Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера

– Я даже слова такого не говорил – «призрак»; я сказал только, что в доме присутствует нечто. К тому же я не дошел до конца истории.

– Так дойди теперь.

– Когда королева явилась, чтобы забрать своих детей назад, в страну фей, она была так благодарна двум старикам, которые сохранили их целыми и невредимыми, что наложила чары на их дом и на землю, где он стоял. Говорят, что с того дня в верхнем окне любого дома, который стоит или будет когда-либо стоять здесь, время от времени станет вспыхивать свет, знак присутствия стариков Элдричей.

– Свет в окне.

– Да, так говорят люди.

– А ты его видел?

Эдвард не сразу дал ответ; Люси знала, что он вспоминает о Ночи Преследования.

Торстон не отступал:

– В письме, которое ты написал мне сразу после покупки Берчвуд-Мэнор, были слова о том, что этот дом давно звал тебя. Я тогда не понял, что это значит, и ты пообещал рассказать все при встрече. Но когда мы встретились, у тебя на уме было уже другое.

Взгляд Торстона на миг отклонился в сторону и скользнул по Лили Миллингтон, которая ответила на него спокойно и прямо, без тени улыбки.

– Это правда, Эдвард? – раздался голос Клэр с другого конца стола. – Ты действительно видел свет в окне?

Эдвард ответил не сразу. Люси едва удержалась, чтобы не пнуть в лодыжку Клэр, так подставившую его. Она не забыла, как в то утро брат был напуган и бледен, какие глубокие тени залегли у него под глазами: всю ночь он простоял у окна, гадая, сможет ли то, что преследовало его в лесу и в полях, настичь его в доме.

Люси попыталась перехватить взгляд Эдварда, дать знать, что она его понимает, но он смотрел лишь на Лили Миллингтон. Казалось, он читал что-то по ее лицу, словно в комнате никого не было, кроме них двоих.

– Сказать? – спросил он наконец.

Лили Миллингтон взяла его за руку:

– Только если ты сам хочешь.

И тогда с легким кивком и улыбкой, сразу сделавшей его на несколько лет моложе, он заговорил:

– Много лет назад, когда я был ребенком, я забрел в этот лес один, ночью, и что-то страшное…

Тут раздались громкие удары во входную дверь.

Клэр взвизгнула и вцепилась в Адель.

– Это, должно быть, Эмма, – сказал Феликс.

– Наконец-то, – выдохнул Торстон.

– Но зачем Эмме стучать? – возразила Лили Миллингтон. – Раньше она входила сама.

Стук повторился, став на этот раз еще громче, и тут же запели петли двери: кто-то медленно толкал ее внутрь.

В коридоре раздались шаги, они приближались, и все, кто был в комнате, переглянулись в дрожащем свете канделябров, думая о том, кто же сейчас войдет.

Вспышка молнии посеребрила мир за окном, дверь распахнулась, внутрь ворвался порыв ветра, и острые тени от язычков пламени заплясали по стенам столовой.

На пороге в зеленом бархатном платье – том самом, в котором она позировала для портрета, – стояла невеста Эдварда.

– Извините, что я так поздно, – сказала Фанни, и новый раскат грома наполнил комнату. – Надеюсь, я не пропустила ничего важного?

Стягивая дорожные перчатки, Фанни шагнула в столовую, и атмосфера, царившая в комнате, сразу претерпела неуловимую, но решительную перемену. Люси не поняла, как это случилось, но после мгновения напряженного ожидания все внезапно заходили и заговорили, словно актеры на сцене. Клэр и Адель на диване погрузились в увлеченный разговор (не забывая, однако, прислушиваться к тому, что происходило за пределами их тесного кружка); внимание Феликса вновь привлек переполненный водосток; Торстон, не обращаясь ни к кому в отдельности, во всеуслышание жаловался на голод и на то, как трудно в наши дни найти надежную помощницу по дому; а Лили Миллингтон, извинившись и тихонько добавив что-то про хлеб и сыр, встала и вышла из комнаты. Эдвард тем временем подошел к Фанни и стал помогать ей снимать плащ, с которого струйками текла вода.

И только Люси не получила в этом спектакле никакой роли. Всеми забытая, она сидела в кресле и вертела головой, не зная, к кому себя привязать. Так ничего и не придумав, она неловко встала и медленно, то и дело останавливаясь, подошла к двери, постаравшись незаметно просочиться мимо Фанни, которая говорила:

– Стакан вина, Эдвард. Красного. Дорога из Лондона была мучительной.

Выйдя из столовой, Люси обнаружила, что ноги несут ее на кухню. Там оказалась Лили Миллингтон: стоя за столом на месте Эммы, она отрезала тонкие ломтики от большой головы чеддера. Когда Люси появилась на пороге, Лили оторвалась от своего занятия.

– Проголодалась?

Только тогда Люси поняла, что действительно хочет есть. День выдался такой волнительный – сначала она обнаружила план дома, потом искала Эдварда и исследовала «норы священников», – что даже чаю попить было некогда. Она взяла большой зазубренный нож и стала резать хлеб.

Лили зажгла сальную лампу, которой обычно пользовалась Эмма; тяжелый запах горящего говяжьего жира наполнил помещение. Конечно, ничего приятного в нем не было, но в такую ночь, когда снаружи в окна яростно хлестали потоки дождя, и в самом доме что-то менялось, медленно, но неотвратимо, Люси была почти рада знакомой вони, которая даже вызвала у нее что-то вроде ностальгии.

Она чувствовала себя очень юной и больше всего хотела снова стать ребенком, той маленькой девочкой, для которой мир был черно-белым, и чтобы няня готовила ей сейчас постель, вложив под одеяло медную грелку на длинной ручке – для изгнания зябкой сырости.

– Хочешь, фокус покажу? – Лили Миллингтон по-прежнему резала сыр, а Люси так глубоко ушла в свои мысли, что даже не поняла, слышала она эти слова на самом деле или ей почудилось.

Но вот Лили Миллингтон подняла голову и посмотрела, точнее, уставилась на нее; протянула через стол руку, и тонкая морщинка удивления прорезала ее лоб, а длинные пальцы вынули что-то из-за уха Люси. Лили открыла ладонь: там лежала серебряная монета.

– Смотри-ка, шиллинг! Мне повезло. Надо проверять тебя почаще.

– Как ты это сделала?

– Магия.

Пальцы Люси метнулись к уху.

– А меня научишь?

– Подумаю. – Лили взяла у нее пару ломтиков хлеба. – Сэндвич?

Она сделала сэндвич и себе, сев с ним у дальнего конца стола, поближе к окну.

– Прерогатива кухарки, – сказала она, перехватив взгляд Люси. – Не вижу смысла торопиться. Они сейчас слишком заняты. Да и с голоду никто не умрет.

– Торстон сказал, что ему до смерти хочется есть.

– Вот как?

Лили Миллингтон с удовольствием впилась зубами в сэндвич. Люси подошла и села с ней рядом.

В окно они видели разрыв между туч, а в нем – чистое небо над грозой. Пара далеких звезд сверкала в небесной прогалине.

– Думаешь, мы когда-нибудь узнаем, как возникли звезды? – спросила Люси.

– Да.

– Правда? Почему ты так уверена?

– Потому что химик Бунзен и физик Киршгоф придумали, как с помощью спектра, на который распадается свет, проходя через призму, определить, какие химические вещества входят в состав солнца.

– А звезды?

– Они на очереди. – Лили Миллингтон тоже смотрела теперь в небо, тусклый огонек сальной лампы подсвечивал ее профиль. – Мой отец часто говорил мне, что я родилась под счастливой звездой.

– Счастливая звезда? Что это?

– Старое моряцкое суеверие.

– Твой отец был моряком?

– Нет. Когда-то он был часовых дел мастером, и очень хорошим. К нему часто обращался отставной капитан из Гринвича, у которого была коллекция хронометров, – отец присматривал за ними, чинил их и набрался там всяких морских присказок и суеверий. В Гринвиче я впервые посмотрела в телескоп.

– И что ты увидела?

– Мне очень повезло: тогда как раз открыли Нептун. На небе появилась планета – новая и в то же время древняя.

Люси тут же пожалела, что у нее не было отца-часовщика, который водил бы ее в Королевскую обсерваторию.

– А мой отец умер, когда я была совсем маленькая; его сбил экипаж.

Лили Миллингтон повернулась к ней и улыбнулась:

– Будем надеяться, что нам с тобой повезет больше, чем им. – Она кивнула на стол. – А теперь пора кормить голодных.

Пока Люси дожевывала свой сэндвич, Лили Миллингтон разложила остальные на большом сервировочном блюде из фарфора.

Да, Лили Миллингтон очень отличалась от других натурщиц, чьи хорошенькие мордашки напоминали Люси осенние листья больших лип: нарядные и зеленые, они жили всего одно лето, а на следующий год о них не было и помину, на смену им приходили новые, не хуже прежних. Лили Миллингтон интересовалась наукой, видела в телескоп планету Нептун, а еще в ней было нечто особенное, то, что показал в своих картинах Эдвард. Из-за этого же он рассказал ей о Ночи Преследования. Люси казалось, что она должна ненавидеть Лили Миллингтон, но ненависти почему-то не было.

– А где ты научилась показывать фокусы? – спросила она.

– У фокусника-француза, который давал представления на улицах Ковент-Гардена.

– Не может быть.

– Правда.

– В детстве?

– Совсем маленькой.

– А что ты делала в Ковент-Гардене?

– В основном обчищала карманы.

Тут Люси поняла, что Лили Миллингтон ее просто дразнит. Так делал и Эдвард, когда хотел закончить разговор. Доедая сэндвич, она заметила, что прореха в тучах сомкнулась и звезд больше не видно.

Когда они вошли в столовую, Эдвард как раз выходил: в одной руке он держал свечу, на другой мешком висела Фанни.

– Мисс Браун устала с дороги, – подчеркнуто вежливо сказал он. – Я провожу ее в спальню.

– Конечно, – откликнулась Лили Миллингтон. – Я присмотрю, чтобы тут все не съели.

– Я поняла, что ты это не всерьез, – заплетающимся языком говорила Фанни, пока они медленно шли по коридору. – И никому ничего не сказала, ни одной живой душе. Ты просто испугался. Перед свадьбой такое бывает.

– Ш-ш-ш, не надо об этом сейчас, – Эдвард помог ей найти первую ступеньку, – завтра поговорим.