И осознание того, что она наконец-то избавилась от этих мук, вдруг принесло такое облегчение, что Гризельде даже стало стыдно. Она поглядела на свои швейные принадлежности. Может быть, сшить платьице для маленькой Ванды? Или связать жилетку? Рут наверняка обрадуется.

Немного приободрившись, Гризельда встала и подошла к корзинке, чтобы посмотреть, сколько шерсти у нее осталось. Вскоре она так увлеклась своим делом, что впервые за много дней забыла о письме Магнуса. Взяв с самого дна корзинки небольшие клубки темно-синей и зеленой пряжи и крючок, она присела, и тут ее взгляд случайно упал за окно.

На повороте рядом с ее домом показалась тень.

Гризельда всплеснула руками. Сердце ее забилось быстрее.

Магнус?

Нет, это идут два человека. Вдова Грюн прищурилась, чтобы разглядеть их.

Мужчина и женщина. Вот только двигаются они как-то странно.

Почему они так медленно шагают?

Казалось, мужчина поддерживал женщину, а у той ноги словно подкашивались то и дело. Или нужно толковать это иначе? Возможно, женщина просто вдрызг пьяна?

Пальцы Гризельды вцепились в шерсть. Наверное, стоит пойти им навстречу и спросить, не нужна ли им помощь.

Вдова Грюн колебалась. Женщина обмотала голову платком, ее лицо было невозможно разглядеть. Может быть, это воры, мошенники, которые крадутся под покровом ночи?

Гризельда отошла от окна. Теперь ей все стало ясно: женщине нужна помощь, она не может идти. Вероятно, это путешественники, на которых напали по дороге в Зоннеберг.

В следующий миг она бросилась к ним, прочь из дома.

Мужчина был похож на Магнуса. Впрочем, не слишком, однако… Гризельда вдруг остановилась. Но ведь это же…

– Иоганна! – От испуга она закрыла рот ладонью. – Магнус! – Гризельда перекрестилась.

На какой-то жуткий миг время словно застыло, слышались только причитания Иоганны. Гризельда в недоумении смотрела на девушку, а затем вперила взгляд в сына:

– Магнус, ради всего святого, что ты натворил?

8

Мари сидела у мехов, совсем обессилев от усталости. Она посмотрела на дверь, которую только что закрыла за собой. Может быть, снова подняться наверх, проверить, как там Иоганна? Снова осмотреть синяки и ссадины, покрывавшие все ее тело, обнаружившиеся даже в тех местах, до которых никому не должно быть дела? При мысли об израненной груди Иоганны в душе Мари снова поднялась волна паники. Ничего подобного она никогда прежде не видела. Ей было бы спокойнее, если бы они обратились к доктору, но этого Иоганна ни за что не допустит. Она ведь даже не разрешила Мари позвать Рут! Или, скажем, Петера.

– Только не Петер, он ничего не должен знать. – Каждое слово с трудом срывалось с опухших и окровавленных губ Иоганны.

– Но ведь Петер – наш друг! Он… может помочь, – удивилась Мари.

Только от одного его присутствия ей стало бы легче, но Иоганна яростно трясла головой:

– Он ничего не должен знать.

Мари судорожно сглотнула. Как Иоганна это себе представляет? Ведь Гризельда и ее сын – Мари даже не узнала парня – все видели! Гризельда отвела Мари в сторону и прошептала что-то об изнасиловании – еще до того, как та поняла, что произошло с Иоганной. Уже завтра утром половина жителей деревни узнает о случившемся! Какой позор! Внутри у Мари все сжалось от страха.

Она снова прислушалась. Все тихо. Никто не плачет, никто ее не зовет.

Гризельда предложила остаться на ночь, но Мари отказалась.

– Если я не справлюсь, то позову Рут, – сказала она, а вдова Грюн кивнула.

Когда та ушла, Мари раздела Иоганну и обомлела от ужаса. Они обе плакали молча. Мари знала, что никогда в жизни не забудет увиденного. Она промыла раны сестры отваром ромашки, смазала их целебной мазью, затем надела на Иоганну ночную рубашку из самой мягкой ткани. Взгляд у сестры при этом был отсутствующим, словно мысленно она находилась где-то далеко. Она не стонала, когда Мари прикасалась к ее ранам, а ведь каждое такое прикосновение наверняка было ужасно болезненным. Она терпела все, безвольная, как кукла. Не проронила ни слова, не сказала, кто сделал с ней это, когда и где это случилось. Наконец Мари перестала ее расспрашивать.

Какое-то время она молча сидела у кровати Иоганны и держала сестру за руку, а когда та провалилась в беспокойный сон, спустилась на первый этаж. Мари нужно было немного побыть одной, иначе можно и с ума сойти.

Что за негодяй столь бесчеловечно обошелся с ее сестрой? Этот вопрос все никак не давал ей покоя.

Она беспомощно глядела на инструменты Йооста, которые в последнее время стала считать своими, словно так всегда и было. Как поступил бы на ее месте отец? Позвал бы Петера? Или отнесся бы с уважением к желанию Иоганны, чтобы ему ничего не говорили?

Наверняка ей ужасно стыдно, и проблема в том, что Петер – мужчина. С другой стороны, разве Иоганна сама не говорила, что Петер ей как брат? «Стыдилась бы она брата больше, чем чужого мужчину?» – рассуждала Мари. Ответа на этот вопрос она не знала.

Ясно было одно: сама она с этой ситуацией не справится.


– Иоганна… что?

Петер бросился к двери, но Мари преградила ему путь.

– Сиди тут, черт тебя подери! Она спит! Кроме того, она не знает, что я здесь. Она… Вообще-то она не хотела, чтобы ты обо всем узнал.

– Что за чушь ты несешь! – Он провел пальцами по волосам, не зная, куда девать руки. – Я должен быть с ней, разве ты не понимаешь? Я нужен ей сейчас! – закричал он.

Мари молча кивнула, но от двери не отошла. Еще немного, и он просто оттолкнет ее в сторону. В голове у него сами собой возникали образы, один страшнее другого. Его Иоганну изнасиловали? Чужие руки, руки насильника истязали красивое тело этой гордой женщины, которую он даже обнять не осмеливался?

Петер бегал от печи к двери и обратно, словно пойманный в клетку зверь. Да он просто убьет его!

– Когда же это случилось? Почему ты сразу не пришла ко мне? Говори же наконец, это сделал мерзавец Штробель?

Молодой человек грубо встряхнул Мари за плечи.

– Я не знаю. Она и двух слов не сказала с тех пор, как Магнус привел ее домой. И я вполне понимаю, что ей не хочется говорить об этом. Это ведь все равно, как если бы ей пришлось пережить все снова.

Мари в ужасе закрыла рот ладонью.

– Она даже имени его не назвала? Неужели она хочет защитить насильника? Уж я из него жир-то повыбью, будь уверена! Иоганна может молчать, но я из него правду вытрясу!

– Петер, не говори так, ты меня пугаешь! – заплакала Мари, обхватив себя руками, словно ей тоже досталось.

Петер перевел взгляд на соседку и увидел в ее глазах то же смятение, которое терзало его самого. Мари не виновата в том, что произошло, нельзя вымещать зло на ней.

– Прости, – хриплым голосом прошептал он, обнял ее за плечи и испугался, ощутив, что она дрожит. – Я просто сам не свой от мысли о том, что подобное произошло с Иоганной. – В горле у него появился ком, каждое слово прорывалось наружу с болью.

– Да ведь со мной творится то же самое. – По щекам Мари струились слезы. – Что за чудовище могло так поступить? – бессильно всхлипывала она, позволив Петеру усадить себя на стоящую в кухне лавку.

Достав из шкафа бутылку водки, он сел рядом с ней и заставил ее взять стакан.

– Пей! – велел он, затем опорожнил свой и почувствовал в горле знакомый обжигающий вкус.

Глаза у Петера сузились:

– Странно, ты не находишь, что этот Магнус появился именно сегодня? Тебе не кажется это подозрительным?

– Это не Магнус, – покачала головой Мари. – Иначе он не привел бы ее домой. Ты бы видел, как он был потрясен! Я думала, он сам вот-вот расплачется! – Мари подняла на Петера покрасневшие глаза. – На нее смотреть было страшно… Я даже на минутку подумала, что она умрет. Иоганна сейчас такая слабая, такая… – Она снова задрожала.

Петер не знал, сколько еще он сможет вынести, и, забывшись, стукнул кулаком по столу.

– Я с самого начала догадывался, что со Штробелем не все чисто! Проклятье, почему я вообще допустил, что она стала работать у него? – Молодой человек с ума сходил при мысли о том, что мог спасти Иоганну.

– Ты действительно думаешь, что это сделал он?

На лице Петера появилась угрюмая решимость.

– А кто же еще?


В ту ночь почти все спали плохо, в том числе и Гризельда. Тревога за Иоганну, непонимание, кто мог сотворить с ней такое, то обстоятельство, что именно Магнус нашел ее, раненую, на обочине дороги, – все это не давало ей покоя. На следующее утро, в шесть часов, она с трудом поднялась и стала собираться на работу, чувствуя еще бо́льшую усталость, чем вчера вечером. Она хотела лишь на минутку заглянуть к Магнусу, но остановилась в дверном проеме: ее с головой захлестнула волна материнской любви.

Ее сын.

Хороший мальчик.

Даже, можно сказать, герой.

Он спас Иоганну. Если бы он не нашел ее, если бы не позаботился о ней… кто знает, что с ней могло случиться?

Даже во сне он был бледен. Кости его так и не обросли мышцами, но эта стройность была ему к лицу. Когда он уходил, он был довольно тучным, заплывшие глаза едва виднелись над толстыми щеками и широким носом. Теперь они отчетливо выделялись на лице, обрамленные густыми ресницами.

Гризельда судорожно сглотнула. Она никогда не предполагала, что сходство Магнуса с отцом может исчезнуть. И теперь ей даже казалось, что она видит в нем собственные черты.

Ее сын.

А она-то на миг подумала, что это он… И женщина глубоко вздохнула.

Когда вскоре в дверь постучал Петер и попросил позвать Магнуса, сердце вдовы ушло в пятки.

Ее сын – герой: эта мысль Гризельды оказалась хрупкой, как стекло.


Петер пробыл у них недолго. Магнус сразу проснулся, стоило Гризельде слегка коснуться его плеча.

– Ты Петер, который делает глаза, верно? Вы уже нашли эту свинью? – выпалил он.

– Иоганна так и не сказала, кто это сделал? – спросила Гризельда.