саму себя.

Петер рассмеялся:

– Да, да, и в тот год Рождество придется на Пасху! – Он снова посерьезнел. – Ну ладно! Я поговорю с ней еще раз, хотя постепенно начинаю чувствовать себя при этом идиотом. Но какая разница? Одним отказом больше, одним меньше…


Долго ждать возможности поговорить с Иоганной Петеру не пришлось. Уже на следующий день она зашла к нему сама.

– Я пахту сделала, принести тебе стаканчик? Ледяная, очень освежает, – крикнула она ему, перекрывая шум пламени в горелке.

Хотя Петеру больше хотелось пива, он согласился. Он завинтил кран, и они оба сели за домом Петера, каждый держал в руке по стакану. Несколько минут они поболтали о том о сем, а затем Иоганна опустила стакан. Подтянув подол платья без рукавов до колен, девушка шумно вздохнула:

– Ах, как хорошо на солнце! Я впервые в жизни могу наслаждаться солнечными лучами сколько хочу. Хотя Рут говорит, что от них кожа станет темной, как у крестьянки, но даже сама она по полдня сидит на скамейке у дома и подставляет лицо солнцу.

Петер с трудом устоял перед искушением осторожно вытереть с ее лица молочные усы. Если это вообще было возможно, за этот год Иоганна похорошела еще больше. Чуть загорелые ноги, золотистый блеск темно-русых волос, спадающих на плечи мягкими волнами…

Он настолько погрузился в созерцание ее красоты, что чуть было не упустил возможность, подвернувшуюся благодаря ее словам.

– Неужели это означает, что вы перешли в стан ленивых солнцепоклонников? – с усмешкой поинтересовался он, отгоняя осу.

Иоганна тут же выпрямилась:

– Ты прав. Эта праздная жизнь слишком затянулась.

Петер возликовал.

– Вот только я уже не знаю, что и делать! – продолжала Иоганна. – Рут по-прежнему не хочет разговаривать. Она очень упрямая, и я теперь не верю в то, что они с Томасом помирятся. А ведь они женаты!

– Если быть до конца честным, мне не хочется говорить о Рут, – с легким раздражением произнес Петер. – Но раз уж об этом зашла речь, то она не первая женщина, сбежавшая от мужа, и, уж поверь, не последняя.

Ошеломленная Иоганна уставилась на него:

– Думаешь, все так просто? Лично я пытаюсь найти объяснение ее поведению, и в голову мне приходит только одно: должно быть, Томас поднял на нее руку! И, наверное, не впервые. А Рут…

Ну хватит! Петер поднялся.

– А теперь слушай меня внимательно! – заявил он со всей возможной настойчивостью, беря ее за руку. – Совсем не обязательно изо дня в день ломать себе голову над судьбой Рут. Даже если ты считаешь, что это невозможно, она – взрослая женщина. Она прекрасно знает, что делает.

– Я бы не была в этом так уверена! Она все время грустит! Плачет по ночам, когда думает, что никто не слышит. – Глаза Иоганны наполнились слезами. – Наверное, для нее мир рухнул. Она ведь была влюблена в него!

– Я не говорил, что ей легко, – возразил Петер, – но, возможно, то, что она сейчас переживает, проще, чем жизнь с Томасом. Ты об этом никогда не думала?

На руку Иоганны села божья коровка, и девушка уставилась на жучка.

– Иоганна! – воскликнул Петер. – Давай для разнообразия немного поговорим о тебе.

– А что обо мне говорить? – с горечью отозвалась та. – Ты снова хочешь предложить мне работать у тебя? – Она стряхнула жучка с руки. – Я… не сердись на меня, Петер, но ничего не выйдет.

«Но почему? – мог спросить он. – Если ты захочешь, все получится».

Однако вместо этого молодой человек произнес:

– Ты ведь не можешь вечно сидеть дома. Не говоря уже о том, что твои сбережения однажды закончатся, – это совсем на тебя не похоже! Безделье – это не твое, так и Мари считает. Мы очень беспокоимся за тебя.

– Мари… – Иоганна склонила голову к плечу. – Кстати, ты знаешь, что она очень хороший стеклодув? Я сейчас говорю не о ее художественных талантах, а о плоде ее трудов. Последняя серия елочных шаров, которую она выдувала в формы, почти идеальна.

– Мне можешь не рассказывать! Но почему ты вспомнила об этом именно теперь? Сначала о Рут, теперь о Мари – сплошные увертки!

– Ах, да брось, – приветливо отозвалась она.

На губах ее мелькнула слабая улыбка.

«Стоит мне сесть за рабочий стол, как она заглядывает мне через плечо. Спрашивает меня то об одном, то о другом», – вдруг вспомнились Петеру слова Мари. И вдруг он понял.

– Иоганна, что ты задумала? – спросил он едва ли не с угрозой в голосе.

Подтянув к себе ноги, она пересела так, что оказалась напротив него.

– Я знаю, что вы все про меня думаете: Иоганна сидит дома и грустит, – с упреком в голосе заявила она. – Но это не так! Я, например, уже некоторое время размышляю над тем, что делать дальше. И мой план имеет отношение в том числе и к Мари.

Петер не сводил с нее глаз. Неужели он так хорошо научился читать мысли этой невозможной, чудесной и упрямой женщины?

– Елочные шары Мари… Ты собираешься их продавать, – недоверчиво произнес он. Девушка удивленно уставилась на него. Значит, это правда! – И, насколько я знаю твое упрямство, ты не отдашь их мне, чтобы я показал их своему скупщику, ты сама хочешь найти продавца.

– Вот обязательно тебе все портить! – притворяясь рассерженной, возмутилась Иоганна.

– А Мари уже знает о твоих планах? Как бы там ни было, это ее шары.

– Нет, я… Пока я не уверена, что мне удастся задуманное, и поэтому ничего говорить ей не хочу. Я пойду одна в Зоннеберг и…

– О нет, Иоганна Штайнманн, ты этого не сделаешь! – возразил ей Петер. – По крайней мере, не посоветовавшись с Мари и Рут. Я уже знаю, что ты опять хочешь доказать всем, как хорошо справляешься одна. Но тут дело касается не только тебя!