Она любила уединение зеленого леса, с удовольствием собирала странные растения, показывала их старухе и спрашивала про их магические свойства. Но самое большое удовольствие доставлял ей город. Она останавливалась на улицах, разглядывала людей, прислушивалась к их разговорам. Ярмарки приводили ее в восторг, к тому же там можно было стащить кое-что из съестного. А иной раз незнакомцы, пораженные ее грациозностью и красотой, бросали ей монету. Она любила смотреть, как загружают и разгружают корабли. Она могла часами лежать на берегу, глядя на море, пытаясь представить себе, что там за полоской, где море встречается с небом.

Старый моряк из Хоу рассказывал ей про свои приключения в Испанском море. Она слушала его с интересом и задавала много вопросов. Они частенько сидели и толковали, ей казалось, будто у него в голове целый новый мир, а ключ к этому миру — его голос. Но однажды, когда она встретила моряка на улице, он прошел мимо, сделав вид, что не заметил ее. Она побежала за ним и ухватилась за его рукав. Он не прикрикнул на нее, не выругался, хотя преуспел в искусстве ругаться, а просто отвернулся от нее, осторожно высвободил свою руку и поспешил, опираясь на костыль, так быстро, как позволяла ему единственная нога. Она поняла, что случилось: он узнал, кто ее отец, и испугался.

Она бросилась на траву и зарыдала горько и злобно. Но в следующий раз, встретив старого моряка, она взглянула ему в лицо горящими глазами и выругала его. Он побледнел и заковылял прочь. Она чувствовала себя победительницей, теперь она знала, что он боялся маленькой темноглазой девочки сильнее, чем испанской инквизиции.

Однажды прошел слух, что испанцы высадились на Корнуолле, что Маусхоул в огне, а Пензанс осажден.

Тамар видела, как из Саунда вышли корабли на помощь корнуольцам. Для девочки, которая знала, что ее боятся больше, чем испанцев, это были волнующие дни.

Август был жаркий, и весь месяц Дрейк и Хокинс готовились к отплытию, а Тамар следила за ними.

Она на всю жизнь запомнила день, когда город узнал, что Дрейк и Хокинс погибли. Она увидела, что город облачился в траур, поняла, как народ любил своих героев. И Тамар поняла, что лучше, когда тебя любят, чем боятся. Потому что тот, кого боятся, одинок.

Она слушала, как люди говорят о Дрейке, а о ней не говорил никто. Она росла и становилась все более одинокой.

Однажды, когда в доме кроме нее были лишь ее мать и старуха, Люс заговорила о Дрейке.

— Я видела его много раз, — сказала она, восторженно вспоминая любимого всеми героя. — Помню однажды… это было в самое опасное время. Все мы ждали… ждали испанцев…

— И что же? — нетерпеливо спросила Тамар.

— Все были словно в лихорадке. Говорили, что у испанцев большие корабли, а у нас маленькие. Но что с того! У нас был он!

— И он был лучше всех! — воскликнула Тамар.

— Они шли в церковь… он и знатный лорд. Я пошла поглядеть на них… с Бетси. Я тогда была другая… — Ее глаза наполнились слезами, и она смахнула их шершавой рукой на свое залатанное платье. — Да, тогда я была не такая, как нынче. Волосы у меня были коротко подстрижены, как у мальчишки. Миссис говорила, что такие волосы — дар сатаны.

— Дар сатаны? — воскликнула Тамар, проводя рукой по своим пышным кудрям.

— И она остригла мне их. И Бетси тоже, хотя у Бетси волосы были не такие, как мои.

— Рассказывай дальше, — попросила Тамар.

— Мы пошли в церковь, и он был там. Я видела его. Он вышел со знатным лордом, женщины плакали, а мужчины бросали в воздух шляпы и кричали: «Попутного ветра вам, сэр Фрэнсис!» Вот уж не думала, что он умрет, а я еще буду жить.

— Расскажи еще, — сказала Тамар, — расскажи… расскажи… Расскажи мне про то время и про миссис Элтон.

По лицу Люс текли слезы.

— Я так часто думала о нем. Ни к чему мне было думать. Это было все равно, что искушать дьявола. Да, так оно и было. Я не просила многого… Просила лишь малого…

— Ну и глупо, — заявила Тамар, — надо было просить многого. Я непременно попрошу многого.

Люс повернулась к дочери.

— Ты не должна выходить ночью из дому, ночью надо сидеть взаперти. Не хочу, чтобы с тобой случилось то, что стряслось со мной. Будь осторожна. Я не хочу, чтобы ты попалась слишком молодой.

— Со мной ничего не случится! — вспыхнув, воскликнула Тамар.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, дочка. Этого никто не может знать заранее. А потом, глядишь, уже поздно.

— А я знала бы.

— Поостерегись. Это может случиться внезапно, а потом будешь мучиться всю жизнь. — Она взглянула на свое платье. — Всю жизнь ходить в лохмотьях. А случиться это может, когда вовсе того не ждешь.

— Только не со мной! — отрезала Тамар. — Не найдется такой умник, кто сумеет поймать меня.


Большие корабли снова вошли в порт. Дрейка больше не было, Хокинса тоже, но другие люди заняли их место. Одним из них был сэр Уолтер Рейли, люди называли его наследником Дрейка. Весной, когда весь Плимут скорбел о Дрейке, в Саунде снаряжали флот. Назревали важные события, сюда прибыл лорд Ховард. Но всем было ясно, что времена переменились. Мужчины больше не собирались толпами возле кораблей, и Рейли привез в Плимут чужих моряков, которые не картавили мягко на девонский манер, мрачных чужеземцев, которых заставили служить на флоте.

Люди роптали. Во времена Дрейка все было иначе, моряки почитали за честь плавать с ним. Печальные настали времена: тех, кто дезертировал с кораблей, вешали в Хоу на устрашение остальным.

Это было июньским днем. Флот был готов к отплытию, и Тамар пришла в Хоу посмотреть, как корабли будут отчаливать. Почти рядом с ней оказался паренек, который был на несколько лет старше ее, и казался ей взрослым. Она знала, что это Бартли Кэвилл, сын сэра Хэмфри. Тринадцатилетний Бартли был рослый, с голубыми, как море, глазами и копной золотистых волос. Заметив, что он смотрит на корабли так же завороженно, как она сама, Тамар придвинулась поближе к нему.

Она заметила, что его штаны отделаны темно-красным шелком; ей понравился этот цвет и нежный блеск шелка. Чтобы понять, так ли нежен этот шелк, как выглядит, она протянула руку и пощупала его. Да, на самом деле он был еще мягче, чем выглядел. На его штанах была отделка и других цветов. Интересно, зеленый шелк такой же мягкий, как красный? Она должна была непременно потрогать его.

Но он, почувствовав прикосновение ее руки, быстро повернулся и схватил ее за руку.

— Воровка! — крикнул он. — Ага! Я поймал тебя, воровка!

Она подняла на него большие темные глаза и робко ответила:

— Я только пощупала шелк.

Голубые глаза засверкали ярче, чем море.

— Ты делаешь мне больно, — сказала она.

— Так тебе и надо, — огрызнулся он, — узнаешь, как будет больно, когда тебя повесят за воровство.

— Я ничего не украла.

— Я велю обыскать тебя. Отойди! Не смей подходить ко мне, грязная нищенка! Какая дерзость!

— Я не нищенка и не воровка. Это тебе надо бояться меня.

— Я велю сорвать с тебя эти лохмотья и обыскать тебя. Погляжу, как тебя будут пороть перед тем, как повесят. Попрошу сделать это специально для меня.

Внезапно она высвободила руку, но он схватил ее за волосы.

— Видишь вон того повешенного? — спросил он. — Он убежал со своего корабля. Так поступают и с грязными нищенками, которые воруют у знатных людей.

— Выше меня нет никого, — с достоинством ответила она, хотя ее лицо исказилось от боли, потому что он чуть ли не вырвал у нее прядь волос.

Его глаза метали молнии.

— Какая дерзость! Ты пожалеешь об этом!

— Это ты пожалеешь. Ты не знаешь, кто я.

Он взглянул ей в лицо и расхохотался.

— Так это ты! Дочка самого сатаны!

Увидев, что он не испугался, она была потрясена.

— Ну, а ты знаешь, кто я? — спросил паренек.

— Знаю.

— Тогда ты должна знать, что я слов на ветер не бросаю. Велю тебя выпороть за дерзость.

— Ты не посмеешь. Никто не посмеет. Я… я… — Она бросила на него свирепый взгляд. — Тебе же будет хуже, если обидишь меня!

Он отпустил ее, и она побежала. Обернувшись, она увидела, что он стоит на месте и смотрит ей вслед. Тогда она пошла медленно и важно, но как только почувствовала, что он уже не может видеть ее, снова пустилась бежать. Она дрожала от страха и ненависти, потому что не знала, испугался он ее или нет.


Вскоре она услышала, что Бартли Кэвилл убежал из дома и пустился в плавание. И ей стало легче. Жизнь пошла своей чередой. Тамар подрастала, ей уже минуло десять.


На этот раз в городе не было особого ожидания и приятного возбуждения. Вот уже год, как король Филипп умер, и большой опасности высадки испанцев на берег не было. Незадолго до смерти король узнал, что его амбиции тщетны и его планам не суждено осуществиться. Плимут даже не видел его Адельантадо, которая явилась, чтобы завоевывать, покорять, но благоприятный для Англии шторм отшвырнул ее в Бискайский залив. Подобная катастрофа для огромных и неповоротливых кораблей Великой армады означала конец попыткам Испании покорить Англию. Но в открытом море их соперничество продолжалось.

Иногда Тамар думала о том, что Бартли Кэвилл тоже где-то там, в море. Может, он сейчас сошел с корабля и штурмует какой-нибудь город. А может, он прорубает дорогу в джунглях. А быть может, его пытают в темнице. Все это могло случиться с ним. Она думала о нем с ненавистью, не столько за его слова, сколько за презрение, которое прочла в его сияющих голубых глазах.

Она по-прежнему была одинока. Дети с ней не играли, да и ей не хотелось играть в их игры. Она многому научилась у Гранин Лэкуэлл, и когда люди приходили к ним в дом за травами, Гранин говорила: «Девочка нарвет их для вас. Она знает».

И Тамар всякий раз испытывала удовольствие от силы, которой обладала.

Но однажды она поняла, что люди ненавидят ее, потому что боятся. Но самому страшному в ее жизни еще предстояло случиться.