– Стыд и позор! – провозгласила оскорбленная госпожа де Бриенн. – Ни единого слова, обращенного к вам или к кому-нибудь еще из окружения принцессы! Если она полагает, что такое обращение смягчит сердце ее супруга, который ее ненавидит, она жестоко ошибается!

Два дня спустя, второго декабря 1650 года, Маргарита Шарлотта Луиза де Монморанси, вдовствующая принцесса де Конде, которой исполнилось всего-навсего пятьдесят семь лет, отдала свою душу Господу на руках Изабель де Шатильон. На смертной своей постели она продиктовала письмо королеве, умоляя проявить милосердие к ее детям, а потом протянула руку госпоже де Бриенн и сказала ей:

– Милый друг, расскажите несчастной, что воюет сейчас в Стэне, как я прощаюсь с жизнью, и пусть она тоже поучится умирать.

В день смерти принцессы под наблюдением Лэне был составлен список ее драгоценностей, из которых Изабель была завещана только часть, и не самая значительная, потому что покойная обладала несметным количеством жемчуга, бриллиантов, сапфиров, рубинов, изумрудов и всевозможных украшений. И все эти драгоценности были отправлены в Монтрон, а Изабель и слова не вымолвила, чтобы напомнить о тех, которые были завещаны ей.

Поутру Изабель в Шантильи занималась последним туалетом своей любимой покойной подруги, а Немур отправился в Париж. О дальнейших церемониях, которых пожелала для своих похорон принцесса, должна была распорядиться королева. В то же самое время гонец скакал в Гавр, куда только что перевезли узников, что для герцога де Лонгвиля, губернатора Нормандии, было особенно горько, с письмом Лэне для принца де Конде.

Двадцать первого декабря тело принцессы было перевезено в Париж, сопровождали его Изабель, госпожа де Бриенн и те, кто входил в ее ближайшее окружение. Гроб с телом был поставлен в церкви Святого Людовика у иезуитов на улице Сен-Антуан[29], куда приехало «множество самых знатных придворных дам и знатных дам города, принцы из Лотарингии, Савойи и множество других высокородных сеньоров».

На следующий день была отслужена пышная заупокойная месса, достойная такой благородной принцессы, и Изабель, опираясь на руку госпожи де Бриенн, с болью в сердце оплакивала под черной вуалью ту, которую любила больше матери. Затем гроб, сопровождаемый большой молчаливой толпой, был перенесен на другой берег Сены и удостоился погребения в монастыре Гранд-Кармелит на улице Сен-Жак, где так любила уединяться Шарлотта, имея там отдельную келью. И только когда разверстая могила приняла гроб, Изабель поняла, что больше никогда не увидит свою дорогую принцессу. Сотрясаясь от рыданий, она опустилась на холодные плиты[30].

Подняли Изабель ее мать, госпожа де Бутвиль, и госпожа де Бриенн и отвезли в особняк Валансэ. Сестра Изабель, Мари-Луиза, предоставила его в распоряжение сестры и матери на время их пребывания в Париже. У госпожи де Монморанси-Бутвиль было благородное сердце, оно не омрачилось ревностью из-за нежной привязанности, которая на долгие годы соединила ее дочь с той, в чьем доме она выросла.

Госпожа де Валансэ, к своему величайшему сожалению, не могла присутствовать на похоронах. Она снова ждала ребенка, и скверные зимние дороги были для нее опасны. Госпожа де Бриенн сопроводила обеих дам до особняка, а затем уже отправилась к себе. Но время, проведенное вместе, связало искренней дружбой ее и Изабель, они горячо обнялись на прощанье и пообещали друг другу вскоре увидеться.

Несколько дней наедине с матерью в тишине дома, переступать порог которого госпожа де Бутвиль запретила любопытным и назойливым – по крайней мере на эти дни! – принесли Изабель немалое благо. Долгая череда лет мало-помалу утешила жгучее горе госпожи де Бутвиль, от которого в двадцать лет она едва не сошла с ума. Она столько страдала за свою жизнь, что с годами ее способность страдать истощилась, но она могла от всего сердца сочувствовать горю, которое переживала теперь ее Изабель, тоже оставшаяся вдовой в двадцать один год и теперь лишившаяся своей самой главной опоры. К тому же ее дочь ожидала враждебность семьи Конде, которая вряд ли порадуется поистине царственной щедрости покойной.

В самом деле, Изабель была вынуждена претерпеть публичное оскорбление, о котором ей сообщил ее старинный друг, президент Виоле: Клер-Клеманс, супруга принца де Конде, отказалась передать завещанные Изабель драгоценности, выставив в качестве причины анонимное письмо, обвиняющее госпожу де Шатильон в любовной связи с герцогом де Немуром.

– Даже если это правда, – возмутилась мать Изабель, – какое это имеет отношение к той дружбе, которую питала принцесса к моей дочери? Всем известная влюбленность принцессы Шарлотты в юности в короля Генриха навсегда отучила ее осуждать личную жизнь других. Ее собственная дочь – самый яркий тому пример! Что же касается ее невестки, то неужели юной глупышке мало тех сокровищ, которые ей достались?

– Ей, как видно, понравились больше те, которые предназначались мне. Они и в самом деле удивительно красивы!

– И что же? Если она желает оставить их себе, вы же не будете требовать их обратно?

– Я еще не решила, мама. Признаюсь откровенно, что я очень устала. Мне сейчас нужен покой и тишина. Вы знаете, иногда я чувствую, что устала бороться.

– Не говорите так! Вы еще так молоды! Но если вы хотите, можете пожить у меня сколько вам захочется, – сказала госпожа де Бутвиль, обнимая дочь. – Пусть сюда привезут и внука, и я буду просто счастлива!

– Благодарю вас, матушка, но, наверное, лучше это сделать немного позже. Он еще мал, и я боюсь зимней непогоды и плохих дорог. Вот когда установится теплая погода, я пошлю за ним. Будет отрадно снова жить в кругу своей семьи.

Говоря это, Изабель искренне так считала. Но вскоре пришли добрые вести, и с ее душевной апатией было покончено. В особняк госпожи де Бутвиль пришел с визитом благорасположенный к Изабель президент Виоле. Он принес ей письмо от Лэне, вернее, сопроводительную записку к листку, исписанному почерком принца де Конде.

«Сообщите президенту Виоле, – писал принц, – что я отдал приказ нотариусам Феррану и Лавока уладить все дела, касающиеся госпожи де Шатильон, с тем чтобы она получила то, что было завещано ей госпожой принцессой, и что это никак не ущемляет моих интересов и интересов моего брата. Проследите, чтобы она могла войти во владение как можно скорее и с подобающими почестями! Я жду ответа нотариусов, чтобы приказать моей жене отправить ей драгоценности, а сами нотариусы распорядятся относительно мебели. Уверьте госпожу де Шатильон в нашей преданности и попросите ее писать как можно чаще. Для нас это будет большим утешением…»

Читая, Изабель расплакалась от радости, увидев в этих строках знак сердечной привязанности со стороны того, кого не переставала любить. Этот знак был ей тем более дорог, что чувства и поступки этого человека зачастую бывали неоправданно резкими.

Госпожа де Бутвиль возликовала:

– В самое ближайшее время вы получите в свое распоряжение очаровательный замок Мелло, который всегда был достоянием Монморанси! И какое счастье, что он находится не дальше одного лье и от Шантийи, и от нашего Преси[31]. Но прежде вам нужно отдохнуть. Похоже, вы и вправду устали, если сами заговорили об отдыхе…


Однако отдохнуть Изабель не было суждено. Хотя госпожа де Бутвиль постаралась скрыть от дочери новые вести, но Изабель услышала обрывки разговора метери с президентом Виоле. Он приехал проведать Изабель и поделился своими заботами. В то время как принцесса Шарлотта доживала последние дни в замке Шатильон, маршал Тюренн вступил под Ретелем в сражение с королевской армией, которой командовал маршал дю Плесси-Прален, и был разбит наголову. Для Изабель главным горем было не поражение де Тюренна, а то, что ее брат Франсуа, ставший правой рукой маршала, был ранен в этом сражении и попал в плен. Она услышала об этом из-за неосторожно оставленной полуоткрытой двери и тут же вошла в комнату.

– Франсуа ранен? Франсуа взят в плен? И вы мне ничего не сказали, мама?

– Я бы непременно сказала вам об этом, если бы рана была серьезной. Что касается плена, то сейчас он в Бастилии, где не один знатный дворянин побывал без особого для себя вреда и…

– Мой отец вышел из Бастилии на Гревскую площадь! А наш родственник Анри?! Правда, его казнили в Тулузе, но…

– Причина обвинения была очень серьезной: государственная измена.

– А в чем замешан Франсуа, связав себя с де Тюренном и испанцами? Дорогой президент, если вы хоть в малой степени мне друг, добудьте мне разрешение, чтобы я могла повидать брата, – воскликнула Изабель.

– Разумнее было бы поехать к королеве и просить у нее милости для господина де Бутвиля.

– Одно другому не мешает. Но я непременно хочу увидеть брата. Я уверена, что смогу образумить его. Злая судьба его обожаемого командующего толкнула его на эту крайность… Что же до королевы, то, я думаю, победа при Ретеле очень ее обрадовала. Разве это не триумф дорогого ее сердцу Мазарини?

– Оставим этот разговор, – твердо сказала госпожа де Бутвиль. – Дорогой президент, можете ли вы что-то предпринять, чтобы порадовать мою дочь?

– Обещаю, что попробую. Ваша дочь прекрасно знает, что для меня нет большего удовольствия, чем угождать ей.

Изабель получила разрешение…


Идя следом за тюремщиком по лестнице, которая вела на третий этаж башни Бертодьер в Бастилии, Изабель в траурной одежде и под траурной вуалью держала руку на груди, стараясь унять колотящееся от волнения сердце. Да и как не волноваться, когда прошла чуть ли не вечность с тех пор, как она видела своего любимого младшего брата?! Ах, если б их дружба и взаимопонимание сохранились! Тогда бы у нее оставалась хотя бы тень надежды, и она… А играет ли Франсуа по-прежнему на гитаре?

Когда дверь в камеру открылась и тюремщик отошел в сторону, пропуская ее, она никого там не увидела, только огонь, горящий в камине. Но насмешливый голос заставил ее повернуть голову к кровати. На ней полулежал одетый Франсуа, подложив подушку под раненую ногу.