— Нет, вы не изнежены, повелитель, — искренне возразил Али, оглядывая мускулистое сильное тело бея. — Просто боюсь, вам все наскучит и вы сорвете злость на мне.

— Я предупрежу тебя заранее, Али, — хмыкнул Камал.

Массируя широкую спину хозяина, Али ни на минуту не переставал болтать:

— Суданский посол просит аудиенции, повелитель. Я слышал, что он привез для вас девственницу необычайной красоты, захваченную в Александрии, подарок от своего повелителя. Возможно, она понравится вам больше, чем Елена.

В голосе юноши прозвучали презрительные нотки, но Камал предпочел их не замечать. Потянувшись, он перевернулся на спину.

— Откуда ты знаешь, что девушка невинна? — поинтересовался он.

Али поднял два пальца.

— Суданец… я слышал, как он разговаривал об этом со стариком Хасаном… он проверил ее.

— Хасан или суданец?

— Хасан, этот похотливый старый козел!

— Осторожнее, Али, — мягко остерег Камал.

Али украдкой поглядел на хозяина, понимая, что зашел слишком далеко. Хасан и эта ведьма — мать повелителя единственные люди, о которых никто не смел сказать дурного слова, даже в шутку.

Ах, господин, теперь вы велите побить меня?!

— Возможно, — небрежно бросил Камал. — Или придется повторить Хасану то, что ты сказал, и пусть он сам расправится с тобой.

Он мрачно хмурился, пока не заметил страха в глазах Али.

— Глупый юнец, — проворчал наконец Камал и, поднявшись на ноги, с отвращением бросил: — Да я весь скользкий и гладкий, как девушка.

— Но, господин, вы не пахнете так же сладостно!

— У тебя всегда наготове ответ, Али, — заметил Камал, когда раб стал его одевать.

— Женщины это любят! — сказал Али, широко улыбаясь.

— Значит, тебе хотелось бы самому проверить новую рабыню?

— И у меня это получилось бы так же хорошо, повелитель.

— Пожалуй, надо было оскопить тебя и сделпть евнухом, — пригрозил Камал, но юноша рассмеялся, уверенный в расположении хозяина.

Али закончил одевать господина, расчесал его густые волосы, и Камал наконец направился к выходу, ослепительно красивый в тунике из мягкой белой шерсти и широких шальварах из той же ткани. Сафьяновый голубой пояс туго обхватывал тонкую талию. На боку висел кинжал с усыпанной драгоценными камнями рукояткой. Шею обвивала золотая цепь.

— Мне говорили, что вы очень похожи на отца, — удовлетворенно произнес Али.

— Да, хотя волосы у меня гораздо светлее. Должно быть, в нашем роду была какая-то северная принцесса, привезенная издалека.

— Еще мне передавали, — непочтительно перебил Али, — что прославленный пират Хар эль-Дин любил забавляться сразу с несколькими девушками в гареме. Говорят, их крики наслаждения раздавались по всему дворцу. — Али недоуменно покачал головой: — Странно, господин. Неужели у него было несколько языков?

— Кажется, мне следовало бы велеть вырвать язык у тебя, Али, — вздохнул Камал и стукнул раба по плечу. Даже этот несильный удар свалил Али на пол. — Черт возьми, мальчишка, да когда же ты нарастишь хоть немного мускулов? — разозлился он, нагибаясь и поднимая раба. — И запомни хорошенько, безмозглый болван: у мужчины между ног есть все, чтобы дать женщине блаженство!

— Особенно у вас, господин, — кивнул Али.

— Наглый юнец, — бросил Камал, впрочем, без всякой запальчивости и, немного помолчав, объявил: — Я приму суданского посла перед ужином.

— Хорошо, повелитель. Мужчина должен иметь много женщин. Вам следует почаще заглядывать в гарем, хотя бы для того, чтобы люди знали: вы так же могучи, как отец. А у вас даже жены нет!

Камал только покачал головой. Он не хотел брать жену-мусульманку. Он мимолетно подумал о новой девушке, которой придется овладеть сегодня же ночью. Еще одна гаремная пленница, очередное подтверждение его силы и богатства. Интересно, как поступил бы европеец, обнаружив в своей постели готовую на все девственницу? Скорее всего посчитал бы, что попал на небо.

Камал отпустил Али и снова вспомнил о матери. Вернувшись в Оран, он наделил ее властью, о которой женщина может лишь мечтать. Во имя всего святого, как могла она злоупотребить этой властью?!

Глава 4

Камал прошел через огромный центральный двор, отделявший гарем от основных зданий дворца. Вечер выдался не очень жарким; ветви деревьев покачивались на легком ветерке. Тонкий серп луны, медленно поднимавшейся на горизонте, и первые звезды освещали небо неярким желтоватым светом.

Вдоль высоких стен гарема были расставлены стражники; двойные ворота охраняли евнухи. Завидев повелителя, они низко поклонились и распахнули створки резного дерева.

Его взору открылся еще один двор, обсаженный плакучими ивами, низко опустившими густые зеленые ветви. Посреди звенел прозрачными струйками фонтан с небольшим бассейном, окруженный цветами и мраморными скамейками, на которых сидели молодые, прелестные, ярко одетые девушки. Звонкие голоса и смех вторили журчанию воды. В дальнем конце двора изящно изогнутые арки вели в покои гаремных невольниц.

Во дворе неожиданно воцарилась тишина. Женщины заметили повелителя и замерли в благоговейном оцепенении. Его не ожидали. Камал кивнул, и девушки торопливо отвели глаза. Некоторые были ему незнакомы, без сомнения, именно те, кто делил когда-то постель с Хамилом.

— Повелитель!

Радж, старший евнух, переваливаясь с боку на бок, спешил к нему, разгоняя на ходу девушек. Камал почему-то даже обрадовался, что они исчезли.

— Вам следовало бы предупредить заранее о своем приходе, — мягко упрекнул Радж. Камал улыбнулся пожилому евнуху с огромным животом, гладкими, как у ребенка, щеками, и лысой, словно яйцо, головой: евнух скорее всего брил голову, воображая, что это придает ему больше достоинства. Камал считал Раджа столь же умным, сколь и безгранично преданным. Он правил гаремом железной рукой, не допуская ни ссор, ни скандалов, и сумел поладить даже с матерью повелителя.

— Я знаю, куда идти, Радж, — заверил Камал, но евнух все-таки проводил господина к покоям матери, остановился на пороге и низко поклонился Джованне.

— Повелитель! — коротко провозгласил он. Камал оглядел покои матери. Она многое изменила здесь за последние полгода, и обстановка теперь являла собой странную смесь арабского и европейского стилей. С противоположной стены свисала темно-зеленая бархатная драпировка, украшенная яркими цветами из дамасского шелка. Дверной проем был выложен лучшим итальянским мрамором. На резных полочках была расставлена фарфоровая и хрустальная посуда. Пол устилали толстые шерстяные ковры, усеянные разбросанными повсюду подушками. Но мать, кроме того, добавила несколько итальянских кресел с резными подлокотниками. На другой стене висели многочисленные картины, вещь неслыханная, мало того, запретная в мусульманском мире. Мать сидела в кресле, но, как только Камал вошел в комнату, торопливо поднялась.

— Сын мой, — тихо воскликнула она. — Я счастлива твоим желанием разделить со мной ужин.

— Я тоже рад, мадам.

Он легонько прикоснулся губами к ее щеке.

— Ты так добр к одинокой матери.

— У вас нет причин для одиночества, — сухо заметил Камал.

Мать, не отвечая, кивнула Раджу, и тот, в свою очередь, хлопнул в ладоши. Три девушки-рабыни внесли закрытые крышками серебряные блюда и осторожно расставили их на низком столе. Прекрасный костяной фарфор, салфетки, вилки и ножи уже были разложены на столе — еще один европейский обычай, презираемый мусульманами.

Европейская кухня оказалась для Камала приятной неожиданностью после арабской. Он наслаждался кровавым бифштексом и тушеным картофелем, но весьма умеренно пил ароматное красное вино. За ужином они почти не разговаривали. Наконец Камал, чувствуя приятную сытость, со вздохом откинулся на подушки и поднял маленькую китайскую чашечку с кофе на золотом филигранной работы блюдце. Рабыня подала ему зернышки граната на серебряной тарелочке. Мать нетерпеливым жестом отпустила девушку и поднесла к губам бокал с вином. Мусульманам, особенно женщинам, запрещалось пить вино. Но мать все-таки была итальянкой, хотя и приняла ислам, чтобы стать второй женой отца.

Джованна осторожно поглядывала на сына поверх краев хрустального бокала. Жаль, что он так похож на Хар эль-Дина, омерзительного старого распутника. Но Алессандро и ее сын, и она сделала все возможное, чтобы он стал не только мусульманином, но и настоящим итальянцем. Правда, она плохо знала Камала.

— Алессандро, — мягко сказала она по-итальянски, я прошу тебя о милости.

Камал властно поднял руку:

— Прежде чем вы изложите свою просьбу, мать, я должен выяснить кое-что. Скажите, почему вы, воспользовавшись моей печатью, приказали одному из капитанов уничтожить два корабля графа Клера.

Значит, ему уже обо всем известно! Джованна надеялась улучить подходящий момент, чтобы все рассказать сыну, но теперь это уже не важно. Придется ей, беззащитной женщине, воззвать к чести и благородству Алессандро.

Джованна чуть заметно улыбнулась, но ответила достаточно серьезно:

— Это вендетта, сын мой. Для того чтобы отомстить, пришлось ждать двадцать пять лет. Теперь, когда ты стал всемогущим беем, я прошу тебя помочь мне.

Камал удивленно поднял густые брови.

— Месть, мадам? Из-за вас я стал предателем, лгуном, нарушившим договор с влиятельным английским аристократом. Клянусь Богом, мадам, да сознаете ли вы, что наделали?

Джованна скромно потупилась, хорошо зная, что Алессандро, подобно отцу, обладает даром читать по глазам, и тяжело вздохнула, увидев на своих руках маленькие коричневые пятнышки — признак неумолимо надвигающейся старости.

— Алессандро, пожалуйста, выслушай меня, прежде чем строго судить. Двадцать пять лет назад я была захвачена в плен твоим отцом, привезена в Оран, в его гарем, жалкой рабыней. Невольницей, а ведь я была графиней, генуэзской аристократкой!

— Мадам, все это мне уже известно. Вы провели здесь половину жизни, но не пленницей, а второй женой моего отца. И до сих пор я не подозревал, что вы недовольны своим положением.