– Что вы, черт подери, делаете в Париже, матушка, в такую жару?! Можно подумать, вы не знаете, какой нездоровый воздух летом в городе?! – так он встретил госпожу де Конде.

Принцесса взглянула на сына с нескрываемым осуждением.

– Мне сказали, вас ранили в бедро. Это так? Или голова тоже пострадала? Неужели вы забыли о торжественной благодарственной мессе, на которой должны были присутствовать сами, но благородно отправили своего друга Шатильона, чтобы он вкусил всю полноту славы? Или причина вашей забывчивости – лихо-радка?

– Господи! А ведь правда! Простите меня великодушно! Ну, что, хорош был праздник?

– Великолепен! Хотя кончился несколько неожиданным образом. Королева воспользовалась им, чтобы отправить под арест двоих самых ярых своих противников из Парламента, которые до крайности ей досаждали. В ответ последовал настоящий бунт, он продолжается и до сих пор. Париж, из которого мы сбежали, ощетинился баррикадами. Ее Величество королева отправила за вами Шатильона, надеясь, что вы приедете и успокоите волнения.

– Мне сейчас, по правде сказать, очень плохо, так что подождем, когда Шатильон приедет сюда. И тогда отправим его обратно в Париж с достаточным количеством войска, чтобы он навел порядок среди обезумевших парижан. Вы привезли с собой моего сына?

– Вы могли бы начать с вопроса о его матери. Это было бы по крайней мере вежливо.

– Это было бы лицемерием. Вы прекрасно знаете, что чем реже я ее вижу, тем лучше себя чувствую.

– А поскольку вы сейчас чувствуете себя неважно, она прекрасно сделала, поехав на несколько дней к своей дорогой госпоже де Бутилье в ее замок де Барр. Ваш сын чувствует себя превосходно. Вы непременно увидите его позже. В утешение вам скажу, что со мной приехала герцогиня де Шатильон.

– Изабель?! Какая счастливая новость! Позовите ее сюда!

Принцесса посмотрела на сына с недовольством.

– Ни за что! Вы грязны до отвращения, от вас воняет!

– Тем не менее вы поцеловали меня и даже не поморщились.

– Любящая мать не замечает подобных мелочей. Другое дело утонченная молодая женщина. До скорой встречи! Увидимся за ужином.

Принцесса вышла, но успела услышать, как ее сын громовым голосом звал слуг.

Когда они встретились в столовой, Шарлотта не могла не улыбнуться. Удивительно, как воздействует на мужчин присутствие красивой женщины! Конде вошел, когда они уже сидели в самой маленькой из праздничных зал, где для них накрыли стол. Принц благоухал, как индийская курильница с благовониями. Правда, он был еще очень бледен и опирался на трость, но глаза у него горели, когда он смотрел на Изабель.

– Бог мой! До чего же вы хороши, дорогая! Всякий раз, как мы видимся, я нахожу вас все более обольстительной! И когда вспоминаю, скольких трудов мне стоило соединить вас с Колиньи, то думаю, что вел себя как последний дурак. Мне нужно было сохранить вас для себя!

– Вы забыли кое-что, кузен. Во-первых: сохранить можно только то, что нам принадлежит, и во-вторых: я любила… и люблю своего супруга.

– А он изменяет вам со всеми парижскими куртизанками!

– Он ваш брат по оружию, Людовик, – оборвала сына Шарлотта. – Недостойно злословить о том, кто не может сказать ни слова в свою защиту. И потом, разве он не стал вашей правой рукой?

– Пусть у меня отрубят эту руку! У меня останется другая, чтобы обнять эту гибкую тоненькую талию!

– А она мгновенно выскользнет из таких объятий, – парировала Изабель. – Нужны обе руки, чтобы объятие было крепким, а главное, на него нужно согласие. А его получить невозможно.

– Так вы меня отвергаете? – рассерженно спросил Людовик.

– Без колебаний, и даже не один раз, а дважды! Клянусь, что никогда не буду вашей.

С этими словами Изабель подошла к Шарлотте Конде и опустилась на колени перед ней, онемевшей от грубого напора сына.

– Моя госпожа, я прошу у вас прощения за эту странную и нелепую сцену, которой ни вы, ни я не ожидали. Я полагаюсь на вашу доброту и прошу отдать приказ, чтобы заложили карету и отвезли меня к моей матери. Я буду достаточно близко, чтобы откликнуться на ваш первый зов, и достаточно далеко, чтобы мне не докучали.

– Разумеется, так и будет. Распорядитесь сами, как вы считаете нужным, и поцелуйте от меня вашу маму.

– Я запрещаю вам уезжать, – воскликнул Конде вне себя от гнева. – Я здесь хозяин и…

– Нет, – резко возразила ему мать. – Здесь хозяйка я. Шантийи будет вашим после моей смерти. Не начинайте глупой войны, которую я была вынуждена вести с вашим отцом… И вашей супругой. Но она глупа, а вы никогда не страдали от глупости.

Все они были так захвачены вспыхнувшей ссорой, что не слышали, как подъехала карета. Голоса зазвучали еще громче, но в этот миг в проеме двери появился слуга и объявил:

– Господин герцог де Шатильон спрашивает, может ли монсеньор принять его?

И словно по мановению волшебного жезла страсти улеглись. Обе женщины сели на свои места, Конде двинулся навстречу другу и радостно похлопал его по плечу.

– Рад тебя видеть, Шатильон! Поздоровайся с моей матерью и со своей красавицей женой и садись. Поужинаем вместе. Ты, конечно, понимаешь, что я уже в курсе всех новостей, которые ты привез.

– Но, монсеньор…

– Я даже знаю гораздо больше, потому что ты уехал из Парижа, когда еще в городе не было баррикад.

– Баррикад? Неужели в Париже баррикады?

Гаспар низко поклонился принцессе и повернулся к жене. Улыбка сошла с лица Изабель, когда она увидела странное украшение на руке своего мужа – прелестный голубой бант, расшитый жемчугом, который был не чем иным, как женской подвязкой! Она тут же встала со своего места, повернулась к супругу спиной и сделала глубокий реверанс принцессе.

– С соизволения Ваших Высочеств, я ухожу, – спокойно произнесла она и направилась к двери, которую лакей торопливо распахнул перед ней.

Изабель поднялась в комнату, которая была отведена ей, когда она гостила в Шантийи, подошла к камину, села возле него и стала греть над огнем заледеневшие руки. Замерзла она до самой глубины своего сердца…

Она не обольщалась относительно своего мужа, знала о его разгульной жизни, но отгоняла все мысли об этом далеко-далеко, не впуская в себя, считая, и не без оснований, что его сердце принадлежит ей. Но этот трофей влюбленного, выставленный напоказ всей армии, одним из военачальников которой он был, имел совсем иное значение. Со времен Средневековья носить цвета своей дамы – даже если это было ее нижнее белье! – означало, что ей принадлежат почет и слава, добытые ее избранником на поле битвы, принадлежат его мысли и желания. Это означало во всеуслышание объявить себя верным рыцарем этой дамы, готовым на любые подвиги во имя любви к ней. Это означало, что высокородный мужчина позволил себе низвести свою законную супругу, даже если она Монморанси, до жалкого положения тех жен, которых год за годом брюхатят, чтобы получить наследников, каких желает иметь каждый мужчина, носящий достойное имя.

– Ты долго этого ждала, – сквозь зубы прошептала Изабель.

Она сидела у камина и задумчиво смотрела на огонь. Изабель не знала, как ей себя вести дальше. Услышав во дворе мужские голоса, она вздрогнула, подошла к окну, открыла его и выглянула. Во дворе стоял Конде, рядом с ним два лакея с факелами. Свет падал на Гаспара, который уже вскочил в седло.

– Скажи, что через несколько дней я буду при дворе, если только смогу сесть на лошадь! Постарайся извещать меня о происходящем в Париже.

– Будьте спокойны, монсеньор!

Несмотря на гнев, Изабель не могла не залюбоваться изяществом всадника, искусно управлявшего своей лошадью. Прощальный поклон – и Гаспар пустил коня галопом, а за ним поскакал Бастий, тот самый великан, который когда-то помог украсть ее. Изабель знала, что он преданный слуга ее мужа, что он служит ему вернее пса и чуждается других слуг. Она видела Бастия не так уж часто, даже когда они жили в Стенэ. Впрочем, в Стенэ она вообще мало что видела, кроме спальни, где они так пылко любили друг друга…

Отъезд мужа принес облегчение Изабель. Он избавил ее от громкого скандала, с которым она в ярости выставила бы Гаспара за дверь, если бы ему, не дай бог, вздумалось к ней постучаться. И теперь она раздумывала, не лучше ли и ей тоже уехать отсюда как можно скорее. Близость Конде ее смущала. Теперь он не преминет дать ей понять, что у нее нет причин отталкивать его, если ее муж публично над ней глумится. Хотя любовник умен и вряд ли так поступит.

В дверь, постучавшись, заглянула Аньес, камеристка принцессы, она пришла узнать, не легла ли уже Изабель.

– Госпожа принцесса просит госпожу герцогиню пожаловать к ней.

– Сейчас иду, – отозвалась молодая женщина, не преминув сначала посмотреть на себя в зеркало, не оставили ли следы предательские слезы.

Шарлотта уже лежала в постели.

– Садитесь вот сюда, – пригласила она Изабель, похлопав рукой по краю кровати.

Изабель села и постаралась улыбнуться в надежде, что по лицу ее уже невозможно ничего прочитать. Но она ошибалась.

– Не нужно говорить, что вы не плакали. Мужчины таковы по своей природе. Даже тогда, когда клянутся, что любят вас. Прибавлю, что особа, о которой идет речь, не стоит ни одной вашей слезинки.

– Кто она?

– Мадемуазель де Герши! Вы ничего о ней не слышали?

– Слышала, но не думала, что она что-то для Гаспара значит. Куртизанка, я полагаю. Такая же, как Марион Делорм?

– Да и нет. Мало красоты, но дьявольская самоуверенность. И такие же амбиции.

– Но что ей нужно? Занять мое место?

– О-о! Она охотно заняла бы его за неимением лучшего. Она метит высоко, гораздо выше, чем ваше место. Что вы, к примеру, скажете об английской короне?

– Скажу, что с тех пор, как Кромвель объявил короне войну, место мне кажется опасным. Но я не представляю, как эта женщина может добраться до короны.

– Разве вы забыли, что юный принц Карл гостил у нас при дворе прошлой весной? Он, помнится, ухаживал за вами, правда, очень робко, но восторженно. Вот этого-то Герши вам не простила. Она сама хотела завладеть его вниманием. Бог знает, что из этого вышло бы. Но тут появились вы, и он больше никого не видел, кроме вас. А она сделала все, чтобы вам отомстить.