Наталья Павлищева - Дочь Роксоланы. Наследие любви

Многим женщинам понравилось такое предложение. Они отдавали драгоценности, повинуясь порыву, но вовсе не желали, чтобы красивые вещицы попали в руки других.

– Я готова сразу выкупить свое колье за цену большую, чем заплатила за него при покупке, – объявила жена второго визиря Надине Ханум.

Михримах улыбнулась:

– Хорошо, так и будет. Завтра можно будет забрать все, что пожелаете.

– Только сначала свое! Чтобы не взяли чужое.

– Непременно.

На следующий день вместо украшений поднос был завален золотыми монетами, причем в количестве, куда большем, чем стоили украшения. Женщины, щеголяя друг перед дружкой, щедро выкупали собственные браслеты, колье и перстни.

Рустем, узнав, какую сумму выручила хитрая Михримах, смеялся:

– Просто так тебе не вытрясти бы из них столько денег.

– Рустем, они выкупили и мой браслет с рубинами; помнишь, ты купил в Бедестане у Кадима-аги? На полученные за него деньги можно купить десяток таких браслетов. Знаешь, я буду покупать красивые вещицы у Кадима-аги и продавать их женам пашей по принципу: кто больше заплатит.

Султан, узнав о хитрости дочери, тоже смеялся:

– Михримах, вы с Рустемом хорошая пара. Тот умеет делать деньги из воздуха, ты тоже. Ты знаешь, что твой муж – самый богатый человек после самого султана?

– Конечно! – пожала плечами Михримах. – Разве вы выдали бы меня замуж за глупого транжиру?

– Я тоже внесу свой вклад – дам украшения, которые не завершил когда-то, пусть ваш Кадим-ага завершит работу.

Так и сделали, только женщинам говорить о роли Кадима-аги не стали. Заполучить украшения, вышедшие из-под руки самого Повелителя, стремились все, за них платили огромные суммы, во много раз превышающие стоимость. Собранных денег хватило на строительство имаретов в Анкаре и Эдирне. Дело Хуррем не умерло, ее Фонд не просто продолжил существование, но и богател.

Рустем попросил тестя:

– Повелитель, могу ли я платить Михримах Султан ту сумму, которую получала Хасеки Хуррем Султан за управление гаремом?

Сулейман вдруг сообразил:

– Рустем-паша, я забыл об этом! Я сам буду платить Михримах эти деньги.

– Я заплачу, Повелитель; я хотел только получить ваше разрешение.

– Нет уж, гарем мой, мне и платить!

– Но она управляет и моей частью гарема, – невольно рассмеялся Рустем.

– Вот за свой и плати. Как у вас отношения?

– Хороши. Мы поддерживаем друг друга.

– Рустем, я хочу с тобой поговорить… Только чтобы Михримах не знала об этом разговоре.

У Рустема упало сердце. Неужели Повелитель нашел себе новую жену и намерен заменить Хуррем Султан так быстро? Но что он мог возразить?

Султан немного помолчал, потом поинтересовался:

– Рустем-паша, ты знаешь, кто такой Аласкар?

– Слышал это имя от Михримах или Хуррем Султан, но не знаю. Узнать?

– Нет, не нужно. Я сам тебе расскажу. Получается, что я выдаю чужую тайну…

И снова упало сердце у Рустема. Неужели еще один Ташлыджалы Яхья? Неужели у Михримах новая любовь или это прежняя, но из тех, кто ему неведом?

– Аласкар был шпионом Хуррем, выполнял многие хитрые задания.

– Да, я вспомнил, Повелитель. Именно он заманил в ловушку лже-Мустафу! Как же я мог забыть?!

– В этого человека была влюблена твоя дочь. Султанша Хуррем знала об этом, Михримах Султан тоже. Судя по их рассказам, это достойный человек. Был…

– Да, Повелитель, он достойный. Но почему вы говорите «был»?

– Последнее, чем занимался Аласкар, – следил по просьбе Хуррем Султан за шехзаде Баязидом, был им разоблачен и казнен.

– О, Аллах!

– Хюмашах об этом не знает. Она все еще ждет Аласкара. Я обещал Хуррем Султан и Михримах Султан не неволить Хюмашах, пока она сама не полюбит кого-то. Но ей уже восемнадцать. Постарайся показать ей кого-то другого достойного. Только не шпиона, с меня хватит! Нужно, чтобы она выбрала кого-то сердцем. Любовь можно победить только другой любовью.

– Да, Повелитель, я понял.

– Только не говори ничего Михримах и Хюмашах. Я хочу сделать как лучше. И не обижайся, что от тебя скрывали, я тоже ничего не знал, случайно раскрылось. Это женские секреты не для нас, мужчин.

У Рустема был на примете достойный жених для Хюмашах, просто пока не до того. Он радовался, что не стал сам заводить разговор о возможном замужестве дочери. Но султан прав: любовь может победить только другая любовь…

Дочь выросла так незаметно, что когда встал вопрос о ее влюбленности и замужестве, Михримах даже ужаснулась:

– Рустем, насколько мы с тобой постарели?! Дочь уже пора выдавать замуж, скоро внуки будут. Давно ли мы сами поженились?

Рустем грустно кивнул:

– Жизнь пролетит – не заметишь. Совсем недавно одна строптивая особа поднимала свою лошадь на дыбы, чтобы показать мне, какая она смелая.

– Потому что один визирь любезничал с противной Ханзаде Султан.

– Не я с ней, а она со мной. А ты вредничала.

– Не нужно было обращать внимание на других.

Они еще долго вспоминали начало своей совместной жизни…

– Рустем, что делать с Хюмашах, я не могу сказать ей, что Аласкар погиб…

– Она знает.

– Что?! Откуда?

– Догадалась. Сказала, что он обязательно прислал бы весточку, если бы был жив.

– Ты рассказал?

– Отдал перстень, – вздохнул Рустем-паша. – Она все поняла. А еще я рассказал о нас с тобой, как ты загоняла лошадь, чтобы только досадить мне…

Михримах возмутилась:

– Бессовестный! Нет чтобы рассказать о себе!

– И о себе тоже рассказал, сколько глупостей сделал, чтобы завоевать сердце одной строптивой красавицы.

– Так уж и глупостей! Что-то я не помню таких. Что ответила Хюмашах?

– Она согласна познакомиться с Кемалем. Они будут хорошей парой, обязательно будут, Михримах. Не зря же мы растили дочь!

Прошел год, потом еще один… Хюмашах не забыла свою любовь Аласкара, но замуж все-таки вышла и внука Михримах и Рустему родила.

Султан тосковал по своей Хуррем, что не помешало ему разобраться с собственным сыном. Баязид держал слово, данное матери, – пока она была жива, не противился ничему. Но уже через год после ее смерти отказался подчиниться отцу и отправиться в Амасью, оставшись в Конье.

На сей раз Сулейман не замедлил принять меры, он отправил на помощь Селиму большое войско. Селим показал, что его зря считали лентяем, встряхнулся и одержал победу над братом и его сторонниками. Баязиду пришлось бежать к Сефевидам. Снова персидский шах играл зловещую роль в противостоянии шехзаде и султана.

И снова Рустема-пашу мучили вопросы, не решенные несколько лет назад. Почему-то казалось, что, разберись он тогда, сейчас этого противостояния не было бы.

Михримах переживала из-за вражды братьев:

– Рустем, может, если бы отменили закон Фатиха, брат не вставал против брата? Баязиду есть что терять, кроме него самого казнят пятерых сыновей. Бедная Фатьма…

– Фатьма… что-то…

Он и сам не мог объяснить, что не давало покоя; ускользала, не успев оформиться до конца, какая-то важная мысль, очень важная, в ней разгадка всех событий…

– Ты подозреваешь Фатьму?!

– Нет, не она, но нужно понять, кто именно… Кто-то, кто на виду, кого мы хорошо знаем… Мы чего-то не видим, что прямо перед нами.

Внезапно Михримах охватила паника:

– Рустем, не стоит вмешиваться! Я прошу, не вмешивайся, это опасно.

Тот рассмеялся:

– Я ни во что не вмешиваюсь, что ты!

Но она видела, что теперь желание разобраться уже не отпустит мужа, и в глубине души понимала, что это его и погубит.

Селим одержал убедительную победу над братом, вынудив Баязида бежать к Сефевидам, взяв с собой четверых сыновей, оставив самого маленького, трехлетнего, дома. Фатьма с двумя дочерьми тоже осталась дома.

Султан решил не воевать с персидским шахом из-за сына, его проще выкупить. Начались переговоры с персами, сначала с почетом принявшими беглого шехзаде, а теперь торговавшимися из-за размера его продажи.

Рустем разбирал скопившиеся документы, когда наткнулся на два письма от Мустафы к Тахмаспу. Сто раз читанные-перечитанные, мог бы наизусть пересказать каждое слово, но почему-то замер с письмом в руке. Снова накатило то ощущение, что все беды от непонимания, что чего-то недоглядели, не увидели. Рассматривал написанное, поднеся ближе к светильнику. Он привык доверять ощущениям; если кажется, что вот в этом листке что-то есть, надо понять, что именно. Пока не поймет, не успокоится.

Арабская вязь, если написана каллиграфически, ничего не скажет о писце, все буковки и точки лежат ровно. Но если выполнил простой писец, а не каллиграф, то почерк заметен. Здесь заметен: одна буква всегда чуть больше соседних… и точка стоит не совсем над своей буквой… Почему по-арабски, а не на фарси или турецком?

И он где-то видел этот же почерк. Не раньше, когда-то, а совсем недавно. Где он мог видеть арабскую вязь в Стамбуле? И вдруг словно огнем обожгло – вспомнил. Метнулся в кабинет, достал нужный сверток, трясущимися руками развернул, поднес ближе к свету…

Так и есть: одна буква чуть больше соседних, точка поставлена косо…

На днях они случайно перехватили переписку венецианского посла с… так и осталось невыясненным, кому именно писал посол, вернее, кто отвечал ему по-арабски. Но этот ответ и был, как две капли воды, похож на письмо с печатью «султан Мустафа»!

У Рустема лоб покрылся испариной.

Печать Мустафы настоящая, такую они видели не только на письмах. За одну печать шехзаде можно было казнить, к тому же Повелитель узнал, что старший сын причастен к смерти его любимца шехзаде Мехмеда. Но вот письма… Письма поддельные, следовательно, были те, кто их подделал. Кто?!

Этого автора нужно найти немедленно, потому что он продолжает свою деятельность в пользу Венеции.