– И вы не будете меня учить? – В голосе зазвучала веселая насмешка.

– Нет, – спокойно покачал головой Рустем.

– Вопреки приказу Повелителя? – она продолжала насмехаться.

– Повелитель не приказывал мне помогать вам свернуть шею. А на учебу это не похоже.

– А что похоже на учебу? – Она просто не знала, что сказать. Этот конюх не желал заискивать перед принцессой!

– Учеба – это когда выполняют заданное, а не творят все, что придет в голову. На занятиях с муфтием можете слушать или не слушать, если он позволяет, а в седле нужно делать то, что говорят, иначе просто свернете себе шею. Я понятно объяснил?

Рустем поставил в сторону седло, которое снял со спины лошади, и добавил:

– Я скажу Повелителю, что вам больше не стоит учиться ездить верхом. Для того, чтобы хулиганить, вы достаточно опытны, султанша, а для серьезной учебы не годны.

– Почему это?! – взвилась Михримах.

– Не способны вдумчиво и серьезно относиться к делу. Извините, у меня много работы.

Уже в двери конюшни его догнал ее возглас:

– Я буду учиться!

Рустем обернулся, пожал плечами.

– Вряд ли кто-то согласится так рисковать…

Михримах догнала мирахура в самой конюшне:

– Вы будете меня учить!

– Нет.

– Да!

Он лишь отрицательно покачал головой.

– Еще посмотрим!

Глядя вслед султанше, Рустем сокрушенно вздохнул. Ему очень нравились лошади вообще и султанские особенно, в конюшне Сулеймана прекрасные образцы, правда, султан предпочитал арабскую породу, а ему нравились более стройные текинцы, но не это главное. Главное – сами лошади – прекрасные, гордые животные…

А теперь придется заниматься чем-то другим. Всем известно, что Повелитель выполняет любой каприз единственной дочери. Учить ее при таком отношении, как сейчас, – значит рисковать ее и своей головой. На это не решится никто, а подчиняться строптивая принцесса просто не способна, не приучена с детства.

Рустем уже мысленно принял решение просить Повелителя отправить его куда-нибудь на другую работу, пусть даже конюхом в другую конюшню. Обошел все стойла, попрощался с каждой лошадью, поговорил с конюхами… Все понимали почему и сочувствовали мирахуру. Не повезло, попал под руку самой капризной девушке империи.

На следующий день султан пришел вместе с дочерью. Рустем смотрел открыто; чему быть, того не миновать, вины за собой он не чувствовал.

– Рустем-ага, почему вы отказываетесь учить Михримах Султан?

– Султанша не желает учиться, а я не хочу, чтобы под моим приглядом она свернула себе шею.

– Она пришла извиниться и попросить продолжить учебу.

Кажется, глаза вытаращили даже лошади. Михримах Султан пришла извиниться?! Это что, новая насмешка?

– Рустем-ага, пожалуйста, извините меня и научите всему, что умеете сами.

А в зеленых глазах вызов. Какое извинение?!

– Михримах Султан, научить вас всему, что умею я, не могу, я все же сильней вас. Учить буду при условии, что вы будете подчиняться требованиям.

Султан смотрел на дочь насмешливо. Она поджала губы.

– Я буду подчиняться и выполнять ваши требования.

– Надеюсь, – пробормотал Рустем, предчувствуя новый этап мучений.

На пару дней ее хватило, в первый день под присмотром отца вообще была паинькой. Зато потом…

Поняв, что ничего не изменилось, Рустем просто догнал ее, подхватил ее лошадь под уздцы и заставил остановиться. Соскочил сам, заставил слезть Михримах и спокойно повел лошадей в поводу обратно.

– Эй, а я?

– Идите сами, я не хочу губить лошадь и рисковать вашей жизнью, а слушать вы не желаете.

Она догнала, попыталась остановить.

– Я поеду шагом.

– Вы пойдете, и больше занятий не будет.

– Что я сделала не так?

– Султанша! – Глаза мирахура смотрели насмешливо. – Вы же прекрасно знаете сами.

– Ладно, я больше не буду. Действительно не буду. Но мне скучно повторять эти подпрыгивания!

– Вы всю жизнь собираетесь садиться с моей руки и с подсаживанием?

– А как надо?

– Птицей взлетать в седло, едва коснувшись стремени, а не плюхаться мешком.

Ей стало смешно, сначала прыснула, потом залилась звонким, серебристым смехом.

– Я плюхаюсь, как мешок?

– С требухой!

– Но Повелителю тоже подставляют руку под стремя. Вы же сами подставляете.

– Вы не Повелитель. И вообще, вы будете учиться или болтать?!

Зеленые глаза смотрели с изумлением.

Она вынуждена была подчиниться, а он нашел чем заинтересовать, сообразив, в чем принцессе и правда тяжело, а в чем просто скучно.

Немного погодя Михримах действительно взлетала в седло птицей, едва коснувшись стремян и приводя в изумление всех видевших это.

Однако благодарности Рустем не дождался. Не имея возможности капризничать или поступать, как вздумается, Михримах принялась насмешничать. Недаром говорили, что у принцессы язычок, как бритва, – что откроет рот, то кого-то порежет.

Но и здесь ничего не удалось, у мирахура свой не менее острый, отвечал так же. Трудность была только в том, чтобы не переступить границу, памятуя, что перед ним девушка, да еще и принцесса.

Михримах уже научилась всему, чему мог научить он, не все же возможно для девушки, но продолжала ездить с ним.

И вот теперь мирахура ждало новое назначение, и Рустем не мог понять, рад этому или нет. Чувствовал, что будет скучать по этой задире и ее насмешкам.

– Рустем-ага, разве вы не метите в Великие визири? – Бровь принцессы вопросительно приподнялась, в голосе звучала откровенная насмешка.

Рустем ничего, кроме насмешки, и не ждал от Михримах. Строптивая дочь султана без этого не может. Но и он способен дать отпор; в конце концов, он ничем самой сиятельной насмешнице не обязан, служит падишаху, а не ей.

– Плох тот птенец, который не мечтает взлететь, как орел, султанша. Я, как и любой паша, мечтаю служить Повелителю, находясь к нему как можно ближе. На все воля Всевышнего и его Тени на Земле.

Но Михримах такими смиренными и разумными речами не смутишь, снова фыркнула:

– Уж куда ближе – держаться за его стремя! Или вы мечтаете стать постельничим?

– Нет, султанша, я мечтаю просто служить Повелителю там, где он посчитает нужным держать меня. Вам не нравится мое усердие?

Глаза боснийца смотрели прямо и твердо, он не боялся таких вопросов, не зная за собой вины.

Михримах чуть смутилась, но вида не подала. Презрительно дернула плечиком и ушла, не ответив и не обернувшись.

Рустем почему-то подумал, что ей будет очень нелегко в жизни. Дочь султана не самая красивая, но самая занозистая, она словно живет для того, чтобы всем бросать вызов. Зачем совсем юной девушке нужно учиться стрелять из лука или ездить в мужском седле, вырядившись в мужскую одежду? Никому другому непозволительно, а султанская дочь ездит, стреляет и ведет себя, словно она сын, а не дочь.

Он не стал говорить, что завтра уезжает в далекий Диярбакыр, на самую окраину империи, а когда вернется, не известно. Султанскую дочь это вовсе не должно волновать. Какой-то босниец, какой-то мирахур (управляющий султанской конюшней) стал бейлербеем окраинного Диярбакыра… Велика новость!

Рустем-паша тоже пострадал из-за своего языка, острослов не угодил Великому визирю Аяз Мехмеду-паше, тот и отправил острослова в далекий Диярбакыр. Султан, услышав такое предложение Великого визиря, промолчал.

С другой стороны, Рустем становился пашой, иначе как в санджаке ему такого не получить. Для себя босниец решил, что Диярбакыр не хуже Стамбула, там по крайней мере нет Аяза-паши. А теперь вдруг осознал, что будет скучать по стычкам с принцессой.

Но тут жалеть не о чем, все равно ее скоро выдадут замуж, а замужняя женщина учиться ездить верхом (чему ее учить, уже давно прекрасно держится в седле) или просто болтать с кем бы то ни было не станет. Михримах и сама это понимает, а потому злится. Волю терять никому не хочется…

Рустем снова подумал о том, как тяжело будет строптивой султанше в жизни.

Но он недолго размышлял о судьбе Михримах Султан, своих забот по горло, нужно передать все дела в конюшне, строго-настрого наказать всем, чтобы следили за конем Повелителя особо… Даже уезжая в дальние края, он чувствовал себя ответственным за конюшню султана.

У Михримах только братья, Роксолана родила мужу пятерых сыновей и дочь. Сестра по отцу Разие, рожденная Махидевран Султан, уехала с ней в Манису, когда шехзаде Мустафа отправился туда учиться правлению. С Разие Михримах почти и не виделась, Махидевран и Росколана старательно не замечали друг друга, а их дети не дружили. Тон задавал старший из шехзаде, Мустафа.

Мустафа был третьим сыном султана; вернее, все трое родились, когда Сулейман сам был еще шехзаде, первым рожденным у него как у Повелителя оказался Мехмед – старший из сыновей Роксоланы.

Двух старших братьев Мустафы – Махмуда и Мурада – жестокая болезнь унесла в год рождения старшего сына Роксоланы. Через несколько лет унесла оспа и второго из сыновей удивительной султанши – Абдуллу. Но все равно оставались Мехмед, ставший родительским любимцем, ленивый толстяк Селим, напористый и самолюбивый Баязид и покалеченный Джихангир, которому в младенчестве повредили спинку, но обвинили в том его мать Хуррем.

Все дети, кроме Джихангира, погодки; младший родился почти через шесть лет после Баязида. Им бы расти попарно – Мехмеду и Михримах, которая больше похожа на шехзаде, чем на принцессу, Селиму с Баязидом, а уж больному Джихангиру отдельно. Мехмед и Михримах действительно дружили, Селим обретался с ними рядом, ни на что не претендуя, а вот Баязида отталкивали, и это страшно задевало шехзаде, который давно опередил Селима в развитии.

Все понимали, что это неверно и может привести к беде, но никто ничего не менял, потому что так относился к своим детям разумный Повелитель. Значит, так тому и быть. Предстояла еще борьба за престол между Мехмедом и Мустафой, каждый их которых был достоин трона.