«Синий Рэдклифф».

Теперь она все вспомнила.

Это она, Люси, надела тогда подвеску. Она вбежала в дом расстроенная, думая, что больше не нужна для фотографии, и, обшаривая комнату Эдварда, натолкнулась на футляр с украшением. С того самого дня, когда они пешком шли в Берчвуд-Мэнор от станции, Люси смотрела на Лили Миллингтон глазами брата и все сильнее хотела походить на нее. Поэтому, взяв в руки подвеску, она решила: вот он, шанс хотя бы на мгновение ощутить, что значит быть Лили Миллингтон. Быть той, от кого Эдвард не может оторвать восхищенного взгляда.

Люси смотрелась в зеркало, когда у нее за спиной вдруг появилась Лили Миллингтон. Потом она сняла украшение и уже собралась вернуть его в футляр, когда появился тот человек, Мартин. Он хотел увести с собой Лили. И Люси в спешке сунула камень не в футляр, а в свой карман. Где он и лежал до сих пор, никем не найденный и не тронутый.


Люси давно поверила в историю, сплетенную инспектором Уэсли, но находка «Синего Рэдклиффа» стала той спущенной петлей, от которой в разные стороны сразу пошли дорожки, и весь рисунок, так тщательно выполненный, начал расползаться на глазах. И ясно почему: если семейную драгоценность никто не похищал, значит и мотива для преступления не было. И хотя из Нью-Йорка подтвердили, что пара, называвшая себя «мистером и миссис Рэдклифф», прибыла на означенном пароходе из Лондона и прошла регистрацию в порту, воспользоваться теми билетами мог кто угодно. Последним, в чьих руках Люси видела продолговатые кусочки бумаги, был тот страшный тип, Мартин. А Эдвард видел, как он убегал из дома. Один из билетов он мог взять себе, другой продать кому-нибудь. А то и оба сразу.

Оставалась проблема тайника под лестницей. Чтобы скрыться с Мартином, Лили Миллингтон должна была дать ему знать, где находится, а он – догадаться, как ее оттуда вызволить. Сама Люси сумела открыть люк, только когда разобрала инструкцию в письме, но даже так это было непросто. Значит, ему понадобилось бы время, чтобы найти Лили, и еще больше времени, чтобы решить задачу с люком. Но Фанни появилась в доме почти сразу, а за ней прибежал Эдвард. Мартин просто не успел бы освободить Лили Миллингтон.

Главное же, она, Люси, видела, какими глазами Лили Миллингтон смотрела на этого Мартина – в них был неподдельный страх; и еще видела, как та смотрела на Эдварда. А в том, что Эдвард без памяти любил Лили Миллингтон, не было никаких сомнений. Ее исчезновение доказало это – Эдвард стал призраком самого себя.

Но Лили Миллингтон все-таки исчезла, и это тоже было фактом. Ни один человек в Берчвуде не видел ее с того дня. Последней, кто ее видел, была она, Люси, – в тот момент, когда своими руками опустила над Лили крышку тайника.

И вот прошло двадцать лет, и Люси вернулась в Берчвуд-Мэнор. Встав с кресла, она сплела пальцы и изогнула руки в привычном жесте тревоги. Но тут же безвольно уронила их вдоль тела.

Ничего не поделать; пора. Раз уж она собирается открыть здесь школу – а Люси чувствовала, что другого пути у нее нет, – надо узнать правду. Ее планы от этого не изменятся. Все равно отступать некуда, да и смысла жалеть о том, что случилось, тоже нет.

Люси отодвинула кресло и опустилась на колени перед лестницей, зорко вглядываясь в подъем последней ступеньки.

Хитрая штучка, нечего сказать, да и сработана на совесть. Если не знать, что она здесь, никогда не найдешь. Во времена Реформации, когда на католических священников охотились люди королевы, в таких тайниках была большая нужда. За последние годы Люси провела целое расследование и выяснила, что только эта «священническая нора» у нее под ногами спасла шесть человеческих жизней. Собравшись с духом, Люси нажала на края подъема и откинула крышку.

Глава 29

Едва заглянув внутрь, Люси закрыла тайник. Эмоции, так долго подавляемые, вдруг вырвались наружу, и она громко, прерывисто завыла: сколько лет прошло с тех пор, как она обнаружила бриллиант в кармане своего платья, и все это время она одна несла немыслимый груз вины, который ни с кем не могла разделить. Она горевала о Лили Миллингтон, которая была так добра к ней самой и любила ее брата, горевала об Эдварде, которого она предала, оставила в полном одиночестве, поверив в историю инспектора Уэсли.

Когда Люси наконец снова смогла дышать, она спустилась на первый этаж. Сердце подсказывало, что именно она найдет в тайнике под лестницей. Больше того, она понимала это умом. Люси гордилась тем, что она – женщина рациональная, и потому у нее давно был готов план. Еще на безопасном расстоянии, в лондонском доме, она просчитала все варианты развития событий и разработала четкую, последовательную программу действий. И думала, что готова. Но на месте все оказалось иначе: руки так тряслись, что она не смогла написать письмо мистеру Ричу Миддлтону на Дьюк-стрит, в Челси. Вот этого она не предвидела – того, что у нее будут трястись руки.

И тогда Люси решила прогуляться к реке, успокоить нервы. Дошла до причала – это заняло меньше времени, чем она рассчитывала, – и повернула оттуда в лес. Внезапно она осознала, что повторяет путь, проделанный ею в тот день: тогда она тоже бежала домой из леса, где Феликс собирался снимать свою фотографию.

Полянка в лесу, которую Феликс выбрал тогда для снимка, никуда не делась. Стоя на ней, Люси сразу представила всю их тогдашнюю компанию в костюмах. И почти воочию увидела, как она сама, тринадцатилетняя, сгорая от чувства несправедливости, бежит через заросший цветами луг к дому. Туда, где всего через несколько минут найдет бархатный футляр с бриллиантом и повесит себе на шею, тут ее застанет Лили Миллингтон, которой она поможет укрыться в тайнике и тем самым столкнет с горы камень, вызвавший неумолимую лавину судьбы. Но нет; она не будет безучастно наблюдать за тем, как удирает ее фантомное тринадцатилетнее «я». Лучше вернуться к реке.

Еще тогда, в Лондоне, обнаружив у себя в чемодане «Синий Рэдклифф», она сразу поняла, что камень необходимо спрятать; вопрос в том – куда. Она перебрала множество вариантов – зарыть его где-нибудь на Хэмпстед-Хит, спустить в канализацию, зашвырнуть в пруд с утками в Долине здоровья, – но в каждом ей мерещились слабые места. Конечно, трудно представить себе, что какой-нибудь пес станет рыться именно в том месте, где Люси спрятала камень, найдет его, схватит и принесет хозяевам, или что утка найдет его в пруду, проглотит, спокойно пропустит через свой пищеварительный тракт и выбросит вместе с пометом на берегу, где его углядит некое остроглазое дитя. Не менее иррациональным было предположение, что, даже если один из этих невероятных сценариев все же осуществится, эту находку свяжут с ней, с Люси. Но чувство вины, как уже успела убедиться Люси, есть самая иррациональная из эмоций.

К тому же, по правде говоря, Люси беспокоило даже не то, что обнаруженное сокровище свяжут с ней. Гораздо существеннее было то, что если через столько лет от официальных выводов следствия придется отказаться, значит все принесенные тогда жертвы будут напрасны. И чем больше времени проходило, тем важнее делалась для нее эта мысль. Люси не могла спокойно думать о том, что Эдвард мог бы не скитаться теперь по свету; что, если бы она раньше рассказала ему всю правду, он оплакал бы потерю Лили Миллингтон, но постепенно утешился бы и смог жить дальше.

Нет, камень следовало спрятать: пусть все продолжают верить в историю его исчезновения. Слишком далеко все зашло, чтобы предлагать иную версию событий. Только она, Люси, будет знать, что случилось на самом деле. И будет жить с этим знанием. Если бы можно было повернуть время вспять и все исправить, она бы это сделала, но такой возможности не существует – а потому непреходящее чувство вины и одиночество станут для нее самым подходящим наказанием.

Сначала Люси хотела опустить подвеску в ящик вместе со всем прочим, но, оказавшись внезапно на берегу Темзы, которая в этих местах, казалось, становилась совсем другой рекой, не той, что в Лондоне, она вдруг ощутила настоятельную потребность избавиться от камня еще раньше. Темза показалась ей идеальным укрытием. Это земля легко расстается со своими секретами, а река уносит свои вдаль, к бездонному морю.

Люси сунула руку в карман и вытащила за цепочку «Синий Рэдклифф». Надо же, такой блестящий камень. И такой редкий.

Люси в последний раз дала ему посмотреть на солнечный свет. Потом, размахнувшись, зашвырнула его подальше и, не оглядываясь, зашагала к дому.


Ящик привезли четыре дня спустя. Еще до отъезда Люси заказала его в Лондоне, сообщив хозяину мастерской, что позже напишет, куда и когда доставить товар. Конечно, у нее была робкая надежда, что заказ останется невостребованным и деньги будут потрачены зря, но в целом, сказала она себе, факты свидетельствуют, скорее, об обратном.

Она выбрала гробовщика по имени Рич Миддлтон, державшего лавку на Дьюк-стрит в Челси, объяснила ему, что ящик понадобится очень маленький, и оставила целый список других указаний.

– Тройная свинцовая обивка? – удивился гробовщик и запустил руку в шевелюру под помятым цилиндром. – Зачем это вам? Чтобы схоронить младенца, такое не нужно.

– Я ничего не говорила о младенцах, мистер Миддлтон, и вашего мнения не спрашивала. Вот мои требования; если вы не в состоянии их выполнить, так и скажите, я сделаю заказ в другом месте.

Он примирительно поднял пухлые, удивительно мягкие на вид розовые ладони и сказал:

– Ладно-ладно, деньги-то ваши. Вам нужна тройная свинцовая обивка, значит ее вы и получите, мисс?..

– Миллингтон. Мисс Л. Миллингтон.

Это, конечно, было наглостью с ее стороны, но наглостью сентиментальной. К тому же она не могла назвать свое настоящее имя. Да и Эдварда уже не было в живых, и Фанни двадцать лет как застрелили – Лили Миллингтон никто уже давно не ищет.

Закончив излагать подробности, Люси передала гробовщику список и заставила его прочесть написанное вслух. Убедившись, что он все правильно понял, она попросила его немедленно подготовить счет.