— Хорошо, сэр.

После того, как экономка ушла, прикрыв за собой дверь, я повернулась к своему хмурому родственнику и спросила:

— Вы что, действительно заботитесь о том, что скажут слуги, когда вашему брату плохо?

— Ему вовсе не плохо, он пьян, вот и всё. — Его ответ показался мне слишком жестоким. — Я знаю, что такое плохо, мадам. А это — вовсе не решение проблемы. Я слишком разочарован и устал подталкивать его. Раньше он не был таким.

Эдвард посмотрел на меня, будто ждал, что я отвечу. Я поняла лишь одно: он снова намекал на моё появление в жизни его брата, и я растерялась.

— Можете сколько угодно обвинять меня, — произнесла я упрямо, — но я старалась, как могла, сделать вашего брата счастливым.

Он хмыкнул, развернулся, намереваясь покинуть кабинет, но мои следующие слова заставили его остановиться:

— Как человек, которого едва не погубила разгульная жизнь, вы должны бы первым помочь ему и дать понять, что гнев — это не выход. Но вы струсили, и теперь уходите. А уходите только потому, что узнали себя. Вы испугались себя самого. И вы сказали, что алкоголь едва не испортил вас. Вы ошибаетесь и здесь — вы сами себя чуть не испортили. Где же ваш стойкий, фамильный дух и упрямство, сэр? Вы бросаете своего брата снова, как вы уже когда-то сделали это.

Я выпалила это, и лишь через несколько мгновений, пока Эдвард молчал, поняла, что именно сказала. Но в этот раз я не жалела ни о едином слове. Эдвард обернулся и посмотрел на меня очень пристально, по его тёмному взгляду я могла догадаться, что он не ожидал такого, и был удивлён. Через минуту, наконец, он вздохнул; его плечи устало поникли, и он сказал:

— Я предупрежу миссис Фрай, чтобы она приготовила хотя бы чаю для Джейсона. И для вас… Знаете, Кейтлин, я уже давно ни в чём вас не подозреваю. И я уверен в вас, но не в нём.

Он ушёл, а, когда его шаги стихли за дверью, я обернулась и увидела, как супруг поднялся и, держась за невысокую спинку кресла, стоял, слегка наклонив голову. Даже тогда, пьяный, в помятой одежде и с хмельным взглядом, он был слишком привлекателен, слишком желаем, и я даже подумала, что это мне бы стоило напиться до беспамятства, чтобы заглушить все те желания и страсти, которые он один мог бы усмирить.

Через пару минут, что я разглядывала его, а он стоял, ссутулившись и пытаясь держать равновесие, я решилась подойти к нему. Помогла снять уже расстёгнутую жилетку, затем осторожно усадила обратно в кресло. Вскоре миссис Фрай принесла поднос с парой чашек горячего чая, пахнущего корицей и яблоками. Осуждающе оглядев испорченный ковёр и сломанные полки, экономка ушла, но перед этим приободряющее мне улыбнулась.

Я молча опустилась на колени возле кресла, подав Джейсону чашку, и его руки почти не дрожали, пока он пил, медленно, пустым взглядом глядя то перед собой, то в пол. И вдруг до меня дошло, что все идеи и капризы событий, предшествовавших этой ночи, сошлись в одно, и теперь должно было случиться нечто такое, что бы, наконец, поставило точку. Единственное, чего я боялась — это каким же окажется предложение, где должна была бы стоять та точка.

Когда Джейсон сам поставил чашку на стол и издал вымученный вздох, я приподнялась, желая лишь посмотреть ему в глаза. Вместо этого он мягко обнял меня, и я оказалась стоящей между его коленей. Его кожа была достаточно горячей, чтобы я почувствовала её жар сквозь ткань ночного одеяния. Я просто коснулась рукой спутанных волос, затем опустилась на его колено, взяла в ладони его лицо и поцеловала, вложив в этот поцелуй всю свою тоску и нежность, потому что хотела дать понять, что он был мне нужен, и что он не одинок.

Его дыхание ещё хранило запах виски, но губы были такими мягкими и сладкими от горячего чая, что я полностью отдалась собственным чувствам; я хотела только целовать его, ощущать под пальцами чуть колючую щетину и крепче прижиматься грудью к нему. Я почти заставила его углубить поцелуй, потому что мне стало мало только его губ; я прекрасно осознавала, что делала. Ощущение его влажного языка, сплетающегося с моим, сводили меня с ума, и его большие ладони легли мне на спину. Я обвила его шею руками, чтобы быть ближе, и я не хотела останавливаться, потому что это было слишком хорошо и приятно.

Но когда Джейсон оторвался от меня, тяжело дыша, я посмотрела на него и увидела, что его глаза были влажными, взгляд был печальным, отчаянным. Я не могла понять, что случилось, и поспешила его утешить, но Джейсон дёрнулся, не позволив мне поцеловать его снова.

— Что ты делаешь, Кейт? — спросил он хриплым голосом. — Как ты можешь прикасаться ко мне после того, что я сделал?

— Мне всё равно, что ты сделал, — сказала я просто. — Ты ведь сам говорил. Я твоя жена. Но больше того, я тебя люблю. И на этот раз я говорю это сама, по собственному желанию.

Он попытался улыбнуться, но лишь на мгновение; я хотела заглянуть ему в глаза, а он никак не мог сосредоточиться, и его взгляд был прикован то к моим губам, то к открытой шее.

— Я слышал, что ты сказала Эдварду.

— Да, кажется, мы поменялись с ним местами.

— То, что ты сказала ему… — он снова посмотрел на меня и лизнул пересохшие губы. — Это было так… Я этого не заслужил, вот и всё. Я не заслуживаю даже находиться рядом с тобой сейчас.

— Но это не так! Ты не знаешь, какой ты, и что ты заставляешь меня чувствовать. Ты сильный, трудолюбивый и милосердный. Слишком благородный и честный с теми, кто этого не достоин. И ты делаешь меня сильной. Ты мог бы рассказать мне о том разговоре с Мэгги Уолш, но ты скрыл это от меня. Я отрицала причину, по которой ты сделал это, но теперь я понимаю. Ты хотел оградить меня от сплетен и от дурных мыслей о ней, об этой женщине, которая делала тебя несчастным.

Джейсон скривил губы и на мгновение закрыл глаза. Его правая рука переместилась на мою шею, пальцы погладили мою кожу.

— Пока я не перестану подозревать худшее и выпытывать у тебя что-то, что тебя гложет, я не успокоюсь. А сейчас я желаю этого больше всего на свете, — сказала я с улыбкой и поцеловала мужа в уголок рта. — Если ты дашь мне шанс понять тебя, я буду счастлива. И я готова ко всему, потому что я люблю тебя.

— И ты — моя, верно?

Я кивнула, тогда он прижался губами ко мне, и стал целовать так страстно, что я едва удержала равновесие и не соскользнула с его колена. Я всё ещё обнимала его, когда смутно, сквозь тёплую волну желания, осознала, что он поднимается. Джейсон велел мне остаться на месте, и я села в кресло, а он подошёл к столу, долго разглядывал что-то среди бумаг, затем вернулся с двумя уже знакомыми мне конвертами.

— Это же… не может быть…

— Я хочу, чтобы ты сама прочла всё, что здесь написано. И ты поймёшь. Я лишь надеюсь, что ты не возненавидишь меня после этого, Кейт.

— Ты уверен? — спросила я в последний раз.

Он кивнул, и я заметила, что он порывался сказать ещё что-то, но лишь покачал головой, вручил мне оба конверта и быстрым шагом покинул комнату, закрыв за собой дверь. Пребывая в некой растерянности, я не сразу взялась открывать эту тайну. И даже спустя минуты всего лишь смотрела на запечатанные бумаги, размышляя о том, что даст мне долгожданное посвящение. Я не чувствовала страха, потому что знала своего мужа: он мог попросту преувеличивать, такое иногда бывало.

И только на одно мгновение я задумалась о том, что могла бы возненавидеть его. Он сам говорил так: некоторые его действия могли заставить меня отвернуться от него. Но всё уже было неважно, я приблизилась к краю и была готова. Я любила Джейсона, несмотря на его странности и наше общее с ним начало.

Нетерпеливо я стала открывать первый конверт: там лежали всё те же фотокарточки и парочка чётких, но потрёпанных дагерротипов в серебряных рамках. Мэгги Уолш. Почти везде была изображена она, позируя совершенно обыкновенно. Всего лишь фотографии, и я не увидела в них ничего сверх ужасного. Всё те же изображения, та же подпись на задней стороне одного из них.

С большим волнением я принялась распечатывать письмо. Я сразу догадалась, что его написала Мэгги Уолш, таким же каллиграфическим почерком была подписана фотокарточка. Я читала внимательно, не пропуская ни слова. В комнате было достаточно света; стало совсем тихо, когда я услышала в голове собственный голос:

«Любимый мой Роберт!

Если бы ты только догадывался, до чего же скучным оказался этот зелёный юнец, мой так называемый супруг! Ты так верно охарактеризовал его при первой встрече пять месяцев назад: замкнутый маленький щенок, полностью зависимый от своего деда-тирана.

Я ненавижу этого противного старика, буду надеяться, что ему осталось недолго… Кстати, если тебе любопытно, моя горничная готова приправить один из ужинов старика, чтобы он как можно крепче спал. Только молю тебя, никому не сообщай об этом!

В прошлый раз ты спрашивал меня, что представляет собой Джейсон Готье в жизни. Так вот, я готова тебе ответить: этот мальчишка ужасно пугливый, к тому же холодный, как камни в полях к востоку от Лондона! Я представляю тебя, читающего эти строки, и твою неотразимую, уверенную улыбку, мой милый. Я бы всё отдала, лишь бы быть рядом с тобой и подальше от этих вечно угрюмых полуживых мертвецов.

Должна заверить тебя, любимый, мой муженёк не представляет собой ничего. И ты зря волновался и так яростно ревновал! Он ни за что не займёт твоё место в моём сердце, там и так нет места ни для кого. Ты один в моих мыслях, и даже в ту ночь, когда я сжалилась над этим мальчишкой и позволила ему прийти в мою постель, я клянусь, что думала только о тебе, твоих губах, целующих меня. Он не умеет ничего, и я бы посмеялась в его смазливое бледное лицо, если бы не мысли о тебе…»

Этой части для меня было более чем достаточно, чтобы догадаться о многом. Я поняла, что Мэгги презирала Джейсона с самого начала, хоть и не знала причины, по которой она вышла за него. Я поняла, что некий Роберт — это её родной брат. Тот самый, который так нагло и бесцеремонно проявил ко мне интерес.