— Так уж ты передай, пожалуйста, Оймулло, что мы пошутили.

— Если вы еще хоть раз попробуете так пошутить, то я все расскажу их светлости Пошшобиби. Так и тетушка караулбеги приказали. Ну ладно, несите быстрее, а то как бы мне еще за вас не попало.

— Сию минуту все будет исполнено, — подобострастно ответил девонбеги и вышел на улицу.

Мужчины долго молчали, и только после того, как Фируза закрыла за девонбеги ворота, стали приходить в себя.

— Слава богу, ушли, — с облегчением сказала Фируза, входя. — Что-нибудь надо сделать, дядюшка?

— А где Оймулло, девочка? — спросил ювелир.

— Оймулло… — Фируза немного растерялась. — Оймулло в Арке… Я себя плохо почувствовала, дядюшка, жар у меня поднялся, вот Оймулло и велела мне идти домой… Подхожу к дому и слышу — девонбеги орет… Ну, я и…

— Значит, все сама сочинила? — засмеялся ювелир.

— А что же было делать? — смутилась Фируза.

Мужчины наконец поняли, что произошло, и громко расхохотались, расхваливая догадливую Фирузу.

— Молодец, доченька, — обрадовался ювелир, — отвела беду. Сто тысяч раз спасибо твоему отцу, лучше всех нас сообразила…

Ну, иди отдохни. А господин доктор даст тебе лекарство.

— Спасибо, дядюшка.

Фируза поднялась в балахану, а ювелир, взглянув на расстроенные лица гостей, сказал:

— Ну что ж, друзья, собака полаяла и, слава аллаху, сбежала. Это еще недостаточное основание, чтобы отказаться от плова…

Вечером того же дня в доме ткача Гуломали собралось человек восемь его товарищей по ремеслу.

Хайдаркул и Асо еще не пришли. Гости пили чай, курили чилим и вели неторопливую беседу.

— Верно говорят, что горшечник пьет воду из разбитого черепка, — сказал старый ткач. — Вот взять нас, ткачей, — одеваем всех в атлас и шелк, а сами ходим в ситцевых да карбасовых халатах. Взяли бы все ткачи Бухары да и договорились — давайте целую неделю только на себя работать. Сошьем себе шелковые халаты и будем в них щеголять.

— Как же, только шелковых халатов не хватает!

— Желудок пустой, в кармане ни теньги, зато уж гордости до неба, — заметил кто-то.

Раздался стук в ворота. Все удивленно переглянулись. Асо с гостем должны были прийти с соседского двора. Кто еще мог в такой поздний час стучаться к ткачу? Открыв ворота, Гуломали увидел Асо и Хайдаркула. Гуломали хотел спросить, почему они пришли не через соседский двор, но Хайдаркул быстро шепнул ему:

— Тише!

Они прошли в калитку.

— Ну как, все собрались? — спросил Асо.

— Да.

— Все восемь?

— Да.

— Что вы им сказали?

— Как велели. Сказал, что будет гость из Персии, человек мудрый, известный…

— Правильно, — перебил его Хайдаркул, — так и говорите: перс из Мешхеда, духовный наставник, хаджи, совершивший паломничество в Мекку.

— Хорошо, — сказал Гуломали, и все трое пошли в комнату. Собравшиеся встретили гостя стоя, почтительно поздоровавшись, усадили его на почетное место. Асо сел ниже.

— Илохи омин, — произнес Хайдаркул, молитвенно подняв руки. — Да снизойдет милость бога на дела ваши и на дом ваш, да одарит вас твердой памятью и крепким здоровьем аллах великий и справедливый! Пусть обходят вас стороной немощи и болезни!

— Спасибо, — почтительно ответил ему Мадсолех, — добро пожаловать!

Опустив смиренно глаза, Хайдаркул минуту помолчал, а потом, вздохнув, произнес:

— Благочестивые братья, я рад видеть здесь тех, кто жаждет услышать священное слово божье. Но бог не откроет нам своей мудрости, если есть среди нас люди, нечистые духом, недостойные своих предков. Во имя бога, светлого и справедливого, кто пришел сюда с нечистыми мыслями, пусть покинет сей дом. Нет ему среди нас места, и у нас, людей, ищущих бога, нет места для него!

Все с удивлением переглянулись. Особенно был удивлен хозяин дома: он никак не ожидал такого оборота.

— Да неужели среди нас есть какой-нибудь негодяй! — недоверчиво воскликнул он. — Здесь собрались старые мастера, люди верующие, побоятся грех на душу взять.

— Провидение открыло мне, — ответил Хайдаркул, — что есть среди нас один нечистый. То ли от страха, то ли от алчности продал он свою совесть и пришел сюда для того, чтобы учинить донос.

— Ох, грехи, — испуганно вздохнул Мадсолех, — неужели среди нас?

— Козни дьявольские неисповедимы… — сказал Хайдаркул. — Что ж, если все молчат, проведем испытание и не оставим места сомнениям. Но, друзья мои, не забывайте, что сомнение — это путь к истине. Принесите-ка чашу с водой, друг мой Гуломали.

Гуломали неуверенно пожал плечами и взглянул на Асо. Тот утвердительно кивнул головой. Гуломали поднялся и принес воду.

Хайдаркул поставил чашу около себя на видное место. Вынул из-за пазухи бумажный пакетик, взял оттуда щепотку красного порошка и бросил в воду.

— Это, братья мои, священный корень, — торжественно сказал Хайдаркул. — Пусть каждый из вас выпьет отсюда глоток воды, и через несколько минут у доносчика запылает лицо огнем и заболят все внутренности. Если он захочет после этого остаться в живых, пусть скорее признается в грехах своих и уходит от нас, а не то бог отнимет у него душу.

Все чувствовали себя очень неловко, выпивая таинственный глоток воды под внимательным взглядом Хайдаркула. В комнате стало тихо. Хайдаркул пристально вглядывался в лица сидящих: все молча смотрели друг на друга. Но при слабом свете десятилинейной лампы ничего нельзя было разобрать. Прошла минута, за ней — вторая. Молчание стало напряженным. И вдруг сидевший в углу комнаты ткач с длинными усами не выдержал.

— Господин хаджи, господин хаджи, грешен я, смилуйтесь надо мной! — отчаянно завопил он, бросаясь Хайдаркулу в ноги.

Хайдаркул поднял его и спокойно спросил:

— Ну, кто вам велел сюда прийти? Говорите правду, признание может спасти вашу жизнь.

— Мой хозяин, Абдуллобай… он раньше жил рядом с Гани-джан-баем… его Асо хорошо знает… Он приказал прийти сюда, а потом рассказать ему все, что я здесь услышу…

Он замолчал, схватившись за живот.

— Ну что же, брат мой, я верю, что ты раскаялся в своих злых намерениях и не поддашься больше на обман всяких абдуллобаев, — сказал Хайдаркул. — Пусть аллах простит тебе грехи твои, а мы их уже простили.

Хайдаркул вынул из-за пазухи тот же бумажный мешочек, бросил в воду другую щепотку и дал усачу выпить еще один глоток.

Ткач перестал держаться за живот, глаза у него посветлели.

— А теперь уходи, — строго сказал Хайдаркул. — И если Абдуллобай спросит тебя, отвечай, что из Мешхеда и Хиджаза прибыл Ходжибобо. Он призывал правоверных к молитвам и богоугодным делам.

— Все исполню, — поклонился Хайдаркулу в ноги мужчина. — Только вы уж простите мне грехи мои.

— Мы не злопамятны, иди с миром.

Доносчик ушел, сопровождаемый хозяином дома. Когда Гуломали вернулся, Хайдаркул велел Асо выйти и посмотреть, все ли спокойно вокруг.

— Видите, друзья мои, какие люди есть на свете! Надо быть очень осторожным.

— Как это все произошло? — спросил растерянный Гуломали.

— Сейчас я вам могу все рассказать, здесь остались только свои люди. Так вот, братья, никакой я не хаджи-паджи, не знаю я ни колдовства, ни молитв. Я такой же бедняк, как вы.

— Прости меня господи! — воскликнул Мадсолех. — А как же вы заставили сознаться этого дурака доносчика?

— А мне большевики помогли!

— Как большевики? — удивился хозяин.

— Да-да, большевики, — повторил Хайдаркул. — У них в этом большой опыт. Они мне сказали: Иди к Гуломали, но будь осторожен, постарайся сначала узнать, нет ли там доносчика. Как видите, мне удалось вывести его на чистую воду. Если бы он остался и передал о наших разговорах Абдуллобаю, было бы худо.

Долго разговаривали в ту ночь люди, собравшиеся в доме Гуломали… Возвращаясь после собрания к дому Оймулло Танбур, Асо восхищенно говорил Хайдаркулу:

— Ну и молодец же вы, дядя, ну и молодец! Где вы научились этому колдовству?

— Да это вовсе и не колдовство! — засмеялся Хайдаркул. — На, понюхай, — сказал он, протягивая Асо бумажный пакетик с таинственным снадобьем. — Не бойся, нюхай. Это просто толченый красный перец, который ты кладешь в плов.

— Так почему же Абдусалом признался?

— Плохо человеку, когда совесть у него нечиста, — засмеялся Хайдаркул.

В один из последних дней апреля 1917 года на площади Регистан царило необычное оживление.

В городе прошел слух, что его высочество эмир вчера вечером устраивал пиршество в нижней части города, а сегодня приказал готовить пир в мехманхане Рахим-хана.

Еще до восхода солнца водоносы щедро полили площадь Регистан, окрестные базары и торговые ряды, а подметальщики чисто вымели улицы. Ворота Арка в этот день были открыты рано, а стражники, войсковые начальники и прочие чины заняли места на суфах, расположенных у ворот.

У южной стороны дворцового подъезда, выходившего в сторону мехманханы, стояли истцы и ответчики с прошениями. Они надеялись, что эмир задержится и соблаговолит выслушать просителей.

По обеим сторонам Регистана, у стен мечети Поянда и медресе Дарушшифа, с утра засели любопытные бездельники, хотя никто из них толком не знал, что сегодня будет и чего они ждут.

Солнце стояло высоко, когда со стороны хауза показались водоносы, гнавшие ишаков, груженных бурдюками с водой. Они прошли через толпу зевак и дошли до места, откуда начинался круто поднимающийся въезд в Арк. Здесь водоносы заторопились, громко покрикивая и подгоняя палками ишаков. Стража знала водоносов и беспрепятственно пропустила их в ворота.

Джурабай, чего это здесь столько зевак собралось? Да посмотри, всяких начальников-мочальников тучи… что будет? — спросил молодой водонос старшего товарища.