Петра Дурст-Беннинг - Дочь стеклодува

Иоганна кивнула.

Ева.

Иногда Иоганна всерьез задумывалась над тем, за кем из Хаймеров Ева, собственно говоря, замужем. В то время как Себастьян практически не обращал внимания на жену, старик буквально не отходил от нее. Евушка то, Евушка это – если бы в деревенском магазине продавались золотые ложки, он давно ей такую купил бы!

– Представляете, в конце года она получает ящик с остатками серебра! Я думала, что Хаймер делит его между сыновьями, но куда там! Гризельда сказала, что старик так балует Еву, потому что она очень похожа на его покойную жену. Якобы как две капли воды.

За минувшие недели Иоганна немного сдружилась со вдовой Грюн, хотя за работой времени поговорить толком не было. А по вечерам они были либо заняты работой по дому, либо слишком уставали, чтобы ходить в гости. В лучшие дни Иоганна на минутку заглядывала к Петеру, однако не считала это развлечением.

– Интересно, это единственная причина? – спросила Рут. – Как-никак, она его невестка. Может быть, он думает, что она скорее подарит ему внука, если он будет ее баловать?

– Кто знает, сможет ли эта тощая коза вообще кого-нибудь родить, – заявила Иоганна.

Стоило этим словам сорваться с ее губ, как она тут же пожалела о них и покосилась на Мари, которая была по меньшей мере так же стройна, как Ева. Но младшая сестра либо ничего не слышала, либо не обиделась на Иоганну.

Рут усмехнулась.

– Возможно, пора в доме появиться еще одной госпоже Хаймер. Такой, которая сможет подарить детей старшему сыну…

Иоганна тут же помрачнела:

– Ты знаешь этого парня едва ли месяц, а уже говоришь о детях! Лично мне совсем не нравится то, что ты все время флиртуешь с Томасом.

Рут фыркнула:

– А тебе какое дело? Я могу флиртовать с кем угодно. Став госпожой Хаймер, я уж позабочусь о том, чтобы старик платил вам лучше. А когда командовать будет Томас…

– К тому моменту ты состаришься и поседеешь, – усмехнулась Иоганна. – Хоть Хаймер и вспыхивает постоянно, но это только оттого, что он переедает. Ты ведь и сама не веришь, что в ближайшем будущем он отдаст свое предприятие старшему сыну!

Мари подняла голову:

– Ты так любишь Томаса, что хочешь выйти за него замуж?

Рут резко поднялась:

– С меня довольно. Мне что-то совсем не хочется говорить с вами о Томасе. Пойду пройдусь немного. Сегодня в мастерской воздух был отвратительный! Просто чудо, что мы еще не ослепли от химикатов, с которыми возимся.

Она надела куртку и застегнула ее на все пуговицы.

У Иоганны тоже болела голова, однако девушка не могла понять, из-за чего у нее пульсирует в висках: из-за запаха раствора серебра или из-за тревог о финансовом благополучии.

– Ты собираешься сейчас гулять? По такому холоду? – с раздражением поинтересовалась она.

– Ну и что? Когда ты по вечерам бегаешь к Петеру, никто ведь не возражает! Я тоже имею право побыть одна, хотя бы четверть часа!

И, прежде чем Иоганна успела ответить, Рут уже убежала.

– Никогда не видел ничего подобного! – покачав головой, произнес Петер. – Обычно стеклянный глаз держится примерно три месяца. Но у господина Вунзиделя его поверхность изнашивается очень быстро. Это все потому, что у него мало слезной жидкости. Даже в здоровом глазу… – Петер осекся, услышав, что Иоганна вздохнула, и поднял взгляд, отвлекаясь от работы.

Когда она сидела вот так, на лежанке, – закрыв глаза, прислонившись спиной к теплой стене, опустив плечи, – она выглядела очень усталой. Кожа у нее под глазами казалась почти прозрачной. Больше всего ему хотелось обнять девушку и гладить ее по голове, прогоняя прочь все тревоги и усталость.

– Что такое? Тебе скучно слушать мои истории? – то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался он.

Иоганна открыла глаза:

– Нет конечно. Просто так здорово сидеть в тишине… Кроме того, – она подвинулась еще ближе к печи, – от тепла меня немного клонит в сон. Но рассказывай же, почему у этого господина из Брауншвейга такие сухие глаза?

Петер нежно коснулся ее плеча:

– Тебе не обязательно делать вид, что тебе это интересно. Я ведь вижу, что мысленно ты где-то далеко. Что случилось, опять неприятности с Хаймером?

Иоганна фыркнула:

– Неприятности… Смотря что ты подразумеваешь под этим словом. Если ты хочешь знать, не подняла ли я очередное восстание, то нет, неприятностей не было. – Девушка махнула рукой. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Слушай! Я ведь твой друг! – Петер ткнул себя пальцем в грудь. – Вместо того чтобы открыться мне, ты прячешься, словно улитка, которую кто-то неосторожно взял в руки.

Иоганна рассмеялась.

– Спасибо за сравнение с улиткой! – отозвалась она, но лицо у нее было уже не таким мрачным, как прежде.

Петер ждал. Заставить Иоганну что-то рассказать было невозможно.

– Ах, я даже не знаю, что со мной! – наконец начала она. – Может быть, все дело в том, что сегодня пятница и я тоскую по своим походам в Зоннеберг.

– Попрошайничество у Фридгельма Штробеля? Видит бог, ты не много потеряла! – презрительно отозвался Петер.

Он не любил скупщиков. Те богатели, а всю ответственность несли стеклодувы, да-да! Кроме того, Штробель был из тех людей, которые предпочитали снижать цену за счет производителя. Ему было все равно, пусть стеклодув хоть в лепешку расшибется, – главное, чтобы он мог договориться с клиентом! А клиентов у него было предостаточно. Говорили, что в мире не найдется крупного города, где Фридгельм Штробель не знал хотя бы одного покупателя стеклянных изделий из Лауши или игрушек из Зоннеберга. Лишь немногие скупщики давали стеклодувам и игрушечникам больше заказов, чем Штробель. И хотя условия у него были просто ужасные, поставщики прямо-таки осаждали его лавку.

– Радуйся, что ты больше не зависишь от этого головореза, – сказал Петер, когда Иоганна промолчала. – Я еще прекрасно помню времена, когда твой отец с трудом выкраивал деньги на заготовки!

– Тут уж ничего не поделаешь. Стеклодувам приходится выкладываться, но зато скупщики заключают сделки. А в этом вопросе Штробелю нет равных, – сухо отозвалась Иоганна.

Петер подошел к камину, открыл выдвижной ящичек и подложил в него немного щепок.

– Ну да ладно. И все же я не верю, что твоя подавленность связана с тем, что ты тоскуешь по Штробелю!

Девушка опустила руки на колени.

– Честно говоря, я тоже не знаю, что со мной. Отца нет всего пять недель, а мне кажется, что прошла уже целая вечность. У нас нет даже времени подумать о нем! Каждое утро уходим из дома до восхода солнца, а когда возвращаемся обратно, уже снова темно. Не успеваем стирать, готовить еду, кругом пыль, в доме холодно. – Она с упреком посмотрела на Петера, словно он был виноват во всех этих неприятностях. – Как-то так получилось, что это больше не наш теплый дом, где приятно пахло жареной картошкой. Вставать, идти на работу, возвращаться домой, ложиться спать – больше ничего мы не успеваем. И все это ради нескольких марок, которых не хватает на жизнь, но и умереть от голода они не дают…

Раздражение постепенно утихало, и девушка снова устало прислонилась к теплой печи.

Петер прекрасно знал, что Хаймер – старый скряга. Он никогда не видел, чтобы Вильгельм дал трактирщице в «Черном орле» хоть один лишний крейцер. И он часто так долго цедил свой бокал пива, словно не мог позволить себе второго. Но что он мог сказать Иоганне? Так оно все и устроено: в принципе, сестрам Штайнманн оставалось только радоваться даже своей маленькой зарплате.

– Если он действительно платит так мало, то наплюй ты на Хаймера! Приходи ко мне, будешь помогать! Моего заработка хватит на двоих.

Ну наконец-то он сказал это! Молодой человек затаил дыхание.

Когда Иоганна ничего не ответила, он добавил:

– Кроме того, у меня есть работа на стекольном заводе.

Два раза в год во время так называемого аврала на стекольном заводе на Хюттенплац топили большую печь. С сентября и до конца года, а затем с марта и до лета Петеру приходилось трудиться над своими заказами по вечерам и ночью, поскольку днем он работал на заводе. На бумаге он назывался «мастером-стеклодувом», однако на деле у него не было ни своего места на предприятии, ни подмастерьев, как у настоящих мастеров. Много лет назад его семья действительно принадлежала к числу самых зажиточных в деревне, однако из-за того, что в предыдущих поколениях родилось слишком много мальчиков, Петеру и его покойному брату досталась только крохотная часть наследства, да и та на бумаге. Петер знал, что Иоганна это тоже понимает. Девушка покачала головой:

– Не сердись, но работать у тебя я не смогу. Я ведь не в состоянии даже смотреть, как ты вставляешь в глаз красные прожилки, – мне тут же становится дурно! – рассмеялась она. – Думаю, твоя работа под силу только тому, кто любит ее так же, как ты. Мое присутствие скорее помешает, чем поможет тебе.

«Наверное, она в чем-то права», – подумал Петер. Люди, которым требовалась его помощь, обычно приходили к нему в отчаянии, они никак не могли смириться с тем, что у них остался всего один глаз. Расположить их к себе было непросто. Точно таким же непростым было и производство стеклянных глаз. Это было не просто ремесло стеклодува, а настоящее искусство, и все же, хоть молодой человек и любил свою профессию, разбогатеть на ней он не мог.

– Думаю, мы просто не привыкли работать вне дома. Когда отец был еще жив, мы успевали заниматься хозяйством, а теперь это невозможно. Сама работа – это не проблема! – отмахнулась Иоганна. – Конечно, она довольно тяжелая, но жить можно. И то, что выдувают молодые Хаймеры над лампами… уму непостижимо, такое разнообразие! Хотя почти все изделия, на мой вкус, просто ужасны. – Девушка рассмеялась. – Но, кажется, на всякий товар найдется свой купец.

Петер все никак не мог понять, с чем связано ее недовольство.

– Так где же собака зарыта? Дело в самом Хаймере?