Мари откашлялась:

– Может быть, продолжите разговор на кухне? Я бы хотела немного порисовать и…

– Ты собираешься сейчас рисовать? Мы и так мало времени проводим вместе! – удивилась Рут.

– Ты ведь можешь рисовать всю неделю, – упрекнула сестру Иоганна.

– Всю неделю! – Мари поджала губы. – Не смеши меня!

Рут почти каждый вечер «заходила на минуточку» и сидела у нее часами. Разговаривала с Вандой, говорила о Ванде. О ее красоте и уме, и так далее. Мари недовольно покосилась на племянницу, которая все еще плакала. Неужели дети всегда так шумят?

– Почему бы вам не сварить кофе, а я подойду через полчасика? – предложила она, пытаясь говорить приветливо.

И девушка поблагодарила Небеса, когда сестры согласились с этим и в комнате тут же воцарилась тишина.


– Я действительно не понимаю, что творится с Мари! – негодовала Рут, наблюдая за тем, как Иоганна мелет кофе. – Мне все время кажется, что она не рада меня видеть. М-м-м… этот аромат! Ради этого аромата я даже умереть готова!

– В прошлый раз я принесла тебе пакетик кофе. Неужели уже закончился? – поинтересовалась Иоганна.

– Давно уже! В конце концов, это было три недели назад. Мне ведь нужно чем-то себя баловать, верно? Правда, Ванда?

И молодая женщина принялась качать ребенка на коленях, а затем словно мимоходом произнесла:

– Ах, кстати, завтра я пойду в Зоннеберг вместе с тобой!

– Завтра? В понедельник? Но это очень неудобно, – нахмурившись, отозвалась Иоганна. – Ты же знаешь, что завтра возвращается Штробель, я должна обязательно появиться в магазине вовремя. После своих странствий он всегда желает как можно скорее узнать обо всем, что происходило в его отсутствие.

– От тебя только и слышно: Штробель то, Штробель это! Кроме того, он ведь уехал. Причем уже второй раз за этот год, или я ошибаюсь?

«Почему Иоганна не спрашивает, что мне нужно в Зоннеберге? Кажется, никому в этом доме нет до меня никакого дела!» – подумала при этом Рут.

– Третий, – сухо поправила сестру Иоганна. – Но, честно говоря, мне все равно, пусть путешествует, сколько его душе угодно!

– Ха, тут я тебя понимаю. Наверное, отдыхаешь, когда его нет!

– Куда там! Как же ты ошибаешься! Бывают дни, когда мне еще до обеда начинает казаться, что у меня голова вот-вот взорвется. Но скажи, что тебе понадобилось в Зоннеберге?

Ну наконец-то! Рут загадочно улыбнулась.

– Я кое-что придумала. Вообще-то я не хотела говорить, но… Ах, да какая разница! В конце концов, вы – мои сестры!

И она бросила благосклонный взгляд на Мари, которая как раз присела за стол, а затем достала из сумки, стоявшей на стуле, один из принесенных Иоганной журналов. Он назывался «Беседка» и декларировал намерение внести вклад в приобщение женщин к чтению. Если Иоганна каждый раз лишь пролистывала журнал, Рут читала его от корки до корки, внимательно рассматривала все картинки, впитывала в себя каждую крупицу информации, словно губка.

Почти с первого раза она нашла нужную страницу и ткнула пальцем в картинку, на которой малыш, закутанный в тончайшие кружева, лежал на медвежьей шкуре.

Сестры в недоумении уставились на него.

– Младший отпрыск русской царской семьи… Ничего не понимаю. Какое отношение это имеет к твоему походу в Зоннеберг? – удивилась Иоганна.

Рут возвела глаза к потолку.

– Иногда мне кажется, что вы вообще ничего понять не способны. Это же очевидно: я хочу сфотографировать Ванду! Так же, как этого царского отпрыска. На медвежьей шкуре. В конце концов, она ничем не хуже этого малыша.

– Сфотографировать Ванду? – На лице Иоганны отчетливо читалось недоверие. – А что сказал на этот счет Томас?

– Томас! – Рут пренебрежительно махнула рукой. – Лучше ему всего не знать. Когда фотография будет готова, она ему тоже понравится.

«Быть может, я вообще не скажу ему, зачем иду в Зоннеберг. Пожалуюсь, что мне нужно к врачу. Может быть, я никогда не покажу ему эту фотографию. А то он, чего доброго, изобьет меня до синяков, если узнает, на какую, по его мнению, ерунду я потратила деньги, те самые, которые я сэкономила, выкраивала из того, что он давал на хозяйство, откладывала пфенниг за пфеннигом… Но обо всем этом сестрам знать не обязательно», – решила Рут.

– Такая фотография – это память навеки, – заявила она. – Когда-нибудь потом Ванда повесит ее на стену, как картину.

– Разве это не слишком дорого? Может быть, я нарисую еще один портрет Ванды? – предложила Мари.

– Ну, я не знаю… Я видела фотографии семейных пар, это в порядке вещей, но фотография маленького ребенка? – Иоганна покачала головой. – Как-то это чересчур. И только не рассказывай мне о русских царях!

– Ты что, не хочешь побаловать Ванду? – взвилась Рут, словно ее кто-то укусил. – Если так, то мне остается только сидеть целыми днями с Хаймерами и выслушивать колкости от Евы. – Рут почувствовала, как сжалось ее горло. В последнее время она совсем расклеилась. Чтобы не расплакаться прямо сейчас, она продолжила: – Будь жив отец, он уж точно полюбил бы свою внучку! Он не относился бы к ней так пренебрежительно, как вы!

– Ну-ка успокойся! – заявила Иоганна. – Ты прекрасно знаешь, что ради твоей дочери мы готовы на все. Но можно ведь выразить свои сомнения, если они у нас есть, или нет?

Рут упрямо отвела взгляд. Она пришла сюда не для того, чтобы выслушивать подобные вещи.

– По-моему, ты чуточку перебарщиваешь, балуя Ванду, – включилась в разговор Мари.

– А даже если и так? – отозвалась Рут. – Что в этом плохого? – Не дожидаясь ответа, она тут же заговорила снова: – Ты только посмотри на эту маленькую красавицу! Нельзя сравнивать Ванду с другими детьми, она особенная и заслуживает всего самого лучшего!

Когда в тот вечер Рут уходила домой, было уже твердо решено, что завтра утром Иоганна подождет ее и они вместе отправятся в Зоннеберг.

4

По мере того как карета приближалась к Зоннебергу, настроение Штробеля все портилось. Впервые за все время он не испытывал ни малейшей радости при мысли о своем магазине. Ни капли восторга. Он неподвижным взглядом смотрел на мрачные сосновые леса, проплывающие за окном. Как тяжело дышать! Застарелый запах пота повис в салоне кареты, которой пришлось воспользоваться после того, как из-за каких-то железнодорожных работ отменили поезда.

Провинция. Самая настоящая провинция.

Осознание того, что придется провести несколько недель в этой глуши, прежде чем можно будет подумать о новом визите в Б., казалось ему в данный момент совершенно невыносимым.

Он закрыл глаза и принялся вспоминать минувшие дни. Какой восторг! Он ощущал его каждой клеточкой своего тела!

Этот визит оказался особенным: они отмечали окончание ремонтных работ. Графиня П. выразилась изысканно: «Отпразднуем же возрождение храма желаний!» Граф Ц. даже сравнил помещение с дворцом. Штробель закашлялся. Почему не с за́мком? Все же они не преувеличивали, деньги он действительно вложил с умом, заведение получилось в своем роде неповторимое.

Взять хотя бы обстановку – все выдержано в черно-красных тонах, много бархата, еще больше шелка, и в качестве контраста – грубая кожа. Музыка, шампанское и, самое главное, изысканное общество. Все это предназначалось лишь для немногих!

Штробель приосанился. Не все можно купить за деньги, пусть некоторые считают иначе. Нет, те, кто получил ключ от этого храма желаний, были избранными: люди высокообразованные, доктора, адвокаты, отцы города, младшее поколение лучших торговых домов. Что и говорить, сливки общества, и все они имели нечто общее: строгое воспитание, ставившее послушание и порядок во главу угла. Умение подчиняться, умение принимать наказание или, наоборот, проявлять строгость и наказывать за проступки – все это необходимо воспитывать с детства, если в будущем хочешь относиться к этому как к своего рода искусству!

Штробель смотрел на противоположную скамью, не отводя взгляда. В потрепанной искусственной коже пролегла длинная трещина, в которой виднелся коричневый наполнитель – от него исходил затхлый запах. Торговец провел указательным пальцем по рваной кромке трещины, и на нем тут же появилась ровная белая царапина, но Штробель этого не ощущал.

Что ж, теперь со сладкой жизнью покончено, равно как и со всевозможными соблазнами. Беседы с клиентами, ведение списков, переговоры со стеклодувами и кукольниками – нужно добывать себе хлеб насущный. Никаких тебе роскошных обедов, лишь торопливо проглоченная пища, а за столом придется довольствоваться Иоганной в качестве собеседницы. Не слишком волнующая мысль. Ибо, строго говоря, что она может ему предложить? Слишком мало, хотя он уже больше года пытался расширить ее горизонт, посвятить ее в мир изысканных наслаждений. Она слушала его, время от времени отпуская насмешливые замечания. Какое-то время он полагал, что она сумеет выработать свою собственную утонченную манеру разговора, но в глубине души она оставалась деревенской девушкой. Вместо того чтобы поддерживать глубокомысленную беседу с ним, следовать за его порой весьма эксцентричным полетом мысли, она при первой же возможности заводила разговор о Лауше. Да какое ему дело до этого поселка в медвежьем углу? У англичан есть весьма меткое выражение: «You can take the girl out of the village, but you can’t take the village out of the girl», что означает примерно следующее: «Деревенская простушка останется таковой и в городе».

Что же до всего остального, то и в этом отношении все его ухищрения были напрасны. Мужчина рассмеялся, вновь вспомнив пословицу. После того как она ни слова не сказала о его подарке на Рождество – чересчур дорогом издании мемуаров маркиза де Сада, – он перестал предпринимать какие бы то ни было усилия в этом направлении. Быть может, она все же самый обычный камешек, который нельзя превратить в бриллиант? Он уже почти был уверен в этом. С другой стороны, разве граф Ц. – или это был барон фон Г.? – не утверждал, что, по его опыту, именно парни и девушки из народа проявляют природный талант к доминированию? Что ж, видимо, к Иоганне Штайнманн это не относится, не то она давно уже подала бы ему знак.