Однажды вечером мы узнали о поваре Хайдаркуле, который не выдержал жестокого обращения Гани-джан-бая и сбежал от него. Потом дошли слухи, что Хайдаркула за Каракульскими воротами убил какой-то разбойник, но тела его не нашли. Известие о бегстве Хайдаркула нас порадовало, а сообщение о его гибели глубоко опечалило. Мы понимали, что это дело рук бая. Но что мы могли предпринять? В силах ли мы были разобраться в подобном деле? Через некоторое время нам сказали, что убит преданнейший слуга бая, кровожадный Саиб. Тело его было найдено баней Джуйбор. Наконец, в ночь своей свадьбы сам бай получил удар в грудь ножом… Эти сообщения радовали нас… Э, — говорили мы, — бог справедлив, он не мог допустить, чтобы Хайдаркул ушел с этого света, не отомстив. Мы понимали, что все это — дело ваших рук. Сегодня мы и этом убедились. Как видите, мы кое-что знаем о ваших злоключениях и подвигах, от всей души желаем вам успеха.

Хайдаркул даже раскрыл рот от удивления. Значит, в Бухаре есть понимающие, справедливые и храбрые люди. И это учащиеся медресе в белых чалмах! Он столько лет терпел от баев и мулл жестокие притеснении, что всякий, кто жил в достатке или по виду своему походил на муллу, ему врагом. Теперь у него открылись глаза. Оказывается, в Бухаре но все плохи, лес, как говорится, не без льва, так не надо отчаиваться. Приободренный, он рассказал обо всем, что произошло с ним в эту ночь. Что же мне делать? Бежать из города, искать пристанища или г прятаться в игорном доме?

Нет, — возразил кори Шариф, — я вас не отпущу.

— Спасибо за доброе намерение, но мне нельзя здесь оставаться.

— Я знаю одно безопасное место, — заговорил кори Усман. — Правда, там довольно беспокойно…

— А что за место? — спросил кори Шариф.

— Хайдаркул-ака, — продолжал кори Усман, — вы на меня не обижайтесь, я думаю только о вашей пользе… Захотите — примете мой совет, не захотите — ваша воля. Так вот, если человек попадает в сумасшедший дом Ходжа-Убон, о нем забывают. Вот я и думаю — распустим слух, что вы не в себе, и отправим вас туда. Будем приносить еду, заботиться о вас, а пройдет время, страсти улягутся, мы скажем, что вы поправились, дадим поручительство и заберем вас оттуда.

Кори Шариф возразил:

— Это не подходит, какой он сумасшедший, Хайдаркул-ака! Да и жизнь среди сумасшедших… Нет, нет!

— Неужели мы не можем его сами спрятать? — горячо сказал Ашраф-джан.

Мирзо-Ибрагим подхватил:

— Наденем на него паранджу и уведем из города. Только решим куда. Все погрузились в мрачное раздумье. Хайдаркул так и застыл с пиалойчая в руке. Ему понравилось неожиданное предложение кори Усмана. Почему бы и не пойти на некоторое время в сумасшедший дом? А выйдя оттуда, он будет находиться под покровительством этих славных людей, а не в обществе отпетых игроков. Они всех уверят, что он тихо помешанный, никому вреда не приносит, и он, изменив свою внешность, сможет свободно ходить по городу. Неплохой совет, надо им воспользоваться.

— Я согласен с предложением брата кори Усмана, — сказал Хайдаркул.

Все удивленно переглянулись.

— Не так уж страшно, — продолжал он, — прожить некоторое время среди сумасшедших. Но у меня есть к вам просьба, уважите ли вы ее?

— Говорите, обдумаем все как следует.

— Возьмите меня, бездомного, одинокого бедняка, к себе в слуги. Четверо друзей взглянули на него вопросительно.

— В сумасшедшем доме заявите, что я слуга кого-нибудь из вас, что моя родина далеко, и, когда я оттуда выйду, вы оставите меня при себе.

Друзья молчали, не зная, что на это ответить: ведь они бедны, с трудом добывают средства для существования и всегда обходятся без слуги.

— Я буду подметать ваши кельи, стирать, на базар ходить, готовить, все-все сделаю, только не гоните меня. Спать буду где-нибудь в подвале или в проходе, постелю циновку — и ладно!

Раньше всех опомнился Мирзо-Ибрагим:

— Что вы, что вы, Хайдаркул-ака, не говорите так! Мы учащиеся медресе, знатоки Корана, но на слугу у нас нет средств. Мы сами обслуживаем себя и друг друга. А что касается жилья, то в келье каждого из нас вы всегда будете желанным и дорогим гостем. Ведь это только временно, чтобы спастись от преследования, вам придется здесь поселиться…

Но Хайдаркул настойчиво повторил:

— Нет, я должен считаться вашим слугой.

— Это в интересах дела? — спросил кори Усман. Хайдаркул кивнул.

…Аксакал Нусратулло сидел в миршабхане и хвастался перед мирша-бом Абдурахманом своими подвигами.

— Что я, людей не знаю, что ли? Хорошо изучил все привычки простолюдинов. Известны мне все их обычаи и обряды. Только вы отдали приказ, я тут же смекнул, сам сообразил, ни с кем не советовался: чужой человек Фирузу не увел бы, да она и сама с чужим не пойдет… За мужчинами она еще не гоняется — значит, не с кем ей убежать. Вот и явится она сама или ее покровитель в какой-нибудь канун пятницы, а не то в понедельник в домик старухи… Зажжет свечу, прочтет заупокойную молитву. Я уж велел имаму и суфи караулить и, как только кого завидят, тут же сообщить мне…

— Мне не ваши доблести нужны, а Фируза или хотя бы ее похититель. Подождите, а тот, что убежал на крышу… кто бы это мог быть? Каков он на вид? Разве имам и суфи не узнали его?

— Темно было, не разглядели, — ответил Нусратулло. — Да ведь вам узнать — проще простого.

— А как?

— Ведь Ахмед-джан, водонос, и этот слуга бая… как его… да, Асо у вас находятся. Вот и попытайте их как следует…

— Не вам учить меня!.. — оборвал аксакала миршаб. — Скажите-ка лучше, каков он из себя, тот беглец! А насчет Асо… Бай передал мне, что он сам велел ему запереть домик старухи. Это подтвердилось во время обыска: в кармане Асо нашли замок и ключ. Вот почему он и попал в домик. У нас остается только водонос, а он, кажется, опытный волк.

— Да, водонос — опытный волк! Если сможете развязать ему язык, все загадки разгадаете.

— Ладно, утром учиним допрос, а ночью пусть в колодках блаженствуют…

Аксакал поднялся, собираясь уходить.

— Ну, до свидания, пришлите все же следопытов, проверим, — сказал он и у дверей снова остановился. — Впрочем, я тоже думаю, что Асо тут ни при чем. Он парень несмышленый, простой слуга, одинокий, ему и спрятать-то Фирузу негде.

Кивнув, миршаб потянулся и протяжно зевнул.

Пропели третьи петухи. Улицы были давно пусты, город мирно спал. Не спали только бедные узники, Ахмед-джан и Асо, закованные в колодки. Асо горько плакал, а водонос утешал его:

— Не плачь, сынок, не радуй своих врагов. Они еще подумают, что попался мягкий кусочек, им по зубам. Ты и мне настроение портишь, и духам умерших покою не даешь, а пользы от слез твоих никакой.

Асо с трудом сдержал слезы и, всхлипывая, заговорил:

— Я… не о себе… мне обидно… за старуху… даже молитву заупокойную не дают прочитать. И бедной девушке нельзя в свой дом прийти, поминальную свечу зажечь. За что такая несправедливость!

— Э, брось! Мучитель потому и мучитель, что он мучит людей. Так всегда было, так и останется. А ты не волнуйся понапрасну, чему быть, того не миновать… Подойди лучше ко мне поближе, я тебе кое-что скажу слушай и запоминай. Завтра утром миршаб вызовет тебя и станет спрашивать, что ты делал в домике старухи. А ты скажешь, что должен был запереть его, собрался было уже запирать, как явился водонос Ахмед-джан. Тогда вы оба зашли внутрь, прочли молитву — и все. Станут тебя о Фирузе спрашивать — ты ничего не знаешь. Если проговоришься, и себя и Фирузу погубишь. А если тебя отпустят раньше, чем меня, сходи к моей старухе, скажи, чтобы она отвела Фирузу к Оймулло Танбур. Раз уж они взялись за нас, в конце концов нападут на ее след… А там для нее безопаснее.

Вдруг за дверью послышались какие-то неясные звуки. Водонос замолчал, испугавшись, что злые уши подслушали его слова, проведали тайну. Но напрасно беспокоился водонос, за дверью никого не было. И миршаб, и его подчиненные занимались своими делами, арестанты их сейчас не заботили. Миршаб ушел домой. А стражники собрались в мехманхане и обо всем забыли за азартной игрой.

Темница, в которой находились заключенные, расположена как раз под мехманханой. Стены ее были сложены из горного камня, в них — ни окна, ни малейшей щели. Дверь, обитая металлом, плотно запиралась, открыть ее или сломать нельзя было без особых инструментов. У арестантов, конечно, ничего такого и в помине не было. Одетые лишь в штаны и рубашку, с колодками на ногах, с цепью и железным обручем на шее, они никак не могли сбежать, и стражники на этот счет не беспокоились. Выполняя приказ начальника, они находились на своем посту. Но им и в голову не приходило подслушивать разговоры заключенных…

Звериная злоба миршаба была известна. Ахмед-джан знал, каким пыткам подвергаются попавшие в миршабхану. В себе он был уверен — сколько бы его ни били, как бы ни пытали, он не выдаст Фирузу, не смутит душу покойной старухи. Но за Асо он боялся. А вдруг по молодости лет юноша поверит врагам или не выдержит пыток и скажет, где Фируза. И зачем я открыл ему, где она, — мысленно упрекал себя Ахмед-джан. — Надо было подождать, пока все уляжется, позабудется…

Эх, стар я стал, да жалость одолела, пропади она пропадом!..

Ахмед-джан все раздумывал: столько людей суетятся вокруг этой никому не известной, одинокой девочки-сироты. И аксакал, и суфи, и имам… Даже сам миршаб. Чего они хотят от нее, эти волки-людоеды, на что зарятся? Кому же из них первому она достанется? А может, здесь какая-то тайна? Может, подхалимы эти для бая стараются?.. Они хотят найти того, кто ударил бая ножом. Но при чем тут Фируза? Да при чем он сам, Ахмед-джан?

Асо в это время думал о своем: почему при жизни тетушки Дилором он не обручился с Фирузой? Хоть ей и мало лет, а на вид — совсем взрослая. Старуха сама должна была позаботиться. Да и водонос мог все устроить. А они ничего не сделали. Правда, никто и не думал, что старуха так скоро помрет. И зачем понадобилась Фируза миршабу? Чего они рыщут, разыскивают ее? Что бы там ни было, он никому не позволит коснуться грязными руками хотя бы ногтя Фирузы. За Фирузу он готов пожертвовать своей жизнью!