* * *

В своем темно-синем вдовьем платье я прохожу за Изабель в часовню, бросая осторожный взгляд в сторону главного нефа, где король с братьями слушают мессу. Королевская скамья пуста, там никого нет. Я чувствую болезненный укол разочарования и думаю, что ему не удастся увидеться со мной. Он обещал быть здесь утром, но не пришел. Я становлюсь на колени позади Изабель и пытаюсь сосредоточиться на молитве, но латинские слова кажутся бессмысленной скороговоркой звуков, сквозь которые слышится: «Увидимся завтра. Ты пойдешь на утреннюю мессу?».

Когда служба заканчивается, и Изабель поднимается, я не встаю вместе с ней, я опускаю голову, словно полностью погружена в молитву. Она нетерпеливо вздыхает, а затем оставляет меня в покое. Ее дамы выходят из часовни, я слышу, как за ними закрывается дверь. Священник, стоя спиной ко мне, убирает с алтаря святые дары, а я, сложив руки и закрыв глаза, начинаю молиться так истово, что не слышу, как Ричард подходит и встает на колени рядом со мной. Я чувствую его прежде, чем успеваю открыть глаза — легкий аромат мыла и чистый запах кожи новых сапог, тихий шелест одежды, когда он опускается на колени, запах раздавленного цветка лаванды под его ногой и, наконец, тепло его руки поверх моих сплетенных пальцев.

Я медленно, словно просыпаясь, открываю глаза, и он улыбается мне.

— О чем ты молишься?

Кажется, это самый подходящий момент, чтобы сказать: «О тебе».

— На самом деле ни о чем.

— Тогда я скажу тебе, что ты должна молиться о своей свободе и свободе своей матери. Должен ли я просить Эдуарда за вас обеих?

— Не мог бы ты попросить об освобождении мамы?

— Я мог бы это сделать? Ты действительно этого хочешь?

— Конечно. Как ты думаешь, она могла бы вернуться в замок Уорик? Ее пустят туда? Или она сможет вернутся в какой-то из других наших домов? Как ты думаешь, она захочет остаться в Болье, даже если ее освободят?

— Если она решит остаться в аббатстве и будет управлять своими землями оттуда, у тебя не будет ничего, и тебе все равно придется жить у сестры, — тихо говорит он. — Если Эдуард простит и освободит ее, она по-прежнему останется богатейшей женщиной, но никогда больше не появится при дворе; будет жить богатой отшельницей. Тебе придется жить с ней, и у тебя не будет ничего своего до самой ее смерти.

Священник убирает чашу в хранилище, перелистывает страницы Библии и вкладывает шелковую закладку между листов, потом почтительно кланяется кресту и идет к двери.

— Иззи будет в ярости, если не получит состояния моей матери.

— А что будешь делать ты, не имея ничего? — спрашивает он.

— Я могла бы жить с мамой.

— Ты действительно хотела бы жить в уединении? И не иметь приданого. Только то, что она захочет дать тебе. Если ты в будущем захочешь выйти замуж… — он замолкает, словно эта мысль только что пришла ему в голову. — А ты хочешь выйти замуж?

Я простодушно смотрю на него.

— Я ведь никого не вижу, — говорю я. — Они не позволяют мне бывать в обществе. Я вдова в мой первый год траура. Кто на мне женится, если никто не может даже поговорить со мной?

Его глаза прикованы к моим губам.

— Ты говоришь со мной.

Я вижу, как он улыбается.

— Иногда, — шепчу я. — Но это не похоже на ухаживания, когда думают о браке.

Дверь за нашими спинами открывается, и кто-то входит, чтобы помолиться.

— Может быть, тебе нужна своя доля наследства вместе со свободой, — очень тихо говорит Ричард мне на ухо. — Может быть, твоя мать должна остаться там, где она сейчас, и разделить свое состояние между вами с сестрой. Тогда ты была бы свободна жить своей жизнью и сделать собственный выбор.

— Я не смогу жить одна, — возражаю я. — Мне не позволят. Мне всего пятнадцать лет.

Он снова улыбается и немного пододвигается так, что его плечо касается моего. Я хочу прижаться к нему, хочу, чтобы он обнял.

— С независимым состоянием ты сможешь выйти замуж за любого человека по своему выбору, — он не повышает голоса. — Ты принесешь своему мужу огромное приданое. Любой мужчина в Англии будет рад жениться на тебе. Большинство из них будет отчаянно желать тебя.

Он делает паузу, чтобы дать мне возможность обдумать его слова. Он поворачивается ко мне, его карие глаза серьезны.

— Можешь быть уверена в этом, леди Энн. Если я добьюсь, чтобы твое состояние вернули тебе, все мужчины будут у твоих ног. Твой муж станет одним из крупнейших землевладельцев королевства и будет связан с древнейшей английской семьей. Ты сможешь выбирать среди лучших из них.

Я жду.

— Но по-настоящему хороший человек не должен жениться на тебе ради состояния.

— Не должен?

— Хороший человек женится на тебе по любви, — говорит он просто.

* * *

Рождественские праздники заканчиваются, и мой зять Джордж, герцог Кларенс, самым любезным образом прощается со своим братом королем и младшим братом Ричардом. Иззи целует королеву, целует короля, целует Ричарда, целует всех, кто выглядит достаточно важным, чтобы получить ее поцелуй. Она смотрит на мужа, словно его взгляд является для нее командой к действию. Она похожа на хорошую охотничью собаку, которой не нужен свисток, она подчиняется кивку головы и щелчку пальцев. Джордж хорошо выдрессировал ее. Она привыкла повиноваться ему, как прежде нашему отцу: он стал ее господином. Она была так напугана могуществом Дома Йорков — на поле боя, в море, в таинственном мире колдовства — что цепляется за него, как за единственного защитника. Оставив нас во Франции, чтобы присоединиться к мужу, она следовала за ним повсюду, куда Джордж вел ее, и не боролась за сохранение верности нам.

Ее фрейлины садятся на лошадей, и я вместе с ними. Король Эдуард подает мне руку. Он не забыл, кем я была, хотя его двор прикладывает немалые усилия, стараясь забыть, что когда-то существовали другие король и королева, другой принц Эдуард вместо ребенка, которого повсюду носят за королевой, что когда-то были вторжение, поспешный марш и кровавая битва. Королева Елизавета спокойно смотрит на меня своими серыми, как старый лед, глазами. Она не забывает, что мой отец убил ее отца и брата. Этот кровавый долг еще придется когда-нибудь заплатить.

Я сажусь на коня, расправляю платье и принимаю в руки поводья. Я занята моим кнутом и перебрасываю гриву моей лошади на одну сторону. Я пытаюсь оттянуть момент, когда я в последний раз посмотрю на Ричарда.

Он стоит рядом с братом. Он всегда рядом с братом — теперь я знаю, что на земле существует неизменная любовь и верность. Когда мы встречаемся глазами, он смотрит прямо на меня, его щеки пылают румянцем любви. Любой, кто не поленится взглянуть на него, сразу заметит, как он опасно нескромен. Он кладет руку на сердце, словно присягая мне. Я смотрю по сторонам, слава Богу, на нас никто не обращает внимания, все садятся на коней, а Джордж отдает команды страже. Не боясь ничего, Ричард стоит посреди толпы с рукой на сердце, словно хочет, чтобы весть мир узнал, как он любит меня.

Он меня любит.

Я качаю головой, как будто упрекаю его, и смотрю на поводья в моих руках. Потом снова поднимаю голову, а он все так же смотрит на меня, и его рука по-прежнему лежит на сердце. Я знаю, что должна отвернуться и сделать вид, что ничего не чувствую, словно прекрасная дама из песни трубадура. Но я всего лишь одинокая девушка, а он красивый юноша, который обещал служить мне и сейчас стоит передо мной, положив руку на сердце, а его глаза улыбаются нежно и ласково.

Один из телохранителей спотыкается, его лошадь шарахается и сталкивается с другим всадником. Каждый ищет свое место в кавалькаде, король обнимает жену. Я быстро срываю с руки перчатку и одним движением бросаю ее Ричарду. Он ловит ее на лету и прячет на груди под дублетом. Никто ничего не видел. Никто не узнает. Стражник успокаивает лошадь, садится на нее, извиняясь, кивает капитану, и королевская семья поворачивается, чтобы помахать нам.

Ричард смотрит на меня, застегивает крючок на дублете и улыбается мне. Теперь у него есть моя перчатка, мой залог. Я дала его по своей доброй воле. Больше я не буду ничьей пешкой. Следующий шаг, который будет сделан, будет моим решением. Я выбираю свободу, а затем выберу мужа.

Глава 8

Л'Эрбер, Дондон, февраль 1472


Герцог Джордж и его герцогиня Изабелла располагают в Лондоне обширным поместьем, их дом большой, словно дворец, с сотнями слуг в ливрее Кларенса. Он гордится своей щедростью и копирует правило моего отца давать мясо любому, подошедшему к кухонной двери в обеденное время. Через двор идет постоянный поток просителей, нуждающихся в помощи, и двери приемного зала Джорджа всегда открыты, потому что он не хочет отказывать никому, даже последнему из арендаторов на своей земле. Все должны знать, что отдав ему свою верность, они смогут получить покровительство самого заботливого господина. Теперь десятки, даже сотни людей, когда-то безразличных, знают, как хорошо иметь Джорджа своим господином, настоящим союзником и заступником, желанным другом — и популярность Джорджа ширится, как весенний паводок.

Изабель изображает милосердную леди, раздавая милостыню бедным у порога своей часовни, прося Джорджа о снисхождении, когда ей дают знак проявить доброту. Я следую за ней, как один из символов ее показной благотворительности, и время от времени кто-то замечает, как добры ко мне моя сестра и зять, ведь они приняли меня, когда я была опозорена, и позволяют жить в своем доме, хотя у меня нет ни гроша.