Гэлен Фоули - Дочь пирата

Он сделал вид, что не замечает этого.

— Дариус?

— Да, ваше высочество?

— Что вы сейчас собираетесь делать? — В ее голосе слышалась нерешительность.

— Работать.

— Разве вы не будете завтракать?

— Потом.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Нет, благодарю вас. Молчание.

Дариус настороженно посмотрел на Серафину, как жалобно подрагивают ее нежные пухлые губки.

— В чем дело? — холодно осведомился он, противясь зову сердца.

— Чем мне сейчас заняться? — робко спросила она.

Дариус пожал плечами:

— Я здесь для того, чтобы защищать вас, ваше высочество, а не развлекать. — Я это знаю.

— Так о чем речь?

Серафина умоляюще посмотрела на него и тут же потупилась.

— Дариус, неужели вам никогда не бывает одиноко?

— Каждому бывает одиноко, Серафина, — ответил он, продолжая изучать масштаб карты местности.

И тут он услышал яростные ледяные слова:

— Что ж, продолжайте вести себя так же. Я никогда бы так не подумала, но теперь вижу, что вы такой, как и все.

— Прошу прощения?.. — Ошеломленный Дариус посмотрел на нее.

Она стояла перед ним, вздернув подбородок, а ее щеки разрумянились от гнева.

— Все смотрят на меня, Дариус, но не видят. Вы раньше видели, но теперь — нет. Может, мне стоит снять платье? Это вроде бы привлекло ваше внимание тогда, в саду. А сейчас, даже если бы я стояла пред вами совсем голая, вам было бы все равно!..

— Бога ради, Серафина! — Дариус бросил перо на карту и, сжав виски ладонями, облокотился на стол. В висках стучало как молотом.

— Почему вы не хотите быть со мной? Что дурного я сделала вам?

— Ничего.

— Должна же быть какая-то причина. Как, по-вашему, южно чувствовать себя, когда единственный человек, на которого ты надеешься и к кому больше всех привязана. Руг отворачивается от тебя и уходит из твоей жизни?

— Я точно знаю, как чувствуешь себя при этом, — ответил он и сразу пожалел об этих словах.

Дариусу было девять лет, когда он в последний раз видел свою мать. Конечно, к тому времени когда она совсем покинула его, Дариус уже изрядно закалился: привык к ее постоянным исчезновениям, поэтому особенно не страдал… или запрещал себе страдать.

— Ты причинил мне боль, Дариус.

— В этом виноваты вы сами. Вам следовало быть благоразумнее, держать свои чувства при себе.

— Полагаете, если о чем-то умалчивать, это перестанет существовать? Я считала вас храбрым человеком, Сантьяго. Разве не вы всегда повторяли мне в детстве, что я должна быть честной… правдивой?.. Вам стоит последовать собственному совету.

— Зачем вы так поступаете со мной? — выдохнул он.

— Потому что меня тошнит от вашего молчания, от того, что вы притворяетесь, будто между нами ничего нет! Я больше ни минуты не позволю вам игнорировать меня! Более того, я беспокоюсь о вас. И по меньшей мере заслуживаю ответов на свои вопросы. Почему вы хотели сбежать от меня?

— А что я должен был сделать? — возразил он. — Разве вы не знаете, в каком я положении?.. Или просто не можете перенести, что хоть один мужчина не валяется у ваших ног?

Серафина задохнулась от возмущения.

— Вы просите невозможного, — продолжал Дариус. — Неужели вы думаете, что я не понимаю, чего вы хотите? Неужели полагаете, что я ничего не чувствую? Но иногда, принцесса, наши желания не имеют никакого значения. Порой то, чего мы хотим, нельзя хотеть.

— Нельзя? Только не это! Вы так не считаете!

— Вы прекрасно знаете, что брак между нами — нелепость.

— О, упаси Боже, чтобы мы выглядели нелепо! — Принцесса отошла к окну и уставилась в него. — Вы же знаете: я ждала вас. Вероятно, ждала бы вечно, но вы так и не пришли… А потом возник кризис с Наполеоном, и мне пришлось исполнить долг, возложенный на меня происхождением.

— Значит… вы идете за него замуж только из-за чувства долга? — спросил Дариус, затаив дыхание.

Она бросила на него взгляд, полный муки: — Иди к черту, Сантьяго!

— Что?

— Как смеешь ты требовать от меня, чтобы я открыла тебе сердце, когда не хочешь раскрыть свое? Жестокий человек!

— Хотите ответа? — вскричал Дариус, вспыхнув от чувства горькой вины. — Прекрасно! Я расскажу тебе, почему когда не просил твоей руки… Да это стало бы шуткой лета! Ты королевская дочь, а я внебрачный сын нищего испанского графа и цыганки-танцовщицы! Этот брак погубил бы жизнь нам обоим!

— Что мне за дело до этого! По крайней мере мы были бы вместе! — Фиалковые глаза Серафины сверкнули от ярости.

— Ты пожертвовала бы своей репутацией, лишь бы быть со мной? — изумился Дариус. — Ты сошла с ума!

— Мне все равно, что скажут или подумают другие! Какая разница, я их всех ненавижу! Неужели ты думаешь, что мне нравится быть украшением дворца?

— Ты не представляешь себе, что значит быть вне этого круга. — Не представляешь себе, что значит никогда не принадлежать ни к какому обществу!

Серафина с тоской посмотрела на него и болезненно поморщилась:

— Тебе надлежит быть со мной! Он заговорил мягче: — Сравни нас, Серафина. Мы из разных миров. Оказаться в моем мире я не пожелаю и злейшему врагу, тем более не хочу тащить в него тебя. Разве не стремился я всегда защищать тебя? Я слишком дорожу тобой, чтобы погубить твою жизнь. Я не могу сделать того, о чем ты просишь. Для меня это невозможно!

— Любить?

— Я не знаю, что это такое, — устало отозвался Дариус — Все эти возражения убедительны и достойны, но надеюсь, что когда-нибудь ты позволишь кому-нибудь по любить себя… Пусть не мне. Я не понимаю, чего ты боишься, но никогда не причинила бы тебе боль. Никогда в жизни!

Он не знал, что на это сказать. Господи, ему надо срочно выбираться отсюда!

Наступила долгая тягостная пауза.

Серафина, скрестив руки на груди, сумрачно всматривалась в него.

— Может, я и займусь сегодня этим для развлечения: поищу тебе подходящую жену.

— Ни одна женщина никогда не привяжет меня к себе. Принцесса выгнула тонкую бровь.

— Но я слышала, что ты как раз привязываешь их к себе. — Серафина коротко и невесело усмехнулась и направилась к двери.

— Куда ты? — осведомился Дариус.

— Развлекаться, как мне и приказано, — ответила она, не оборачиваясь. — Наслаждайтесь своими мучениями в одиночестве, полковник, — вам это идет. Я не стану нарушать ваши размышления. Позже, однако, я навещу вас. Вам, конечно, нравится страдать, но я не могу допустить излишеств. Хотя бы один из нас должен быть разумным.

— Это вы-то разумны? — съязвил Дариус. Серафина одарила его приторной улыбкой через плечо.

— Не забудьте, как только мать пришлет сюда дуэний, вам не позволят даже приблизиться ко мне!

С этими словами принцесса вышла из библиотеки, оставив дверь широко распахнутой.

Раздраженный, он наблюдал за тем, как изящно покачиваются бедра Серафины, направляющейся через холл к дальнему выходу.

Внезапно она обернулась с лучезарной улыбкой:

— Дариус, какой чудный день!

Фиалковые глаза сверкали на солнце аметистовым блеском. Она казалась богиней любви!.. В ней соединилось все чего Дариус хотел от жизни, в чем так отчаянно нуждался… И чем не мог обладать.

Нет, он уйдет в могилу нелюбимым, не узнанным никем до конца.

Кипя от ярости, Дариус с силой захлопнул дверь и застыл в полумраке комнаты.

Весь день Серафина собирала лекарственные растения для своей аптечки.

Взяв с собой скамеечку и используя ее как стол, она уселась посреди луга, окруженная высокими травами. Соломенная шляпка с широкими полями защищала ее лицо и плечи от лучей полуденного солнца. Бабочки перелетали с цветка на цветок, тихо покачивались на ветерке маргаритки. Серафина листала толстый том ботаники, пытаясь выбросить из головы Дариуса Сантьяго.

Не в силах успокоиться, девушка поднялась на ноги, плотно закрыла крышку корзинки с травами и босая направилась в лес. В тени густых ветвей она отыскала ручеек и теперь решила нарвать лесных фиалок, растущих на его берегах.

Хотя Серафина не любила подолгу оставаться одна, но день, проведенный под синим куполом небес, оказался, пожалуй, самым мирным за последнее время. Светские развлечения, закружившие ее как вихрь с момента помолвки с Анатолем, увлекали принцессу все сильнее, потому что она знала: русский муж никогда не позволит вернуться в Асенсьон.

Стараясь избавиться от этой мысли, Серафина прошлась по густой траве, сорвала маргаритку. Она любила ходить босиком. Упругая почва под ногами давала ей ощущение глубинной связи с землей и со всеми живыми созданиями.

Девушке хотелось, чтобы Дариус пришел сюда и разделил с ней радость этого чудесного дня.

«Неужели я по-прежнему люблю его? Неужели это столь безнадежно?»

Она удрученно посмотрела на небо из-под полей шляпки. Высоко в синеве ястреб чертил плавные круги и вдруг устремился вниз за бедной полевой мышкой. Эта сцена напомнила Серафине о наполеоновском императорском орле. Перед ее мысленным взором возникло ужасное видение: этот мирный луг, усеянный искалеченными, обожженными телами солдат… Лазурь небес, замутненная черными клубами порохового дыма.

Принцесса крепко зажмурилась, надеясь, что жуткое видение исчезнет.

Войны не будет, если у Серафины хватит воли остановить ее. Она ведь не Елена Троянская, предавшая свой народ ради возлюбленного.

Война не разразится, даже если тот, кого она любит всей душой, будет корчиться в аду… Серафина знала, что он терпит нечеловеческие муки, видела безумное страдание в его агатовых очах. Не понимая причины мучений Дариуса, принцесса воспринимала его боль как собственную.

Связанная долгом перед родней и родиной, Серафина не могла ни избавить от мук Дариуса, ни позволить ему спасти от мук себя. Но в эти минуты она страдала, разрываясь между любовью к Дариусу и к родине. Принцесса чувствовала, что готова отдать все на свете, лишь бы раз в жизни испить нектар истинной страсти.