— Но вы ведь живете неподалеку, — сказал он.

Хелена поняла, что разговора избежать не удастся, и подняла голову: на нее смотрели темные глаза на загорелом лице. Она явно возбудила его любопытство, так как взгляд у него был заинтересованный, но, слава Богу, он ее не узнал.

— Я живу на побережье, сэр, с мамой и младшим братом.

Хелене оставалось лишь надеяться, что он вскоре потеряет к ней интерес, но тут вмешался дядя и опять, сам того не желая, поставил ее в неловкое положение.

— А не пойти ли нам перекусить? Вы ведь не откажетесь от чашечки чая, дорогая? — спросил он жену. — Присоединяйтесь к нам, лейтенант.

Лейтенант предложил Хелене руку, проводил их до буфета, а затем откланялся со словами:

— Вы позволите нанести вам визит, леди Брейки?

— Конечно, мистер Брукс. Правда, мы часто выезжаем, поскольку у племянницы дебют в свете, но мы будем рады вас видеть. — Когда лейтенант ушел, она с довольным видом обратилась к невестке: — Не помешает дать знать этому молодому человеку, что Хелена пользуется успехом.


— Ты не поедешь с нами к леди Фаншо, Хелена? — спросила леди Уайтт, надевая перчатки. — Дорогая, уж не больна ли ты? Ты сегодня выглядишь немного бледной.

Хелена с потухшим взглядом сидела на диване, забыв о вышивании.

— Я просто немного устала, мама, — с улыбкой ответила она. — Скоро я привыкну к городскому распорядку.

— Я отправлю Джона в Грин-парк с няней — нечего ему носиться по дому. А ты отдохни и не увлекайся вышиванием. Мы с тетей вернемся около пяти. Пообедаем сегодня пораньше, поскольку твой дядя задержится.

Все ушли, и в доме воцарилась тишина. В гостиной было душно, и Хелена распахнула двери в оранжерею, откуда повеяло прохладой и ароматной свежестью.

Альбом для рисования лежал на фортепьяно в гостиной, и Хелена, взяв его, уселась в оранжерее среди распустившейся зелени. Как давно она не держала в руках карандаш! В последний раз это было на пристани Сиддлшэма, когда она пыталась запечатлеть образ мужчины, стоящего на палубе яхты. И этот мужчина теперь так много для нее значит…

Хелена перевернула лист с незаконченным рисунком папоротника и закусила кончик карандаша. Затем, почти помимо воли, рука ее начала рисовать, и на бумаге появились очертания сильных мужских ног.

Память подсказывала мельчайшие детали: напрягшиеся жилы, изгибы стопы и пальцев, крепко упершихся в доски палубы, острый бугорок лодыжки. Рисунок был готов очень быстро, и Хелена с восторгом отметила, что это, пожалуй, самая лучшая ее работа. В рисунке отразилась вся сила ее чувств, вся невысказанная любовь. Ее талантом художницы всегда восхищались, но до сих пор она ни разу не вкладывала в творчество души. Добавив последние штрихи, она отложи-ла карандаш и прижала рисунок к груди, как будто прикасалась к Адаму.

Послышался негромкий деликатный кашель. Это появился Фиш, дворецкий в доме Брейки.

— Вы принимаете посетителей, мисс Уайтт? Пришел лорд Дарвелл. Прислать вашу горничную?

Хелена, тихонько вскрикнув, вскочила и рассыпала карандаши, которые покатились по плиточному полу. Фиш наклонился и подобрал их.

— Спасибо, Фиш. Скажите, что меня нет.

— Хорошо, мисс Уайтт. Могу ли я узнать, будете ли вы сегодня кого-либо принимать?

— Нет… да… только миссис Раулетт.

— Слушаюсь, мисс Уайтт.

Фиш с поклоном удалился. Вид у него был недовольный: по его мнению, молодой леди не стоило пренебрегать таким достойным посетителем.

Когда Фиш ушел, Хелена стала взволнованно расхаживать между высоких скамеек с папоротниками и любимыми орхидеями коммодора. Какая наглость! И это после того, как прошлым вечером он оставил ее в обществе лейтенанта Брукса. А если бы тот ее узнал? Несмотря на любовь к Адаму, Хелена не могла простить ему такое предательство. И особенно обидно, что это произошло сразу после вальса, когда он вел ее в альков, чтобы побыть с ней наедине. И еще он сказал: «Что касается будущего…» И не договорил. Какое будущее он имел в виду?

Хелена села и снова взяла в руки альбом, но не захотела ничего добавлять к рисунку.

Она услышала стук, затем почувствовала сквозняк. Наверное, не заперли дверь в сад, подумала она.

— Хелена, — раздался голос.

Она вскочила и резко обернулась, едва не опрокинув скамью с орхидеями. Адам бросился вперед, успев ловко подхватить падающий горшочек и поставить его на место.

У Хелены слова застряли в горле. Наконец она обрела дар речи.

— Что вы здесь делаете? Сколько времени вы следите за мной?

Он оперся о косяк двери, скрестив ноги в высоких сапогах, и сказал:

— Извините меня. Я не думал, что испугаю вас, но вы так чудесно выглядели, сидя среди цветов.

Его спокойствие просто поразительно!

— Я сказала Фишу, что никого не принимаю… Как вы сюда попали?

— Фиш![12] Ну и имя у дворецкого… — Увидев, как рассержена Хелена, Адам перестал ее дразнить. — Я перелез через стену.


— Через стену?! Но она не меньше семи футов высотой!

— Я встал на седло и перелез. К счастью, со мной конюх. Он стоит с лошадью у задних ворот.

— Которые закрыты.

— Да. Поэтому мне пришлось перелезть через забор.

— Хватит про заборы, лошадей и Фиша! Как вы вообще посмели сюда войти? И это после вчерашнего вечера… — Хелена сердито покачала головой.

Адам вдруг посерьезнел, подошел к ней и, взяв за руки, усадил рядом с собой на скамью.

— Прошлый вечер… Вот почему я здесь.

— Вы меня бросили… — Хелена хотела было высвободить руки, но ей это не удалось. Голос у нее дрожал, а сердце бешено колотилось.

— Я боялся, что вы именно так истолкуете мое поведение.

— А что еще я могла предположить? — Хелена наконец вырвала ладони из его рук. — Вот уж не думала, что вы убежите от этого человека.

— Хелена, маловероятно, что он узнал бы в элегантной юной леди, находящейся в обществе уважаемых людей, испачканную мукой сварливую повариху. Но память — странная вещь, и Брукс мог вдруг вспомнить, что где-то вас уже встречал, и если бы увидел нас вместе, то, вполне возможно, обо всем догадался бы. Он ненавидит меня, Хелена, и, чтобы навредить мне, погубит вас.

— Но почему он так сильно вас ненавидит? — спросила она. — Чем вы ему так досадили?

Адам вытянул длинные ноги и погрузился в раздумье.

— Мы вместе учились в Итоне и, как мне кажется, невзлюбили друг друга с первого взгляда. Мне почему-то удавалось во всем опережать Брукса, а он еще мальчиком отличался чрезмерным тщеславием и изо всех сил старался всегда быть первым. Потом я узнал о нем кое-что настолько непристойное, что не осмеливаюсь вам рассказать…

— О, не прикидывайтесь таким щепетильным, милорд! Вы хотите сказать, что от него забеременела девушка?

— Хорошо, пусть будет так. Он совратил дочь почтенного торговца, а потом, узнав, что она ждет ребенка, бросил ее. Я случайно узнал, что отец выгнал ее из дома и она живет в крайней нищете. Тогда я нашел ей работу на молочной ферме у одного из арендаторов моего отца, и теперь она стала фермершей, растит здорового сынишку, который думает, что его отец был убит в сражении.

— А Брукс знает о том, что вы сделали для девушки?

— Да, я ему об этом сказал, так как хотел дать ему возможность исправить то зло, что он причинил, и позаботиться о ней и о малыше. Но он решил, что я сделал это лишь потому, что собирался шантажировать его.

— Это ужасно, но, к сожалению, подобные случаи не редкость. Странно, что он до сих пор является вашим непримиримым врагом.

— Дело не только в этом. Как я уже говорил, Брукс крайне честолюбив. В прошлом мой отец, граф Шеффорд, имел связи в Адмиралтействе, и Брукс вообразил, что он воспрепятствовал его повышению в должности. Сейчас Брукс направлен служить в акцизное управление, и это лишь усугубило его злобу. Он спит и видит поймать меня с контрабандой.

Хелена в страхе схватила Адама за руку.

— Вы будете осторожны? Вы ведь занимаетесь контрабандой?

Он улыбнулся.

— Вам это известно. Риск способствует остроте ощущений во время плаванья. А каким образом, скажите на милость, дамы приобретают шелка и кружева, пока мы воюем с Францией?

Хелена вспомнила об одежде из шелка и кружев и покраснела.

— И это все, чем вы занимаетесь? — спросила она, но Адам не заметил ее смущения и не услышал вопроса — он увидел альбом, упавший на пол. Нагнувшись, он поднял его и стал медленно перелистывать.

Хелена попыталась отнять у него альбом.

— Милорд, пожалуйста… это всего лишь неумелая мазня.

— Вы называли меня Адамом, когда мы бывали одни, — рассеянно произнес он. — А вот этот рисунок очень хорош. — Он указал на портрет Джона, спящего на диване с игрушечным корабликом, зажатым в грязном кулачке.

— Адам… отдайте мне альбом.

Теперь он рассматривал незаконченный рисунок папоротника.

— Минутку… Не скромничайте, Хелена. Рисунки действительно замечательные. Вы и красками пишете?

— Да! Позвольте мне показать вам мои акварели… а это всего лишь наброски.

Но было поздно — он перевернул лист и увидел… голые ноги. Наступило долгое молчание, затем голубые глаза Адама устремились на покрасневшую Хелену.

— Хорошо, — медленно произнес он, — очень хорошо. У вас замечательная зрительная память, но лучше не показывать этого леди Уайтт.

— О чем вы? — Хелена сделала удивленное лицо. — Это я срисовала со статуи в Британском музее и собиралась закончить пастель для мамы.

— Классическая статуя на палубе? Весьма необычно. Законопаченные доски вам особенно удались. — Глаза Адама смеялись. — Хелена, не надо краснеть. Я польщен тем, что вы так отчетливо меня воспроизвели. Я могу взять этот рисунок?