— Именно то, что никто такого не слышал, и делает пьесу! — кричала Марта. — Это прекрасная пьеса, и ты сделаешь ее великой — если только перестанешь беситься.

Долли бродил по дому, принимая драматические позы, хватался за голову и молил Бога, чтобы тот впредь избавил его от работы с этой женщиной.

— Боже Всемогущий, — взывал он, — почему Ты не позволил мне пригласить Лотти Лэнгтон?

— Да-да, Господи, почему? — присоединилась Дезире. — Эта дурацкая графиня Мауд как раз по ней!

Затем Долли принял одну из поз Гаррика[5] и, словно в роли Понтия Пилата, вскричал:

— Я умываю руки!

И с соответствующим жестом направился к двери.

Конечно, он не собирался так поступать, но просто подыгрывал маме. И та сникла.

— Не уходи… Я все сделаю… Все, что ты хочешь… Даже «Мауд».

Наконец, я уже в театре, рядом с Чарли и Робером Буше в ложе напротив сцены. Занавес поднялся, и появилась Дезире. Она выглядела восхитительно в платье, которое не было ни слишком тесным, ни болтающимся, ни слишком открытым, ни неряшливым.

Зал взорвался громкими аплодисментами, так всегда встречали появление мамы, и вот уже она поет «Чем могу быть вам полезна, мадам?», прежде чем закружиться по сцене в своем неподражаемом танце.

В антракте в ложу поднялся Долли. Он сказал, что спектакль публике нравится, и с Дезире провала быть не может. Она имеет публику, которая с нетерпением ждет ее появления.

— Значит, вы не жалеете, что не пригласили Лотту Лэнгтон? — не удержалась я от вопроса.

Он выразительно посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Ну, ты-то ведь все понимаешь».

Он исчез, и мы расселись, чтобы насладиться последним актом.

Прежде чем погасли огни, я заметила, что кто-то внизу, в партере, пытается привлечь мое внимание. Я вдруг ощутила, как внутри меня поднимается волна радости. Это был Родерик Клэверхем. Я подняла руку и, дав понять, что узнала, улыбнулась ему. Он ответил улыбкой. Я взглянула на Чарли. Он обсуждал шоу с Робером Буше и явно не видел своего сына. Я не стала говорить ему, что Родерик в театре. Я уже усвоила урок и размышляла над тем, все ли понял Родерик.

Спектакль закончился сумасшедшей овацией. На сцену посыпались цветы, и Дезире произнесла коротенькую речь. Прижав к груди руки в деланном смущении, она сказала, что самая большая радость для нее это играть для них.

— Я знала, что вы полюбите «Мауд». Я полюбила ее с самого начала.

Публика направилась к выходам. Я поймала в толпе еще один взгляд Родерика. Он повернулся ко мне и улыбнулся. Я взглянула на Чарли, он по-прежнему не видел своего сына.

Я пошла в гримерную Дезире вместе с Чарли и Робером. Марта проворно помогала ей переодеваться. Все выпили шампанского.

Дезире поцеловала Долли и сказала:

— Видишь, я справилась!

— Ты была великолепна, дорогая, — заметил Долли, разве я не говорил, что так и произойдет?

Робер произнес со своим забавным французским акцентом:

— А что, Ноэль уже достаточно взрослая, чтобы выпить шампанского?

— Сегодня — да, — сказала мама. — Подойди, дорогая. Давай выпьем за хорошее…

Мы выпили за «Мауд». Примерно через полчаса мы собрались домой. Томас поджидал нас в экипаже.

Прежде чем распрощаться, было множество поцелуев и поздравлений, потом мы сели в экипаж — мама, Марта и я. На улицах было не очень людно, публика уже разошлась.

— Ты, должно быть, очень устала, — сказала я маме.

— О, дорогая, так и есть. Я намереваюсь спать завтра до полудня.

Недалеко от дома я заметила девушку. Она стояла неподалеку от фонаря, свет падал на ее лицо. Она выглядела удрученной, и я задумалась, что она делает здесь в такой поздний час. Томас спрыгнул с козел и открыл дверцу экипажа. Мама вышла, и я заметила, что девушка сделала шаг в ее сторону. Лицо ее по-прежнему сохраняло напряженное выражение. Раньше чем я вышла из экипажа, она быстро повернулась и пошла прочь.

— Ты видела эту девушку? — спросила я.

— Какую девушку?

— Ту, что стояла здесь. Похоже, она поджидала тебя.

— Должно быть, хотела взглянуть на графиню Мауд, — заметила Марта.

— Да, но что-то в ней было необычное.

— Еще одна из помешанных любительниц театра, — сказала Марта, — думает, что она может стать второй Дезире. Не сомневаюсь в этом. Почти все они такие.

— Ну, идем, — сказала мама, — не знаю, как ты, но я уже наполовину сплю.

Несчастный случай

Постановка «Графини Мауд» стала очередным успехом Дезире. Это произошло через три недели после премьеры, в четверг, когда должен был состояться дневной спектакль. Мама уехала в театр, я собиралась сделать кое-какие покупки, потом зайти в театр после спектакля и вернуться вместе с мамой домой. Так бывало часто. Это давало возможность немного побыть вдвоем.

Только я вышла из дому, как увидела Родерика Клэверхема.

— Привет! — сказал он, и несколько секунд мы стояли, улыбаясь друг другу.

— Вы все еще в Лондоне? — спросила я.

— Я уже побывал дома и вернулся.

— Как там древности?

— Пока никаких новых открытий. Я надеялся вас увидеть. И уже был здесь раз или два с той же целью. Сегодня повезло.

Мне польстило признание, что он искал встречи со мной.

— Вы собирались зайти к нам?

— Я подумал, что при сложившихся обстоятельствах это не очень удобно. Не так ли?

— Возможно…

— В то время как случайная встреча…

— Это, конечно, совсем другое дело.

— Куда вы собрались?

— Всего лишь сделать кое-какие покупки.

— Могу я присоединиться к вам?

— Вам будет неинтересно.

— Ну почему же?

— Я не собираюсь покупать что-то определенное, просто хотела убить время, чтобы подойти к театру к концу спектакля и вернуться домой вместе с мамой.

— Тогда я провожу вас до самого театра.

— До окончания спектакля еще два часа.

— Значит, мы можем хорошо погулять. Вы покажете мне эту часть Лондона. Может быть, мы сможем выпить где-нибудь по чашке чая? Или вам это кажется скучным?

— Совсем наоборот.

— Тогда пошли?

— Вы, конечно, больше всего интересуетесь прошлым, — сказала я, когда мы начали нашу прогулку, — но, полагаю, здесь нет ничего столь древнего, как ваши римские находки. Мою гувернантку привлекает этот район. Он связан с театральной жизнью, а она очень привязана ко всему этому.

— Возможно, потому, что живет в театральной семье.

— Да, возможно, но, честно говоря, Мэтти[6] пренебрежительно относится к ее достижениям. Когда некоторые люди встречаются с кем-то, кто достиг вершины, они рассматривают этот успех как низшую ступень того, чего они могли бы достичь сами, особенно если они еще не сделали и первого шага к своей цели. Понимаете, Мэтти воображает, что она великая актриса и только впустую тратит время, занимаясь учительством.

— А я думал, что она гордится своей нынешней ученицей.

— Мы, в общем-то, с ней ладим. Думаю, в глубине души она сознает тщетность своих надежд. Но вы, наверное, заметили, что люди получают удовольствие, когда предаются мечтаниям?

— Весьма возможно.

— Это самый легкий путь. Мэтти живет в воображаемом мире, видит себя на сцене в прекрасном спектакле, где играет леди Макбет, принимает аплодисменты, цветы, а на следующее утро читает в газетах о своей гениальности. И при этом она не переживает всю эту нервотрепку, ужасающие сомнения, ночные кошмары перед премьерой, то есть все то, через что в реальной жизни проходит моя мать.

— Мне казалось, что ваша мать была абсолютно уверена в успехе.

— И тем не менее… Она говорит, что если вы не испытываете нервного напряжения, то никогда не сыграете спектакль наилучшим образом. В любом случае, уверяю вас, что быть актрисой, пользующейся успехом, нелегко, и я полагаю, мечты Мэтти гораздо более приятны, чем реальность. Ее влечет к этим местам, она любит театральное окружение и получает истинное удовольствие, прогуливаясь здесь.

— Я тоже.

— Мы посещаем библиотеки и раскапываем интересные факты из театральной жизни. Вы можете представить, насколько это интересно, вы ведь испытали нечто подобное с вашими римскими реликвиями.

— Разумеется, понимаю.

— История, которую я собираюсь рассказать вам, касается одной несправедливо обиженной женщины. Актриса театра, который как раз и находился на Вер-Стрит, она играла Роксану в «Осаде Родоса». Обри де Вер, граф Оксфордский, пришел посмотреть этот спектакль и воспылал к ней страстью. Де Вер не мог жениться на актрисе, а она не соглашалась на связь без свадьбы. Тогда негодяй нарядил своего человека священником, и тот совершил мнимый свадебный обряд. Она обнаружила, что ее обманули, когда уже было поздно.

— Полагаю, она была не единственной, кто пострадал подобным образом.

— Мэтти любит собирать подобные истории. Она может часами рассказывать о высокомерной Колли Циббер и добродетельной Энн Брэйсджирдл.

— Расскажите, пожалуйста, о добродетельной.

— Это актриса, умершая в середине восемнадцатого века, в ту пору, кажется, жили многие интересные люди. Она обладала очень высокими моральными принципами, что было большой редкостью для актрис. Часто ходила по окрестностям и помогала бедным. Она напоминает мне мою мать. Мама тоже получает сотни писем с просьбами. Люди часто поджидают ее возле театра с самыми душераздирающими рассказами.

— У вашей мамы прелестное лицо… В ней есть и мягкость, и нежность. Но она обладает и какой-то внутренней красотой. Я верю, что люди с такими лицами действительно прекрасны.

— Как хорошо вы сказали! Я обязательно передам ей эти слова. Она будет смущена. Она вовсе не считает себя таким уж хорошим человеком. Скорее грешницей. Но вы правы. Она в самом деле хорошая. Я часто думаю, как мне повезло, что я ее дочь.