И Чезаре приступил к рассказу, начав с распри между братьями и ссоры по поводу пиццы, и в конце концов дошел до утренних событий.

— Этот Луиджи… Он снимает квартиру вместе с одним из наших официантов. Сегодня утром Луиджи, мой собственный шурин… Он пришел на работу, и… Мой собственный шурин! И Мария — она так его любит! — Чезаре закрыл глаза влажной от пота рукой.

— Продолжайте, — сказал Тибо. — Он пришел на работу, и?..

Глубокий вздох.

— Он пришел, переодетый в девушку. Сказал, что теперь его зовут Луиза. — Чезаре обхватил голову руками. Он чуть не плакал. — Господин мэр! Я не знаю, что мне делать.

— Я мэр, — беспомощно проговорил Тибо. — Я не врач и не священник. Что вы от меня хотите — чтобы я его арестовал?

— А вы можете его арестовать? — спросил Чезаре с надеждой в голосе.

— А вы этого хотите? Мария этого хочет? Вы за этим ко мне пришли?

Чезаре помолчал, внимательно разглядывая участок ковра между своими ботинками.

— Господин Крович, я пришел к вам потому, что вы хороший человек и многого достигли в жизни. Вы знаете жизнь. Скажите, что мне делать.

Тибо охватили смущение и стыд. «Хороший человек». Сколько раз он слышал эти слова? Добрый мэр Крович. Может ли быть ноша тяжелее этой? Он был хорошим мэром, когда во время наводнения трое суток работал, не смыкая глаз. Но был ли он хорошим человеком? Хороший человек бросил бы работу и побежал к своей старой тете Кларе, спасать ее вещи от наводнения.

У мэра нашлось время для всех, но только не для несчастной старушки, и когда она умерла — умерла от горя, потому что потеряла все, что имела, — Тибо знал, что это он убил ее. Убийца Крович — так следовало бы его называть. И вот Чезаре приходит к нему за советом, потому что он, Тибо, многого достиг в жизни, потому что он знает жизнь. У Тибо было время подумать на этот счет. Он знал, что сделал свою жизнь пустой и бессмысленной. Он сделал это сам, и в награду люди называют его добрым и хорошим и обращаются за советом. Тибо было стыдно. Он-то знал, кто он такой. Обманщик. Он закрыл лицо руками и едва не расплакался. Так они и сидели наедине, два печальных человека, и каждому из них было стыдно, и каждому из них было грустно. И оба молчали. Наконец Тибо проговорил:

— Господин Чезаре, своим доверием вы оказали мне большую честь.

Чезаре вытер глаза и громко высморкался в большой красный платок.

Мэр Крович подождал, пока стихнет эхо, и продолжил:

— Как мэр, я ничего не могу вам посоветовать. Но я дам вам совет, как друг. Вот, что я знаю о жизни… Я знаю, что в мире не так уж много любви, чтобы мы могли позволить себе ею разбрасываться. Дорога каждая крупинка. И если нам посчастливится найти любовь — не имеет значения, где, — мы должны ее беречь и наслаждаться ею, сколько сможем, до последнего поцелуя. Если бы я был на вашем месте…

Раздался стук, и в дверь просунулась голова Агаты.

— Я только напомнить, что в одиннадцать — заседание Планового комитета.

Чезаре громко вздохнул.

— Вы занятой человек, господин мэр. Мне пора уходить.

— Нет, подождите. Госпожа Стопак, пожалуйста, передайте членам комитета мои извинения. Место председателя пусть займет советник Брело.

— Он будет вне себя от радости, — сказала Агата и исчезла за дверью.

— Если бы я был на вашем месте, — продолжил Тибо, — я бы устроил вечеринку в честь приезда моей новой родственницы.

— Будет скандал. Над ним будут потешаться. Только подумайте: такой стыд, такие мучения!

— Вы говорите о его мучениях или о своих? Если он сможет все это вынести, то сможете и вы. Жизнь коротка.

Чезаре снова громко высморкался и вытер глаза.

— Я не сомневался, что нужно обратиться именно к вам, господин мэр. Вы — человек, знающий жизнь, но я и представить себе не мог, что это знание обошлось вам так дорого.

Тибо внезапно снова чрезвычайно заинтересовался поверхностью своего стола.

— Нет-нет, послушайте меня, — сказал Чезаре. — Только что мы разговаривали, как друзья. Позвольте же и мне сказать вам кое-что, как другу. Я обычный человек и уже немолод. Но моя мама была ведуньей, и я унаследовал ее дар. Почему такая молодая и красивая девушка, как Мария, вышла замуж за такого человека, как я? Потому что я приворожил ее заклинанием, вот почему. Я могу сделать для вас то же самое. Все, что для этого нужно, — несколько волосков с расчески. Это очень просто.

Тибо усмехнулся, не поднимая глаз. Какая нелепая идея! Мария полюбила Чезаре, потому что он хороший человек, или же ее привлекла та жизнь, которую он мог ей обеспечить, так что дело, разумеется, не в каком-то глупом заклинании. И уж ему-то, Тибо, приворотное зелье точно не нужно. Ему нужно проклятие — злое, ядовитое проклятие, орудие мести, которое заставит ее страдать так же, как страдал он, которое будет грызть и мучить ее, и никогда, никогда не ослабнет.

— Это я тоже могу сделать, — сказал Чезаре.

— Что «это»?

— То, что вы сказали.

— Господин Чезаре, я ничего не говорил.

— Вот я и могу это сделать — ничего. Как бы то ни было, мне пора идти. Вы — занятой человек, у меня тоже есть дела. Кроме того, нужно организовать вечеринку — за это вам надо сказать спасибо.

Они вместе вышли из кабинета, спустились по зеленой мраморной лестнице и учтиво распрощались, ни словом не упомянув о каких бы то ни было заклинаниях.

Однако когда Тибо возвращался к себе и проходил мимо пустого стола Агаты, его глаза остановились на сумочке, стоящей на полу рядом со стулом. Из сумочки выглядывала расческа. Добрый Тибо Крович, тот самый, который не верил в Бога и могущество святых, даже святой Вальпурнии, нагнулся и вытянул из расчески несколько темных волосков. Это было падение, и он это знал. Тибо Крович был не таким человеком, чтобы лазить в дамские сумочки — в особенности в сумочку госпожи Стопак. И он сделал это, когда слова Чезаре еще звучали в его голове. За это нет прощения. Он ненавидел то несчастное съежившееся существо, в которое превратился. И ненавидел ее, потому что именно она сделала его таким.

Тибо обмотал волоски вокруг пальца и поцеловал их, уверяя себя, что от них исходит ее аромат. Впервые за три года он прикасался к ней — но и это был лишь призрак прикосновения.

Он услышал шаги на черной лестнице — ее шаги, он ни с чьими не мог их спутать. К тому моменту, когда госпожа Стопак вернулась за свой стол, дверь в кабинет мэра уже несколько секунд как закрылась.

Агата села на стул и посмотрела на эту дверь. У кофейной машины стояли две чашки, одна в другой. Агату возмутил заключенный в них немой приказ. «Вымойте-ка, госпожа Стопак!» Она подняла глаза к потолку и хмыкнула. Потом облокотилась на стол и опустила плечи. В глаза ей в стотысячный раз бросилась воткнутая в стену кнопка, напомнила об открытке, которую когда-то держала.

Агата поддела кнопку самым кончиком изящного ногтя и извлекла из нее тихую нотку. Кланк! Потом устало вздохнула и покрутилась на стуле из стороны в сторону. Нога задела сумочку. Агата взглянула вниз, увидела, что расческа торчит наружу, и запихнула ее поглубже. Что-то было не так.

Словно птица, которая бросает гнездо, если, вернувшись, найдет его потревоженным, Агата знала — что-то не так. Возможно, чего-то не хватает. Она заглянула в ящики стола, потом подняла с пола сумочку, открыла ее, проверила, на месте ли кошелек.

Кланк! Дергать ногтем эту кнопку уже превратилось у нее в привычку. Это заставляло ее вспоминать. Иногда день проходил за днем, а она не вспоминала, хотя и сидела с утра до вечера за столом, глядя на кнопку и не замечая ее. А потом, по какой-то неведомой причине, старые мысли возвращались к ней, и она понимала, что забыла. Забыла, что помнит.

Кланк! Она вспомнила, как лежала на кровати Гектора, а он писал с нее очередную «Обнаженную», ни одну из которых так никогда и не закончил. Она вспомнила, как лежала, смотрела на пятна на потолке и размышляла о Тибо и об этом вопросе. Она ведь так и не спросила его: «Тибо, если мы с тобой один раз, всего лишь один только раз займемся любовью, поможет ли это тебе? Хватит ли тебе этого? Излечишься ли ты?»

Кланк! Агата встала, быстро подошла к двери кабинета мэра и впервые за три года вошла, не постучавшись, — просто распахнула дверь и вошла. Тибо сидел за столом, засовывая что-то в коричневый конверт. Он посмотрел на нее и улыбнулся — ведь поскольку она не постучала, у него не было времени сделать угрюмый вид, а его естественной реакцией даже на саму мысль о ней была улыбка. И он улыбнулся, как улыбался в старые времена, когда она заходила в его кабинет.

— Господин мэр, — начала Агата и замолчала. Продолжать было невозможно. Ни одна фраза, начинающаяся со слов «господин мэр» не могла закончиться приглашением в постель. Агата захлопнула рот так резко, что щелкнули зубы, развернулась и вышла. Через пару секунд Тибо встал из-за стола и закрыл дверь.

~~~

На следующее утро, когда добрый мэр Крович сошел с трамвая на две остановки раньше Ратушной площади и прошелся по Замковой улице до «Золотого ангела», в кармане его пиджака лежал тот самый коричневый конверт, который видела Агата, когда ворвалась к нему в кабинет. На ходу Тибо то и дело засовывал руку в карман, чтобы убедиться, что конверт на месте, надежно прижат бумажником.

Войдя в кофейню, Тибо встал на свое обычное место за высоким столиком у двери, заказал кофе по-венски и притворился, что читает газету. Конверт жег его карман, как когда-то открытки, а уши горели от стыда, но именно сегодня, когда ему больше всего хотелось быть невидимым и никому не известным, не было ему спокойствия в «Золотом ангеле». Каждый официант, проходя мимо, обязательно чуть-чуть задевал его и извинялся.

И каждый по очереди говорил: «Доброе утро, господин мэр», так что он был вынужден отвечать: «Доброе утро!», а потом, когда не поздоровавшихся официантов не осталось, они продолжали улыбаться и кивать ему, бесшумно перемещаясь по залу. Тибо погрузился в чтение статьи о самой старой золотой рыбке в Доте. Потом в его чашке кончился кофе. Тибо посмотрел на часы: без десяти девять. Он вытащил мятный леденец из пакетика, купленного в киоске у трамвайной остановки, поболтал его языком между зубами, достал из кармана конверт и положил его на стол. Его ручка была наполнена черными чернилами. Он размашисто и зло написал на конверте «господину Чезаре», придавил его пакетиком с леденцами, словно опасаясь, что его может унести ветер, положил на блюдце несколько монет и вышел на улицу.