— Ах вы, камень неотесанный! — сказала другая женщина. — Да хоть притворитесь, покажите как-нибудь вашу мужественность!

— Ладно уж, что-нибудь сделаю.

С той же церемонией, что и невесту, жениха провели через проход во внутренний двор, так же провозглашались приветствия, на которые отвечали дружными криками. Затем жениха ввели в комнату, поставили рядом с невестой в угол за пологом… Полог опустили, и сваты со стороны жениха — младшая госпожа с подругами — сели в ряд перед ней. Принесли зеркало и, просунув его за полог, поднесли к лицу жениха и невесты: ведь им полагалось увидеть друг друга прежде всего в зеркале. Невеста никак не хотела открыться и показать будущему мужу свою красоту. Услышав возню за пологом, гости заволновались и попросили незаметно откинуть его, чтобы все видеть. Наконец невеста на глазах у всех показала себя в зеркале жениху и сама на него посмотрела — на губах ее мелькнула улыбка. Все закричали: Поздравляем! Поздравляем! — и торжественно поднесли новобрачным чашу с шербетом. Сначала невеста, потом жених отхлебнули по глотку из чаши и передали ее гостям.

Распорядительница поднесла чашу госпоже Танбур, как самой почетной гостье, и сказала при этом:

— Уважаемая Оймулло, прошу вас, скажите что-нибудь.

Оймулло улыбнулась, подумала минутку. Все молчали, ожидая с нетерпением, что она скажет.

— Шахханум рожает — махханум страдает — говорится в народе, — сказала Оймулло с улыбкой. — Этот шербет не для меня предназначен, аромат его кружит голову другим, почему я должна говорить?

Хотя намек Танбур мало кем был понят, все охотно захохотали, а распорядительница, не отдавая ей чашу, произнесла:

— Душу отдам за ваши речи! Еще что-нибудь скажите.

— Если я возьму чашу, — заметила Оймулло, — то должна поцеловать вашу руку, но что же мне делать, если я не могу поступить иначе, чем сказал Хафиз: Не целуй ни уст виночерпия, ни руку, держащую чашу, — не надо целовать руки мнимых святых.

Все в восторге закричали.

Распорядительница передала чашу Оймулло и сказала:

— Это я целую вашу руку.

Жених с невестой уселись за пологом, им расстелили дастархан с пирожками, конфетами, леденцами и каршинской халвой с фисташками. Остатки сластей, как водится на свадьбах, роздали желающим. Потом стали разносить фруктовый суп, и наконец перед гостями выстроились блюда с пловом.

Гости все подглядывали, как ведут себя жених с невестой, и смеялись от души, стараясь, правда, чтобы невеста этого не видела.

Когда кушанья были убраны, певцы запели песню в честь молодых, и опять начались танцы. Полог опустили. Вдруг — неизвестно, уж что там случилось, — жених вылетел из-за занавески как стрела и под громкий хохот гостей выбежал из комнаты. Тогда старшая госпожа, обращаясь к невесте, сказала укоризненно:

— Что же это вы так упрямитесь? Нельзя так. Надо жениху-бедняжке и позволить что-нибудь… Нехорошо быть такой недотрогой… Теперь что будем делать? Вот жених обиделся и ушел!

Сваты подтвердили: жених разочаровался, обиделся, ушел и не вернется.

— Ну и бог с ним! — сказала невеста и вдруг заплакала.

— Что с вами? — удивилась старшая госпожа. — Ну, ну, успокойтесь, я пошутила. Оказывается, жених забыл подарок и пошел за ним.

— Не приведи бог никому быть несчастной, как я! — сквозь слезы проговорила невеста.

Эти слова и горестный голос так поразили всех, что смех замер, застыли улыбки. В большой комнате стало совсем тихо.

Старуха Дилором встала с места и, взяв за руку внучку, поскорее увела ее.

— Довольно, тут наслушаешься таких речей, которые девушке слышать не пристало…

Они ушли домой.

Дома, уже лежа в постели, Фируза спросила тихонько:

— Бабушка, ведь на сегодняшнюю свадьбу столько истрачено денег, столько было хлопот и возни — неужели это все только ради того, чтобы посмеяться над бедной женщиной?..

Старуха только головой покачала.

— Да, столько хлопот, столько труда, столько расходов — и все ради шутовства, от скуки. Баи не знают, куда деньги девать, кичатся своим богатством, пользуются любым поводом, чтобы всем его показать, перед всеми похвастаться, вот и устраивают такие праздники, веселятся, издеваясь над людьми.

— Но если у них так много денег, что они не знают, куда их девать, почему бы им не подарить лишние деньги бедным?

— О-о! — воскликнула старуха. — Эти люди лучше в огонь или в воду бросят свои богатства, чем хоть грош дадут бедняку.

— А почему?

— Так уж бог их создал.

Фирузу не убедил бабушкин ответ, и, помолчав, она сказала:

— Жалко, что Оймулло там была. Она не такая, как другие. Она умная и все понимает. Ей не надо бывать на таких сборищах.

— Это верно, — сказала старуха. — Да ведь и ей приходится мириться с обычаями. Если она будет отказываться от таких приглашений — раз не пойдет, другой не пойдет, — тотчас про нее распустят всякие нехорошие слухи. Ну вот Оймулло и пришла, немного посмеялась, повидала тех, кто был ей интересен, спела и пением своим порадовала нас. Но все-таки, конечно, ей не по себе было на этом тое, я это видела.

— Она самая красивая, самая замечательная, самая достойная из всех, кто там был!

— Это правда, — Дилором погладила по голове свою умную внучку, — твоя Оймулло на голову выше их всех.

А назавтра Фируза отправилась в школу для девочек, к Оймулло Танбур.

С тех пор она уходила туда каждый день с утра и возвращалась в полдень. За короткое время она выучила буквы и начала читать Хаф-тияк и Чоркитоб. Усвоила она и религиозные обряды — так, что даже бабушку свою учила, что нужно произносить, когда совершаешь ритуальное омовение, и как поднимать руки на голову. Раньше Дилором редко молилась, но в старости, под влиянием других старух, стала выполнять религиозные обряды, совершала намазы. Рабыням и служанкам некогда было по нескольку раз в день становиться на молитву, да еще совершать омовение, с них никто и не взыскивал за это. Каждый год они постились, как и все, — и только. Теперь старуха Дилором даже гордилась, что узнала от внучки основные предписания мусульманской религии.

И вот сейчас она лежит на своей постели, не спит, смотрит широко открытыми глазами в пространство.

Все ее мысли — о внучке. Она просит бога дать внучке хорошего мужа, тогда ее заветное желание исполнится и она спокойно закроет навсегда глаза. Других желаний у нее нет…

Фируза заварила чай, принесла в комнату, налила в пиалу бабушке. Старуха приподнялась и, шепча молитву, выпила чай. Попросила еще и, выпив, велела Фирузе хорошенько вымыть пиалу и только тогда пить самой. Фируза все выполнила, как хотела бабушка.

— Ну вот, выпила чай, и уже появилась испарина. Завтра утром встану, дитя мое, не беспокойся.

Дилором чувствовала, что недолго уж ей остается жить и лелеять свою девочку. Болезнь вовсе не была для нее неожиданной, она давно гнездилась в ней, а теперь особенно давала себя знать. Сил уже не было, чтобы перебороть боль, и Дилором не надеялась победить недуг. Надо было сказать Фирузе правду о жизни, научить, что делать, когда она останется одна, без бабушки, передать ей свое завещание.

И прежде всего надо рассказать Фирузе, кто она, кто были ее отец и мать и как она появилась на свет. Пусть знает свое место, пусть узнает все без обмана, тогда легче будет ей разобраться в жизни и в людях.

Старуха когда-то уже начала рассказывать Фирузе о прошлом, теперь пришла пора закончить рассказ.

Кишлак Чашмаи Хубон — один из самых цветущих и многолюдных кишлаков в округе Юртчи. Он находится в очень живописном уголке земли. Если вы отправитесь из Денау в Гиссар по большой дороге, вы попадете в Юртчи и увидите на склонах холмов сады этого кишлака. Еще издали виден он со своими высокими чинарами вокруг хауза возле мечети. Издавна на весь край славились бесчисленные родники, струившиеся из-под земли повсюду в кишлаке и вокруг него, говорили, что тот, кто выпьет воду из такого родника или выкупается в ней, станет молодым и красивым и на теле у него не останется никакого изъяна.

Рассказывают, что в древности в этом кишлаке жили пять красавиц, лучших красавиц мира. Это были невинные и целомудренные девушки, все они работали, честным трудом зарабатывали свой кусок хлеба. В те времена кишлак был расположен ниже, чем теперь, у подножия горы, которая защищала его от сильных ветров и от чужого недоброго глаза.

Красавицы мирно жили в этом прекрасном, скрытом месте, ожидая своих возлюбленных, которые ушли воевать. Но вот однажды на кишлак напали разбойники и захватили красавиц. Подняв руки к небу, девушки стали молить об избавлении:

— О небо! Высокое, всевидящее и могучее небо! Ты видишь и добро и зло, что совершается на земле. Пожалей нас, спаси, защити от бесчестья!

Но небо им ничего не ответило. Тогда они обратились к земле:

— О земля, наша мать! Мы вышли из тебя и в тебя уйдем снова. Во имя материнской любви будь милосердна, укрой нас от врагов!

В тот же миг гора сдвинулась с места, завалила кишлак, и все злые разбойники погибли, а красавиц земля навсегда укрыла под собой. Они стали плакать глубоко под землей, их слезы просочились наружу родниками, и, орошенные ими, зацвели, зазеленели склоны холма, выросли могучие чинары, украсившие новый кишлак, названный Чашмаи Хубон, что значит Родник Красавиц.

Трудолюбивые обитатели этого кишлака вырастили виноградники, яблоневые сады, пышные цветники.

Но в то время, о котором идет речь, особенно в год 1860-й, народ в кишлаке сильно обеднел, несмотря на всю щедрость природы.

Почему это произошло? Разве была засуха или неурожай на полях? Или в садах не уродились фрукты? Нет, ничего такого не было. И богарные земли, и огороды, и сады каждый год давали обильный урожай. Только люди уже не могли им воспользоваться. Все, что было добыто их трудом, все плоды их усилий шли в амбары Мухаммедамин-бая, в карманы аксакала, имама, исчезали в бездонных мешках амлякдаров — сборщиков податей Бухарского ханства.