Дженет Таннер - Дочь роскоши

– Как это прикажете понимать?

– Устройся опять на работу, Дэн. Что бы ты там ни делал сейчас, ты понапрасну растрачиваешь силы. Ты полицейский до мозга костей и останешься им навсегда. Ну давай, скажи, это ведь замечательная жизнь – признайся.

– А я думал, что вы не можете дождаться пенсии, Фил.

Пожилой полицейский засмеялся.

– О, надо сказать, да! Но когда доходит до этого, то, признаюсь: я боюсь! Иногда ночью я просыпаюсь в холодном поту – и не только потому, что представляю себе все те смущающие речи, что скажет мне шеф при моей отставке. Нет, как хочешь, а я буду скучать по работе. И если бы я смог начать жизнь сначала, я бы не стал раздумывать о другой карьере. Несмотря на все шишки, я бы все равно не смог заниматься чем-то другим – и думаю, что ты просто упрямый дурак, что не признаешься себе в том же. Ну ладно – ты думаешь, что с тобой поступили не так, как должны были. Возможно, у тебя на то есть резон. Но ты был так убит потерей Марианны, что, видимо, не мог правильно воспринимать все вокруг. Я не могу сказать, что виню тебя в этом: если бы что-нибудь случилось с Ди, я, думаю, поступил бы так же. Но нет смысла иметь на них зуб, ты ведь просто вредишь себе.

Дэн кивнул, потом сделал неожиданное движение и сжал руку старого инспектора.

– В этом что-то есть, Фил. Возможно, я об этом подумаю.

– Подумай, Дэн, подумай. Пока еще не слишком поздно.

Дэн вышел в теплую ветреную ночь. Интересно, прав ли Фил Гулд, подумал он. По крайней мере, когда он был полицейским, он обидел нескольких закононепослушных людей, но он был честен перед собой и во всех своих делах. И, без сомнения, он соскучился по работе, соскучился по вызовам и сотрудничеству, по тому ощущению предвкушения победы, которое приходило из ничего, ибо он никогда не знал, что принесет ему новый день. Он был так зол – так чертовски зол – из-за всего, что случилось с ним и Марианной, что это окрасило в мрачный цвет все его мысли. Возможно, несколько неразумно было так настраиваться против тех, у кого раньше работал. Да, если он будет честным перед собой, то признается, что так оно и было, а он был честным.

Сейчас Дэн почувствовал внезапную тягу к жизни которую оставил за собой. Он решил, что когда все это закончится, то серьезно подумает о том, чтобы вернуться в полицию, если они примут его назад. Но пока ему хочется идти, повинуясь своему чутью, и посмотреть, не остались ли еще какие-нибудь повороты в деле Лэнглуа, о которых он пока не подозревает.

Дэн открыл машину и забрался внутрь, с минуту посидел, глубоко задумавшись. Он ничего особенно не может предпринять, пока не вернется Рэйф, но, когда он приедет, Дэн обязательно спросит у него без обиняков, что он имел в виду, сказав, что «кто-то может оказаться не совсем таким, как кажется».

Скажет ли ему Рэйф? Почему бы нет? В данном случае то, что он не был полицейским, могло бы пойти на пользу. И если его не подводит интуиция, то ответ этот может оказаться очень важным, окажется той самой разгадкой, которую невозможно будет пересмотреть. Дэн решил пойти по этому пути и точно выяснить, куда он приведет.

Когда закончился обед, Джулиет сослалась на головную боль и тут же ушла к себе в комнату. Она уже была почти готова лечь, все еще словно опьяненная потрясением и несчастьем, обрушившимся на нее, когда в дверь постучали. Это была Дебора.

– Хочешь, я принесу тебе аспирин или что-нибудь? – спросила она.

– Нет, все в порядке… – начала было Джулиет, но потом передумала. – Ну, может, аспирин подойдет. У меня правда ужасно болит голова.

– Я вижу. – Дебора исчезла, потом появилась вновь через несколько минут с пузырьком таблеток и стаканом воды. – Прими это. Я бы на твоем месте выпила три штуки. Я понимаю, ты бы выпила только две, но у тебя ужасно неважный вид.

Джулиет проглотила таблетки. Одна застряла у нее в горле и наполнила кислотой рот. Она закашлялась и выпила еще немного воды. О Господи, в горле у нее застревала во время обеда еда, но она не думала, что не справится с одной дурацкой таблеткой аспирина!

– Тебе иногда, наверное, кажется, что ты всю жизнь проводишь, ухаживая за больными, – извиняющимся тоном сказала она Деборе. – Сначала бабушка, потом я!

– Ничего. Мне нравится приносить пользу. Но я никогда не смогла бы быть нянькой – по-настоящему. Я очень расстраиваюсь, когда вижу больных или несчастных людей и думаю, что не вынесла бы, если бы мои пациенты не поправлялись. – Она непринужденно засмеялась. – Такой уж я человек. Я хочу видеть только красивую, приятную сторону жизни. Я закрываю глаза на все безобразное и грустное или все остальное, что мешает мне, и делаю вид, что этого не существует.

Джулиет ничего не сказала. Меньше всего бы ей сейчас хотелось говорить о психологии, тем более в применении к Деборе. Что же до того, чтобы закрывать глаза на все неугодное и делать вид, что оно не существует, – Джулиет только мечтала бы о таких способностях!

– Джулиет, что случилось? – нежно спросила Дебора.

Джулиет взяла с туалетного столика черепаховую щетку для волос и начала вертеть ее в руках. Она чувствовала, что Дебора смотрит на нее, и понимала, что взгляд этот выражает не только простое любопытство, но тревогу и симпатию.

Мне надо кому-то сказать! – подумала Джулиет. Если я никому не расскажу, я сойду с ума! А кому, как не Деборе? Она вроде бы имеет отношение, и в то же время – нет, она уже довольно давно член семьи, чтобы быть в курсе, что произошло, но она не знала Робина. Они живут на противоположных частях света и, возможно, никогда не увидятся. И, кроме того, возможно, она уже знает правду. В конце концов, она очень близка к Софии.

– Мне очень жаль, Дебора, – сказала она, думая, почему она, собственно, должна извиняться. – Я понимаю, что доставляю беспокойство, но у меня был отвратительный день.

– Ты хочешь сказать, из-за Дэна Диффена? О Джулиет, мне, право же, очень жаль, если это причинило тебе боль, но мне надо было тебе сказать. Он не стоит того, чтобы из-за него так расстраиваться.

– Нет, это не только из-за Дэна. Здесь кое-что еще. Что-то намного хуже.

Маленькая морщинка перечеркнула лоб Деборы.

– Хуже? Что ты имеешь в виду? Я не понимаю.

– Не думаю, – сухо ответила Джулиет. – Это то, что я выяснила, почти случайно – хотя Бог знает, сколько времени здесь я потратила, чтобы узнать это. Но я не предполагала, каким ужасным будет ответ.

– Джулиет, ты выражаешься туманно. Что такое ужасное ты обнаружила?

Щетина от щетки вонзалась в руку Джулиет и оставляла яркие бороздки на ладони. Она все еще не знала, стоит ли ей сейчас говорить об этом. И вдруг она услышала свои слова:

– Ты помнишь, у меня было ощущение, что это не бабушка убила дядю Луи? Ты помнишь, я хотела докопаться до всего этого? Ну, по-моему, сегодня я это сделала.

– О, – как-то беззвучно произнесла Дебора.

– Да. И лучше бы я этого не делала. Бабушка призналась, чтобы кого-то защитить. Мне кажется, что я понимала это с самого начала. Но я не знала, что человек, которого она защищала, был мой отец.

– Твой отец?

Реакция была настолько быстрой, пугающей, что, несмотря на свое состояние, Джулиет подняла глаза и увидела в зеркале Дебору. Казалось, она застыла изящной прекрасной статуей, но ее потрясенное лицо усилило мгновенное впечатление, которое расслышала Джулиет в ее голосе.

Значит, Дебора не знала, подумала она. Что ж, теперь узнает. Теперь она уже не может забрать свои слова назад, даже если бы хотела.

– Я понимаю – это ужасно, да? – слабым голосом спросила она. – Теперь ты понимаешь, почему я так плохо себя чувствую. Невыносимо думать, что твой отец – убийца.

– О нет! – сказала Дебора. Голос ее был настойчивым, она почти задыхалась. – Нет, Джулиет, ты все поняла неправильно!

– Я так не думаю. Хотелось бы. Честно, Дебора, я не знаю, что мне делать. Я знаю, что не хочу возвращаться домой. Вся эта ложь… Я думаю, что не смогу больше его видеть, по крайней мере сейчас. И я чувствую себя так омерзительно…

– Джулиет! – Дебора подошла к ней, коснулась ее руки. – Ты не понимаешь. Ты все поняла неправильно.

Я не знаю, с кем ты говорила, но они дезинформировали тебя. Я не придумываю – я говорю тебе. Твой отец не убивал Луи.

Она выговорила это поспешно, но твердо. И прозвучало это очень правдиво. Джулиет обернулась, у нее промелькнула надежда – а вдруг после всего этого она оказалась не права?

– Ты хочешь сказать… это был Дэвид? – прошептала она.

– Нет. Нет. Джулиет, ни один из них. Не Робин и не Дэвид. – Она заколебалась, голос у нее срывался. Потом, таким же твердым тоном, как раньше, она продолжила: – Я знаю, что ни один из них не стрелял в Луи. Потому что, понимаешь, это была я!

Какой-то миг Джулиет смотрела на Дебору, абсолютно не веря ей. Ей казалось, будто кто-то выкачал из нее весь воздух.

– Ты? – прошептала она. Дебора кивнула.

– Да, я. Я застрелила Луи. – Она говорила тихо, лицо ее было смертельно бледным, так что ее тщательно наложенные румяна вдруг выступили красновато-коричневыми полосами на ее высоких скулах. – О, не смотри так на меня, Джулиет! Пожалуйста. Я так любила его, а он… больше не хотел меня. У него была связь с твоей матерью.

– Но ты же не стреляешь в кого-то из-за того, что он бросает тебя! – недоверчиво перебила Джулиет.

– Ты не знаешь, как все это было, – жестко сказала Дебора. – Ты ничего не знаешь. Ты всегда хорошо жила, оберегаемая, любимая… ты никогда об этом не узнаешь, пока не окажешься в таком положении, что всего этого у тебя нет. Луи был единственной радостью в моей жизни. Или я тогда так думала. Я была ослеплена. И вдруг я выяснила, что была совершенно не нужна ему. Он просто хотел использовать меня. Чтобы шантажировать кое-кого.

– Фрэнка де Валя.