Теперь они ездили верхом с Баязидом и Эсмехан, игнорируя других, пока Шах Султан не возмутилась:

– Султанша, я запрещаю Эсмехан разъезжать в мужском седле! Это неприлично для девушки, которой пора замуж.

Мехмед с любопытством наблюдал за маневрами своих сестер – родной и двоюродной. Михримах могла бы так не стараться, ее брату и без того нравилась легкая, веселая Эсмехан, нравилось, что она не во всем похожа на сестру, много спокойней и сдержанней. Шехзаде восхищался Михримах, ей дерзостью, неукротимостью, даже капризами, но сознавал, что в качестве жены иметь такую фурию не желал бы.

Однажды наблюдая, как та спорит с кем-то из конюхов, Мехмед покачал головой, обращаясь к Рустему-паше:

– Не завидую тому, кто станет мужем моей сестрицы…

Тот ответил загадочно:

– Самые строптивые бывают самыми покорными.

– Вы думаете?

– Нужно только знать, чем покорить.

– Вы смогли бы покорить вот эту девушку?

Рустем-паша не ответил, их отвлекли, но вопрос остался. Мехмед забыл о том, что спросил, а вот Рустем нет. Временами смотрел на Михримах и ловил себя на том, что пытается понять, смог бы покорить, усмирить эту строптивицу?

Чем больше смотрел, тем больше досадовал на себя, чувствуя, что с головой увязает в этом вопросе. Она не такая, как все, временами невыносимая, вредная, бессовестная, безжалостная, капризная… Рустем мог бы назвать еще тысячу недостатков принцессы. Но мог бы назвать и тысячу ее достоинств – умна, красива, смела до безрассудства, ловка, даже добра, если это не задевает ее самолюбия…

Однажды Рустем наблюдал, как принцесса, когда никто не видел, вытирала слезы какому-то мальчишке. В Михримах сплошные противоположности, у нее тысяча обликов, словно тысяча душ, она непредсказуема и тем прекрасна…

Остановись, Рустем! Ты хоть и паша, но всего лишь третий визирь, а она султанская дочь! Но главное не то, что Михримах султанская дочь; Повелитель уже отдавал замуж за бывшего раба Ибрагима-пашу свою любимую сестру Хатидже Султан. Главное, что для Михримах ты просто мирахур, ричаб-ага, хотя и ставший визирем. Ты можешь быть сто раз Великим визирем, но для строптивой принцессы останешься тем, кто подставляет свои руки, чтобы она оперлась ногой, спрыгивая из седла на землю. Она принцесса, а ты …

Все понимал, понимал, что лучше бежать прочь, и поскорей, лучше держаться от этой фурии подальше, что нужно взять себе женщину и забыть Михримах.

Но понимать – одно, а чувствовать – совсем другое. Сердце не желало слушать доводы разума. Удивительно, он же столько лет, практически всю ее жизнь знал Михримах, сам учил ее держаться в седле, сотни раз касался руками, поддерживая тонкий стан, помогая подняться в стремена, но никогда раньше не сознавал принцессу не просто соперницей шехзаде, а красивой девушкой.

Когда это началось? Пожалуй, когда увидел ее, вернувшись из Диярбакыра.

Но главным оставался вопрос, что теперь делать.

Как что? Вернуться в Диярбакыр и править там, пока султанша не выйдет замуж и не скроется в чьем-то гареме. Эта мысль немного успокоила.

Однако легче не стало, потому что Михримах все время оказывалась рядом. Султан поручил Баязида заботам Рустема, паша занимался с шехзаде с удовольствием, и не только верховой ездой, а поскольку у Михримах вдруг случился приступ интереса к брату, она тоже ездила и даже присутствовала на занятиях, везде увлекая с собой Эсмехан. Даже когда Шах Султан запретила дочери скакать верхом, Михримах посчитала, что этот запрет ее не касается, и продолжила свои поездки.


Праздник удался. Во время церемонии оба шехзаде вели себя прекрасно, Баязид даже не поморщился, вытерпев положенную боль. Пир получился роскошным, его надолго запомнили все, кто участвовал; выступления акробатов, музыкантов, певцов, соревнования наездников, силачей, а в другом месте поэтов и философов сменяли друг друга. Повара едва успевали готовить, а слуги подавать на столы все новые и новые яства, отовсюду неслись умопомрачительные запахи жареного, печеного, специй, звучала музыка, веселые голоса…

За время праздничных гуляний как-то незаметно прошла скромная свадьба шехзаде Мехмеда, взявшего в жены дочь Шах Султан Эсмехан Султан.

Уши бедной Эсмехан устали от наставлений султанской дочери. Михримах все пыталась внушить принцессе, что та должна ни в чем не уступать супругу, пусть он старается угодить. Невольно услышав такие рассуждения, Рустем-паша усмехнулся:

– Михримах Султан, может, они сами разберутся?

Она огрызнулась:

– Я же не вам говорю!

– Если супруги уважают друг друга, нет необходимости воевать между собой и кому-то брать верх.

– Это вы по себе знаете?

В голосе яд и… растерянность одновременно. Ответила просто чтобы что-то ответить. Яд по привычке, а растерянность из-за вдруг возникшего понимания, что еще чуть, и останется совсем одна. Повелитель объявил, что Мехмед останется в Эдирне править Румелией. Конечно, с Мехмедом останутся хорошие советники, но все равно Румелия (европейская часть Османской империи) для восемнадцатилетнего шехзаде – серьезное испытание.

Вспомнив об этом, Михримах ехидно поинтересовалась:

– Вы остаетесь с шехзаде Мехмедом, Рустем-паша?

Это привычно – говорить об одном и тут же переброситься на другое. Рустем покачал головой:

– Нет, султанша, у меня есть Анатолия, там хватает своих дел.

– Уедете в свой Диярбакыр?

– Анатолия не только Диярбакыр. Я вам надоел?

Михримах только плечом дернула, не ответив. А что отвечать? Если он сама не задевала, Рустем-паша и не подходил бы.

Настроение у принцессы было испорчено, но не только отдалением брата и подруги. Имелась еще одна причина, в которой она не желала себе признаваться. Михримах чувствовала, что может потерять и Рустема-пашу.

На успешного и уже богатого (такие слухи распространяются быстро) обратила внимание Ханзаде Султан, дочь Фатьмы Султан. Молодая вдова прекрасно понимала, что Рустем не задержится в третьих визирях; султан ценит его преданность и рассудительность, деловую хватку и умение делать деньги из того, на что другие и внимания не обращают.

Присмотревшись к визирю еще в Стамбуле, в Эдирне Ханзаде делала все, чтобы то и дело словно нечаянно сталкиваться с пашой. Мать поддержала старания дочери, потому Рустему пришлось прочувствовать основательный натиск двух родственниц своего Повелителя.

Ханзаде – красивая молодая женщина, ее взгляд над полосой яшмака горяч, голос вкрадчив… Какой мужчина устоит?

Михримах, обнаружив, что Ханзаде решительно настроена завоевать сердце паши, пришла в ярость, но Эсмехан напомнила:

– Паша не твой раб. Он волен выбирать себе жену, если это позволит султан.

Волен! Как это он волен?! Как он может выбрать кого-то другого? Это означало бы, что и Рустем-паша потерян.

Эсмехан снова разумно возражала:

– Михримах, он по-прежнему будет визирем и будет ездить верхом, только дома у него будет жена.

Почему Михримах никак не могла допустить вот этого – у Рустема-паши будет жена? Разве он не мог жениться в Диярбакыре или просто завести гарем? Почему все в душе протестовало?

– Ты просто считаешь его своей собственностью, а он уже давно не конюх, – вразумляла Эсмехан.

Но Эсмехан вышла замуж, и теперь все ее мысли и заботы о Мехмеде, Баязид после обрезания сидел дома, и Михримах чувствовала страшное одиночество. Не дожидаясь окончания праздничных гуляний, она запросилась домой.

– Повелитель, я уеду, чтобы потом не вязнуть в грязи среди множества обозов?

– Грустишь из-за того, что Эсмехан вышла замуж?

– Мехмед женился и остается в Эдирне. С кем я буду соревноваться в Стамбуле? – попыталась она отшутиться. Шутка вышла грустной.

– С Баязидом, он давно рвется доказать, что тоже силен и ловок.

– Он действительно силен и ловок, отец. Так вы позволите мне уехать?

Сулейман хоть и занят делами, успел заметить, что Ханзаде настойчиво обхаживает Рустема-пашу. В другое время не был бы против такого брака, отдал племянницу визирю, но султан заметил и другое – реакцию собственной дочери. Это только кажется, что Повелитель не замечает ничего и никого вокруг, что его мысли заняты более высокими делами. Сулейман все понял.

– Рустем-паша, поручаю вам проводить принцессу в Стамбул. Вы тоже устали от праздника?

– Как прикажете, Повелитель.

Сердца обоих скакнули, но все быстро испортила та же Ханзаде.

Услышав, что принцесса тоже собирается возвращаться, Михримах чуть не расплакалась. Рустем, узнав, что с ними поедет и Ханзаде Султан, нахмурился, но что он мог поделать?

– Я поеду верхом! – объявила Михримах.

– Я тоже, – согласилась дочь Фатьмы.

Она хорошо держалась в седле, правда, в женском, что не позволяло скакать быстро. В первый же день Ханзаде сильно устала и утром поднялась поздно, будучи разбитой. Не лучше чувствовали себя и три ее служанки, попросту болтавшиеся в седлах, как мешки.

Михримах злилась.

– Мы будем зависеть от этой рохли?!

– Куда вы торопитесь, Михримах Султан?

– Я, Рустем-паша, не желаю провести полжизни в караван-сараях из-за того, что Ханзаде Султан не может держаться в седле! Впрочем, я вас не тороплю, вы можете оставаться и плестись с принцессой хоть шагом и по два часа в день. Я доберусь и одна со своими евнухами и своей охраной.

Вообще-то, она права, Ханзаде не приучена к седлу, ей трудно, ни к чему было увязываться следом. Но можно высказаться не так резко.

Рустем вздохнул.

– Повелитель поручил мне сопроводить в Стамбул вас, я поеду с вами. А с Ханзаде Султан останется мой Малик-ага.

– В этом нет необходимости, Малик-ага может ехать со мной, а вы оставайтесь.

– Я сам решу, султанша, как мне быть! – разозлился Рустем.

Он не видел своей вины ни в чем, и нападки Михримах начали выводить из себя.

Оставив Ханзаде со служанками отдыхать, в Стамбул двинулись все же вместе. Злясь на саму себя, Михримах гнала лошадь, словно вознамерившись загнать ее совсем. На первой же остановке Рустем подошел к ней.