Знаете, как это называется? Восторг.

Посмотрите на нее. Видите, как она улыбается? Кусочек картона и несколько слов, вот и все. Так мало! Видите, как она переворачивает открытку, смотрит на обнаженную богиню и думает: «Я прекраснее, чем она? Я и в самом деле прекраснее, чем она? Более желанна?»

Ну конечно же! Ведь женщина на открытке — не более чем пятно краски на кусочке картона, а Агата Стопак — теплая и нежно-розовая. Настоящая. Женщину, изображенную на картине, несколько веков назад похоронили там, где хоронили в Мадриде проституток, а Агата Стопак жива и дышит, по ее венам струится кровь. Посмотрите на нее. Видите, как она заходит в пустой кабинет Тибо, подходит к городскому гербу и показывает мне открытку, словно говоря: «Посмотри, какие оценки я сегодня получила в школе!»? Потом она делает милый реверанс и с улыбкой говорит: «Спасибо!», потому что она хорошая девочка и вежливая.

А вот она ищет в ящике стола кнопку, прикалывает открытку к стене над столом и сидит, не сводя с нее взгляда. Этому занятию она продолжала предаваться и тогда, когда в кабинет вошел мэр Крович. Выглядел он очень удрученно.

Но Агата лучисто улыбнулась ему и прикоснулась изящным ноготком к краю открытки — не столько для того, чтобы ее поправить, сколько для того, чтобы привлечь к ней внимание.

— Доброе утро, — проговорил Тибо чуть дрожащим голосом. — Обед? Я хотел сказать, потом. Не хотели бы вы сходить пообедать? Потом? Со мной?

— Было бы славно, господин мэр.

— Хорошо, — сказал Тибо. — Хорошо. Послушайте, мне сейчас надо будет уйти, так что, может быть, договоримся встретиться там, в «Золотом ангеле»? Около часа?

— Было бы славно, господин мэр.

— Хорошо. И еще я хотел бы извиниться. За вчерашнее. За вопрос про дружбу. Я сожалею.

— Знаю. Все забыто. — И Агата снова слегка поправила открытку кончиком пальца.

Через несколько минут после часа дня, когда Тибо прибежал на Замковую улицу, Агата уже сидела за столиком у окна. Он увидел, как она улыбается ему сквозь стекло.

Когда он пробрался к ней сквозь ряды занятых столиков, Агата подняла свою сумочку со стула, который заняла для него.

— Я уже сделала заказ и за вас тоже, — сказала она. — Становлюсь дерзкой на старости лет.

— Отлично. Так что у нас на обед?

— Как обычно — то, что, по мнению Мамы Чезаре, сегодня особенно хорошо удалось.

Они засмеялись. Потом Тибо сказал:

— У меня для вас подарок. — Он положил на стол коричневый пакет и подвинул его к Агате. — Это книга.

Агата посмотрела на него взглядом, в котором читалось: «Я догадывалась», и взяла пакет в руки.

Было в Агате Стопак что-то такое… Как-то так она умела делать самые обычные вещи, что на нее нельзя было не смотреть. Это получалось у нее не специально — более того, она даже не подозревала об этом, а если бы подозревала, то у нее и не получалось бы так приковывать к себе внимание. Но иногда она двигалась, или смотрела, или просто была — так, что прежде никому и в голову не могло прийти, что можно двигаться, смотреть или быть настолько красиво, настолько совершенно. Так было и сейчас. Она поднесла пакет ко рту, словно собиралась его поцеловать, схватила зубами кончик ленты, потянула за него и развязала узел. Потом провела пальцами по чуть стершимся золотым буквам на обложке.

— Гомер… — Это был полу-вопрос.

— Вы говорили, что хотели бы, чтобы в вашем доме в Далмации был Гомер. Когда вы выиграете в лотерею.

— Я не очень-то много читаю, Тибо.

— Это не важно — читать-то будете не вы, забыли? Вы будете лежать в прохладной воде и пить красное вино, а я буду угощать вас оливками.

Агата улыбнулась, поднесла книгу к лицу и вдохнула ее запах.

— Пахнет, как на пляже. Как на пляже в солнечный день. Спасибо. Очень милый подарок. Я сохраню его в целости и сохранности до тех пор, пока вы не захотите почитать мне вслух.

— Можно было бы прямо сейчас, — предложил Тибо.

— Нет-нет, сейчас уже принесут спагетти. Кстати, я могу вам кое-что показать.

— Моя очередь получать подарки? — с надеждой в голосе спросил Тибо.

— Увы. У меня для вас ничего нет, но я могу поделиться с вами вот этим, если вы не против. — Агата достала из сумочки записную книжку, такую пухлую, словно между всеми ее страницами были положены закладки из плотной бумаги. — Вот, смотрите: это и есть мой домик на побережье Далмации. Я все время ношу его с собой. Там вы и сможете почитать мне Гомера.

Агата перелистнула несколько страниц записной книжки и показала Тибо вырезанные из журналов фотографии.

— Видите, я хочу, чтобы у парадной двери стояли вот такие большие цветочные горшки с лавандой и розмарином. А между плитками садовой дорожки должен расти тимьян.

Тибо вспомнил угольную пыль между камнями брусчатки в порту, проституток и мужчин в тени подворотен.

— В детстве я собирала такие вырезки и менялась ими с подружками на детской площадке. Их можно было купить в газетном киоске. Мне нравились картинки с толстыми ангелочками, которые опираются локтями на облака и выглядят чем-то недовольными, как господин Гильом.

Тибо перелистнул страничку и показал пальцем на следующую картинку.

— А это что? Расскажите.

Но в этот момент к столику подошел официант с двумя огромными тарелками спагетти.

— Penne pikante, — объявил он и совершил над тарелками обычные магические пассы перечницей и теркой для пармезана.

— Вот такой я хочу камин, — сказала Агата, когда официант удалился, — достаточно большой, чтобы можно было греться зимой, не боясь сквозняков. Когда я перееду в Далмацию, то никогда больше не буду мерзнуть.

— Я этого не допущу, — вставил Тибо, и Агата едва не замурлыкала от удовольствия. Она слегка изогнулась и, порочно улыбаясь, проговорила:

— Не сомневаюсь.

Тибо почувствовал себя глупым и неловким — она перещеголяла его в нахальстве. Он хотел казаться порочным, опасным и бывалым человеком, но она видела его насквозь и показала это, сказав всего-то пару слов.

Тибо опустил глаза в тарелку.

— Кушайте, — сказал он и, помолчав, прибавил: — Очень вкусно, не правда ли?

— Да, вкусно, но я приготовила бы не хуже.

— Вы любите готовить?

— Да, и у меня это очень хорошо получается. Но в наши дни никто это не ценит, — Агата ткнула спагетти вилкой.

— Расскажите, что вы любите готовить.

Польщенная таким интересом, Агата снова заулыбалась.

— Я готовлю мужскую еду. Бабушка меня научила. У меня получается замечательная еда для мужчин.

Тибо застонал про себя. «О да, — подумал он. — И из тебя получилась бы отличная еда для мужчины. Ты и есть мужская еда!» Но он был уже достаточно учен, чтобы промолчать. Он только кивнул, поощряя ее продолжать.

— Мужчинам нравится что-нибудь мясистое, что-нибудь такое, во что можно вонзить зубы.

Тибо едва не взвизгнул.

— Вам что, смешно? — спросила Агата. — Не смейтесь, еда — это очень серьезно. Это способ показать человеку, что ты его любишь. Ну или, — она снова опустила взгляд в тарелку, — один из способов. Нужно отобрать правильные ингредиенты, выбрать хороший кусок мяса, правильно его приготовить и красиво сервировать. Так ты показываешь человеку, что хорошо к нему относишься. Так ты проявляешь свою доброту.

Тибо знал, что можно быть жестоким, абсолютно ничего не делая, не крича на человека и не избивая его, — достаточно только не давать ему шанса проявить свою доброту. Он положил ладонь на руку Агаты.

— А что бы вы приготовили для меня?

Агата немного подумала.

— Я сварила бы вам рыбный суп — нет, мясной суп. Затем потушила бы кролика в сметанно-горчичном соусе по своему фирменному рецепту, и еще приготовила бы большой рисовый пудинг с мускатными орешками и изюмом.

— Этак я раздамся не хуже, чем пудинг.

«Ну нет, я бы этого не допустила, — подумала Агата. — Я бы держала тебя в форме, милый Тибо Крович. С тебя бы семь потов по ночам сходило». Но вслух она сказала другое:

— Ну, вам не помешало бы немножко поправиться. В любом случае, господина Гильома вы догоните еще не скоро.

— Да уж. Но сейчас мне что-то не хочется десерта. Уверен, Мама Чезаре кладет нам особенно большие порции, чтобы показать, что мы ее любимые клиенты. А вы закажите что-нибудь, если хотите.

— Нет, я тоже наелась. Приготовлю вам кофе в Ратуше.

Когда Тибо подошел к стойке, чтобы расплатиться, Мама Чезаре вышла из-за сияющей кофейной машины, заулыбалась, закивала и стала рассказывать, как ей приятно их видеть и как мило с их стороны, что они заходят, и как хорошо они выглядят. Потом она поманила Агату поближе к себе, и Тибо вежливо отошел к двери, чтобы не слышать, о чем они говорят.

— Приходи ко мне в гости поскорее, — сказала Мама Чезаре. — Приходи сегодня вечером.

— Сегодня я не могу, — ответила Агата. Это была неправда. Она вполне могла прийти. У нее не было никаких причин оставаться дома. Однако в настойчивости Мамы Чезаре было что-то такое, от чего Агате хотелось проявить непокорность.

— Тогда приходи, когда сможешь. Приходи поскорее.

От этих слов Агате стало грустно и стыдно.

— Я приду. Скоро приду, — сказала она.

Они шли рука об руку по Замковой улице, запруженной выбравшимися в поход по магазинам домохозяйками и служащими, возвращающимися после обеда на работу.

— Надеюсь, вам понравилась книга, — сказал Тибо.

— Я уже люблю эту книгу.

Это слово! Оно прорезало гомон толпы, словно звон монет или рев младенца. Это было всего лишь слово — слово, произнесенное на людной улице, но оно заслуживало большего, чем «эту книгу». Оно заслуживало того, чтобы за ним следовало меньше звуков. После него должно было стоять одно слово, а не два.