— Да.

Джулия внимательно всмотрелась в его лицо. Возможно, он больше мужчина, чем она думала.

Принц Рафаэль Джанкарло Этторе ди Фиори. У него были темно-русые выгоревшие на солнце волосы с золотистыми прядями; задумчивые зеленовато-золотистые глаза, обрамленные темными с золотистыми кончиками ресницами. Этот атлет был хорош собой. Бронзовый загар покрывал его кожу. Следствие многих часов, проведенных в играх и на яхте, в плавании у берегов Сицилии. Его все знали как сорвиголову, но смотрели на его приключения снисходительно. Рафаэль был любимцем всего королевства, зеница ока королевы, гордость и радость короля.

Они внимательно присматривали за своим дорогим мальчиком. Вероятно, Рэйф мог по пальцам пересчитать все случаи, когда ему удавалось побыть с женщиной. Джулия задумалась… Господи, да он же богат!..

Медленно, как во сне, она протянула руку и материнским жестом погладила его щеку. У Рэйфа была юная бархатистая кожа. Его невинность почему-то тронула Джулию так, что, когда она заговорила вновь, голос ее прозвучал мягче, чем всегда.

— Ты добьешься лишь того, что тебя убьют, красавчик.

— Черта с два, — твердо объявил он. — Кто он, Джулия? Ему не удастся выйти сухим из воды.

Тронутая до глубины души, она уронила голову на руки. Она не хотела, чтобы нанесли вред наследнику престола, юноше, мальчишке. И все же в каком-то крохотном ранимом уголке ее сердца теплилась мечта, что кто-то хоть раз вступится за нее.

— Назовите его, Джулия. Она судорожно вздохнула.

— Туринов.

— Отлично, — спокойно отозвался принц. В глазах его мелькнуло презрение. — Я навещу вас, когда все будет закончено.

Рафаэль встал и, расправив плечи, направился к двери. Посмотрев ему вслед, Джулия пришла в ужас: «Господи! Что я натворила?!»

Испуганная, она окликнула его, с напускной беспечностью сказав:

— Вам незачем рисковать жизнью, дорогой мой, чтобы переспать со мной. Это все знают.

Рафаэль вернулся, нагнулся к самому ее лицу и со странной нежностью взял Джулию за подбородок.

— Печальная красавица Джулия. — Он ласково заглянул ей в глаза. — Оставайтесь здесь. Я пришлю врача, чтобы он позаботился о вас.

Поцеловав ее в лоб, принц вышел.


В шесть часов вечера кавалькада добралась до тихой сельской церкви в трех милях к западу от желтой виллы.

Скрипнув колесными осями, карета остановилась. Серафина сидела отрешенная, скрестив руки на груди. Дверца распахнулась, в проеме появился Дариус.

— Выходи, — резко приказал он.

Дариус забрался в экипаж. Швырнув на колени принцессе ее черный бархатный ящичек, он уселся напротив нее и скрестил руки так же, как и она. Выражение его лица было холодным, суровым, презрительным.

— Что это?

Нетерпеливым, небрежным до грубости жестом затянутой в черную перчатку руки Дариус велел Серафине открыть ящичек.

Повиновавшись, она обнаружила там три красивейших перстя: с граненым в форме сердца рубином, с великолепной звездой из бриллиантов и аметистов и простой золотой ободок.

— Выбирай.

Принцесса удивленно посмотрела на Дариуса:

— Почему их три?

— Просто три, и все.

— А-а, — протянула она, уязвленная его холодностью. — Это государственная тайна. Полагаю, что должна привыкать к этому.

— Совершенно верно. Выбери одно — и задело.

Серафина выбрала простой золотой ободок. Примерив его, она обнаружила, что кольцо подошло ей идеально, и настороженно взглянула на Дариуса.

— Подходит? Отлично, — сухо бросил он. — Тогда перейдем к делу и покончим с ним.

Он выпрыгнул из кареты и направился к церкви. По дороге Дариус бросил бархатный ящичек служанке:

— Лови.

— Что это, сэр? — растерянно спросила Пия.

— Кое-что тебе на будущее, к моменту, когда уйдешь на покой. Преданность, Пия, — с издевкой уточнил он, — вещь, которую кое-кто из нас умеет вознаграждать. — Не оглядываясь, Дариус взбежал по ступеням и вошел в церковь.

Серафина стиснув зубы последовала за ним. Их обвенчали. Свидетелями были Алек и Пия. Гостями — несколько гвардейцев и слуг, а также какая-то набожная старая вдовица, случайно навещавшая в тот день могилу мужа на кладбище при церкви. Серафина была возмущена. У алтаря она протянула Дариусу руку, потому что теперь он был единственным, кто у нее оставался.

Однако принцесса внутренне взбунтовалась при мысли о том, что отныне Дариус ее опекун, господин и повелитель. «Пусть только не пытается мне приказывать», — яростно подумала она.

Во время простой церемонии Серафина смотрела, как шевелятся губы священника, но не вникала в смысл произносимых слов. Она своего добилась, но не была уверена, что довольна достигнутым.

Надевая кольцо на палец Серафине, Дариус на секунду поднял глаза и встретился с ней взглядом. Она вспомнила о том, как прошлой ночью занималась с ним любовью, как смотрели они в глаза друг другу, слитые воедино. Жаркая тоска волной прокатилась по ее телу. Она увидела, как в глазах Дариуса мелькнуло бурное смятение, но он тут же опустил ресницы и с непроницаемым видом отвернулся от нее, высокий, красивый, недосягаемый… суровый и неприступный. Мужчина грез Серафины отныне принадлежал ей навеки — и ненавидел ее.

— Объявляю вас мужем и женой. Поцелуйте ее, — произнес добрый старый священник.

Сантьяго вздрогнул, словно продремал весь обряд, а теперь проснулся. Серафина стиснула зубы, понимая, что он но дразнит ее.

Новобрачный склонился к невесте и холодно приложился к ее щекам… Это было проделано изящно, галантно и бездушно… Серафине показалось, что ей дали пощечину. Слезы стада и гнева вскипели у нее на глазах, но она решила быть столь же холодно невозмутимой и сдержанной, как и Дариус. Серафина оперлась на руку, которую он учтиво предложил, и вышла с ним из церкви. Маска любезной вежливости прочно приросла к его лицу. Ни один из них не улыбался.

Оказавшись снова в экипаже, Серафина прокляла себя за то, что вообразила, будто Дариус позволит ей осуществить интригу: заманить его в ловушку и поймать, как ловит простая селянка сына помещика.

Принцесса пыталась преодолеть чувство вины, вспоминая о том, как он лгал ей. Право, то, что сделала она, было немногим хуже, чем множество его лживых интриг. Серафина, уставилась в окно и так просидела всю дорогу до желтой виллы.

Еще раньше Дариус злобно сообщил ей, что откупил эту виллу у короля перед отъездом в Милан. Почему человеку, собравшемуся умереть, нужен дом, Серафина не понимала, но спрашивать не стоило: он ведь снова солжет!

Мрачно представляла она себе ужасы неизбежной войны. Кровь будет на ее руках. Их безумная демоническая любовь проклята.

По прибытии на виллу муж полчаса не обращал на жену внимания, занимаясь своими людьми, лошадьми, чем угодно, только не ею. Она поднялась по широким ступеням в дом, уныло окинула взглядом бесформенные заросли вокруг птичьей вольеры, осыпающуюся желтую штукатурку стен. В вестибюле Серафина остановилась, вспоминая, как выглядел дом в последний раз: дымный, забрызганный кровью. На полу валялись убитые и раненые… Здесь было поле битвы.

Взгляд принцессы обежал стены: мыльные потеки свидетельствовали о том, что все было тщательно убрано. Слава Богу, нигде не осталось ни следов крови, ни пороховых пятен. Серафина с трудом поднялась по лестнице в розовую спальню.

Остановившись в дверях, она окинула комнату внимательным взглядом. Ей хотелось плакать, хотелось, чтобы жестокосердный красавец лжец обнял и успокоил ее. Серафина села на край постели. Последний раз она спала здесь еще девственницей.

В тоске и отчаянии, Серафина посмотрела на пол, на гобелен с изображением сельской идиллии, с юношами и девушками, танцующими вокруг майского дерева. Ей вспомнилось, что именно позади этой мирной картины скрывается тайник. Ничто в ее мире не было реальным. Ничто!

Горький комок подступил к горлу. Кого они обманывают? Этому браку не суждено стать счастливым.

Заслышав внизу во дворе голос мужа — он отдавал приказания своим солдатам, — Серафина подошла к окну и осторожно выглянула из-за занавески.

Дариус сидел верхом на своем великолепном вороном жеребце. Заходящее солнце играло на черной гриве коня, придавало черным как смоль волосам Дариуса теплый отблеск жженого янтаря.

Он выглядел как бог, этот смуглый красавец, ее муж. Серафина подумала, что устоять перед ним невозможно. И по этой причине она тоже презирала его. Воспользовавшись своей прекрасной внешностью, своим бархатным неотразимым голосом, Дариус заставил забыть ее о моральных принципах, погрузил в транс… А его восхитительный рот…

Внезапно Дариус посмотрел вверх, словно почувствовав взгляд Серафины, и увидел ее в окне. Когда глаза их встретились, она ощутила его враждебность. Дариус бросил на нее непримиримый суровый взгляд и круто, с прославленным испанским мастерством наездника, развернул коня: поводья в одной руке, щиколотки со шпорами неподвижны.

«Надменный, наглый язычник! — сердито подумала принцесса. — Почему он ведет себя так, словно обиду нанесли ему? Как он смеет?»

Раздраженная, Серафина отошла от окна. Глаза ее полыхали яростью. Она — королевская дочь и, Бог свидетель, шагу не ступит из комнаты, пока этот наглый испанец не будет валяться у нее в ногах, То, как поставит себя Серафина в этой ссоре, определит всю ее дальнейшую жизнь в браке. Она не останется дурочкой, доверчиво внимающей всем его лживым россказням.

Если Дариус хочет свободы, пусть уезжает.

Принцесса позвала Пию, чтобы та помогла ей сменить дорожную одежду на простое сельское платье, поскольку им предстояло много работы. Вилла теперь не будет временным жилищем, а значит, нуждается в ремонте. Серафина решила потребовать для себя розовую спаленку. Где обоснуется этот испанец, она не знала и знать не желала… «Самое подходящее для него место — конюшня!» — сердито подумала она. Во всяком случае, делить с ней постель он точно не будет!