Как бы там ни было, но война, которую история назовет Фрондой Принцев, началась. Конде, не скрываясь, изменил своей родине и шестого ноября подписал постыдный договор о союзе с испанцами, обозначив в нем, сколько они пришлют войск и золота. Анна-Женевьева оставалась возле брата, пренебрегая своим супругом, который по-прежнему пребывал в Три-Шато, и открыто сожительствовала с Франсуа де Ларошфуко. Но политическое полотно выглядело теперь совершенно иначе. Маршал де Тюренн очень быстро опомнился от своих заблуждений и встал во главе королевских войск. В самом скором времени во Францию должен был вернуться и Мазарини и, с согласия короля и его матери, возглавить небольшую королевскую армию. Да, да, именно так! Кардинал был не только прекрасным администратором и тонким дипломатом, природа не обделила его еще и полководческими талантами, которые он обнаружил при Казале, где он и познакомился с Ришелье. Правда, было это уже немало лет тому назад.

С началом зимы Изабель вернулась в Париж, взяв с собой сына. Она не хотела оставлять его вдалеке от себя, чтобы никому не пришла в голову пагубная мысль превратить мальчика в заложника. Конде она не опасалась, даже яростного Конде. Он был мужчиной и не воевал с детьми. Но от своей соперницы Изабель ждала всего, чего угодно…

После совершеннолетия короля Париж повеселел, и жизнь в нем стала гораздо приятнее. Праздники следовали один за другим, а шестнадцатого ноября Изабель была приглашена на праздник в венецианское посольство.

Изабель поехала туда вместе с Мари де Сен-Совер. В этот вечер она пользовалась огромным успехом, потому что, бесспорно, была самой красивой женщиной среди собравшихся. Множество ее поклонников выговаривали ей за то, что она исчезла так надолго. Она улыбалась всем, но не поощряла никого. Изабель очень не хватало де Немура. О нем было известно, что, несмотря на начавшуюся зиму, он сражается где-то на севере, но где именно, никто не знал. Изабель особенно остро стала ощущать его отсутствие после трагического разрыва с принцем де Конде. Она была бы рада найти успокоительное прибежище в его ласковых объятиях. Он умел так нежно ее любить, что она забывала о маленькой жгучей ранке в сердце, которая причиняла острую боль, стоило ее задеть. В глубине души Изабель вдруг почувствовала, что любит де Немура, конечно, совсем не так, как своего свирепого принца, но гораздо нежнее. Но, как бы то ни было, его не было рядом.

Немало оживило светскую жизнь и посещение Франции королем Карлом II Английским и его братом, герцогом Йоркским. Карл ухаживал за ней, когда еще наследным принцем объезжал после казни отца европейские страны, ища поддержку у других царствующих особ в борьбе против Кромвеля. Он и тогда уже был неравнодушен к женской красоте, пойдя в своего деда, Генриха IV Беарнца, и совсем еще юная Изабель покорила его сердце. Встретив ее вновь на великолепном празднестве, устроенном кузиной юного короля в Люксембургском дворце, Карл – король без королевства – вновь почувствовал страстное влечение и стал открыто за ней ухаживать.

– А вы ведь можете стать королевой Англии, – сказала ей Мари, когда они возвращались с бала, во время которого хозяйка праздника надеялась получить от Карла предложение руки и сердца и ответить на него согласием[36].

– Я ничего не имею против короны, – отозвалась Изабель, – и против принца тоже, но мне совсем не нравится его страна. Кто захотел бы царствовать над народом, который, нимало не колеблясь, отдал своего государя в руки палача?

Изабель не прибавила, что, несмотря на обаяние обольстительного короля, она не смогла бы отказаться ради него от тех, кого любила так по-разному, – дорогого Немура и Конде, даже отчаявшись вывести его когда-нибудь на верный путь.

Изабель часто задумывалась и о выборе верного пути парижанами. Будут ли они преданы своему королю? Или взрыв восторга, пережитый ими в яркий солнечный день совершеннолетия короля, скоро забудется? Не было сомнений, что простые люди были готовы любить своего юного государя, но как они отнесутся к слухам о том, что вот-вот в Париж вернется Мазарини? С афишками, которые расклеивали неизвестные руки, предупреждая, что Мазарини собирается вернуться и уморить всех голодом? Как не поверить тревожным предупреждениям, когда растет нищета в провинциях, когда жители бедных кварталов Парижа беднеют с каждым днем еще больше? Поверив подобным слухам, какой-то случайный сброд занял Новый мост – самую главную в те времена артерию Парижа. Люди влезали и рылись в каждой карете под предлогом, что там может прятаться Мазарини…

Возвращаясь как-то вечером домой, Изабель стала невольной свидетельницей сцены редкой жестокости. Несколько молодчиков с отвратительными рожами вцепились в герцога де Брака, которого герцог де Бофор – кумир парижан, прозванный ими Королем Чрева Парижа, главного городского рынка, – недавно вызвал на дуэль. Несчастного собирались утопить в Сене и утопили бы, если бы молодая женщина, остановив свою карету, не произнесла пламенную речь. Она напомнила этим разбойникам, что у парижан теперь есть король, который вряд ли позволит своему доброму народу творить подобные зверства. Она напомнила им, что, будучи христианами, они должны быть милосердными, и закончила признанием в любви к своему народу, который «должен быть верным своему величию и своим добродетелям, за которые его чтит весь мир!».

Красота Изабель произвела впечатление – ее слушали с открытыми ртами. К тому же, по счастью, неподалеку проезжал де Бофор, в один миг он оказался рядом с ней.

– Исполните желание госпожи герцогини де Шатильон, – громко провозгласил он, – каждое ее слово – золото, и давайте ответим ей любовью на ее любовь к вам, за которую я ее благодарю. – Де Бофор галантно поцеловал Изабель руку. – Я не сказал бы лучше, чем сказала она. А честь обязывает меня сводить свои счеты самому, так что посадите господина де Брака обратно в его карету, и поприветствуем самую прекрасную из герцогинь!

– Вы рискуете нажить себе множество врагов, господин герцог, – предупредила его Изабель. Ее голос заглушали несущиеся со всех сторон приветственные крики.

Он широко улыбнулся, показав белоснежные зубы. Нечего и говорить, де Бофор был великолепен и жестокосердых на своем пути еще не встречал.

– У меня их предостаточно, – засмеялся он, – немногим больше – немногим меньше, не будем считать! Куда вы направляетесь?

– В Пале-Рояль. Меня ждет там госпожа де Бриенн, чтобы сопроводить к королеве.

– Не забудьте сказать Ее Величеству, что я склоняюсь к ее ногам, – произнес де Бофор, сразу став серьезным. – Я ненавижу Мазарини, но чту Ее Величество не меньше моего короля.


В тот вечер появился де Немур. Было около десяти часов, когда у дверей особняка Валансэ зазвонил колокольчик. Изабель, под впечатлением своих дневных подвигов, вечером не выезжала. Она любила порой остаться дома, и сейчас возле нее не было никого, кроме Агаты, которая помогала ей готовиться ко сну. Камеристка расчесывала длинные шелковистые волосы Изабель, когда лакей доложил о неожиданном посетителе. Агата уже приготовилась сказать, что госпожа герцогиня никого не принимает в столь поздний час, но Изабель, услышав имя приехавшего, порозовела от радости и остановила ее.

– Идите, Агата, и позовите его ко мне! Как раз его-то я и хотела видеть! А потом позаботьтесь, чтобы нам принесли что-нибудь перекусить. И непременно достали луарское вино! Герцог его очень любит. А потом оставьте нас.

Тон герцогини был решительный, и Агата не могла не улыбнуться. Она спустилась вниз, провела гостя в покои госпожи и прежде, чем закрыть за ним дверь, присела в реверансе. А когда закрыла, прижалась ухом к двери, чтобы услышать хотя бы первые слова, какими обменяются гость и хозяйка. Но ей не удалось ничего услышать, и она на цыпочках удалилась.

А слышать и в самом деле было нечего. Стоя друг напротив друга, Изабель и Немур смотрели друг другу в глаза. Слова были не нужны – страсть во взгляде Немура была так пылка и неподдельна. Изабель раскрыла объятия и позволила себя унести.

Они долго любили друг друга, испуская лишь стоны, вздохи и порой вскрики, которые любовник заглушал на ее губах поцелуями. И хотя последняя встреча была не так уж и далека, им казалось, что прошла вечность и что им никогда не насытить голод, который был сродни щемящей боли, с каким они жаждали друг друга. Казалось, они немного успокоились, но каждый поцелуй или легкое прикосновение вновь пробуждали в них желание. Уже часы пробили двенадцать раз, и прошло еще какое-то время, когда они, наконец, обессиленные, раскинулись на кровати. Не утруждая себя одеждой, Изабель принесла в спальню поднос с едой, который Агата оставила в кабинете, и поставила его на кровать.

– Вы, должно быть, умираете от голода и жажды, – сказала она, наполняя бокал золотистым вином с легкими пузырьками.

Немур залпом опустошил бокал.

– Вы, и только вы, возбуждаете во мне голод и жажду, и я забываю обо всем ином, что дает нам силы!

– Но сейчас вы, я думаю, насытились.

– Трудно сказать. Вы же знаете, стоит мне только посмотреть на вас, и все мое существо взывает к вам! Но я вынужден вас покинуть.

– На эту ночь, безусловно. Вы должны вернуться домой, а завтра…

– Завтра большое празднество у Месье.

– Да, я знаю. Я тоже приглашена и очень рада, что вы там будете, но потом…

– Потом я уезжаю! На самом деле бал дается в мою честь, и между танцами я должен получить важные письма.

– Важные письма? Для кого же?

– Ангел мой, – сказал Немур с улыбкой, – похоже, что вас, как всех женщин на свете, мало трогают безумства, царящие на земле! Письма, конечно же, для господина принца! Вообще-то, я в Париже только проездом и направляюсь прямо к нему. Что с вами, дорогая?

Изабель соскользнула с кровати, закуталась в халат, сунула ноги в туфли без задников и, охваченная внезапным холодом, присела возле камина и принялась яростно раздувать угли. На вопрос Немура она не ответила.