Элли ощутила, как мужчина весь напрягся. Он долго ничего не произносил, а после покачал головой:

— Нет, чёрт подери! Я по-прежнему ничего не могу вспомнить. Хотя мне на миг показалось, что я вспомнил. — Он вздохнул, и она почувствовала его тёплое дыхание в своих волосах. — Сплошное расстройство, словно ответ вот он, ждёт тебя. Словно замечаешь краем глаза слабый проблеск, а стоит повернуть голову — и ничего уж нет…

— Уверена, память скоро вернётся, — успокаивала его Элли, накрыв ладонью его руку.

— Всё может быть. Ну, так вы готовы поговорить об этом?

— О чём?

Мужчина развернул её на коленях так, чтобы она могла хорошо видеть его лицо.

— Не увиливайте. Что вас так огорчило? Давайте, расскажите мне. Может, я и не в состоянии ничего вспомнить, однако помогу вам, как могу. Вас кто-то хотел обидеть? — Его глубокий голос звучал искренне.

Элли не могла заставить себя признаться в том ужасном подозрении, какое овладело ею в доме викария. Она посмотрела на собеседника, пытаясь придумать, как объяснить…

Должно быть, на её лице отразилось больше того, что ей представлялось.

— Всё дело во мне, верно? — мягко произнёс он. — Я ваша головная боль.

Она ответила не сразу, однако он и без того знал. Руки его расцепились, и ей внезапно стало холодно. Он осторожно снял её со своих коленей и усадил рядом на кровать.

— Нет, нет, — торопливо запротестовала она. — Это не… столько всего навалилось, но я не хотела обременять…

— Просто скажите… я… мне нужно знать, — говорил он хрипло. — Вы правда не знаете меня или всё же знаете и… и боитесь по какой-то причине?

Последовала недолгая тишина, затем он сунул руку под матрас и вытянул сковороду, которую туда в первую ночь положила Элли.

Она зарделась и не знала, куда девать глаза.

— Я нашёл её сегодня утром, когда одевался. Это предназначалось мне, верно? На случай, если я вздумаю накинуться на вас посреди ночи.

Смущённая, Элли кивнула.

— И когда вы недавно влетели в эту комнату, пробежав без остановки, должно быть, не меньше мили… Это всё из-за меня. Вы переживала за Эми, так ведь? Переживали, что оставили её со мной одну. А когда поняли, что она в безопасности и… никто её пальцем не тронул, разрыдались от облегчения…

Элли скорбно молчала.

От её безмолвного подтверждения его догадки, руки мужчины напряжённо сжались в кулаки.

— Я не вправе винить вас за это. Никто из нас не знает, что я за человек. Конечно, я не думаю, что смог бы обидеть ребёнка… но пока ко мне не вернулась память, я не могу знать, что я за человек… или каким был. — В голосе его явственно слышались боль и разочарование.

Элли пыталась придумать, что сказать. Она нутром чуяла, что человек он хороший, однако была согласна с ним в том, что им ничего о нём не известно.

— Полагаю, я сделал только хуже, вот так схватив вас, — с горечью признался он. — Я растерялся. Мне просто нужно было вас обнять… теперь вижу, что вёл себя дерзко.

Элли хотелось расплакаться. Нет! Она хотела сказать ему, что он поступил совершенно правильно, что она слишком смущена тем, как уютно чувствовала себя в его руках, чтобы признаться. Не могла объяснить, как в его объятиях поняла, какое это облегчение, почувствовать себя слабой хоть разочек… пусть совсем на чуть-чуть. Всю жизнь она только и делала, что была сильной.

Она хотела рассказать ему, как это замечательно, когда тебя обнимает сильный мужчина, словно ты любима, словно о тебе заботятся… несмотря на твою слабость.

Однако она не могла предстать такой ранимой перед ним. Мужчины пользуются женской уязвимостью. И помоги ей Боже, она заботилась о нём — настолько сильно, что позабыла о благоразумии — об этом безымянном незнакомце, которого знала две ночи и два дня и который бόльшую часть этого времени пребывал без сознания. Она не могла ему открыться с такой стороны.

— И за это утро… в постели… я тоже прошу прощения.

Лицо Элли запылало. Она вскочила на ноги.

— Здесь не за что извиняться, — хрипло проговорила она. — Мы оба были в полусне, и вы не можете отвечать за… за свои действия. Вы не знали, что вы…

— Знал, — прервал он её низким голосом. — Я совершенно точно знал, что я делаю. И я честно предупреждаю вас, миссис Кармайкл. Пока с моей памятью не всё в порядке, вашей добродетели ничего не угрожает. Однако как только я вспомню своё имя, а также женат я или нет…

Она ждала, что он закончит свою мысль, и, так и не дождавшись, с волнением посмотрела на него.

Он улыбнулся ей собственнической, по-волчьи голодной улыбкой и нежным голосом неспешно продолжил:

— И если я не женат, предупреждаю вас, миссис Элли Кармайкл… я намерен лицезреть вас голой в одной постели со мной и проделывать с вами все те штучки, как сегодня утром, и даже более того.

Это прозвучало как клятва.

Красная, словно рак, Элли всё же смогла довольно хладнокровно произнести:

— Полагаю, у меня есть своё мнение на сей счёт, сэр.

— Вам же это нравилось сегодня утром…

— Вы не имеете ни малейшего понятия, о чём я думала! — отрезала Элли. — И больше этих глупостей мы обсуждать не будем! А теперь, я пойду найду вам какие-нибудь тапки. У викария слишком маленькая нога, чтобы можно было воспользоваться его обувью, поэтому на худой конец сойдут и тапки. И бритва вам тоже не помешает.

Он уныло потёр подбородок.

— Выходит, вам не нравится моя щетина, да? Вашей дочке она не понравилась, но вам, сдаётся мне, она вполне может показаться… возбуждающей. — Он ухмыльнулся ей, а в его невозможно синих глазах заплясали чёртики.

— Довольно! — выпалила Элли, подозревая, что покраснела с головы до пят. — Я принесу вам горячей воды для бритья, а после мы будем обедать. В котелке тушится зайчатина.

— Да, её аромат меня уже давно сводит с ума. — Он с жаром глядел на неё. — В этом коттедже столько всего сводит с ума, что у такого изголодавшегося парня, как я, не осталось выбора…

Глаза его красноречиво свидетельствовали о том, что он подразумевал под словом «изголодавшийся». Речь шла вовсе не о еде.

Элли как ветром сдуло.


— Мамочка отправила меня к тебе с зеркалом, — объявила в дверях Эми. — Она сказала, тебе оно пригодится для бритья.

Он ухмыльнулся. Всего пару минут назад, «мамочка» заглянула в комнату, чтобы оставить прямо на пороге котелок с горячей водой и снова удалиться, бормоча что-то о том, что у неё дела. Вероятно, ему не следовало снимать рубашку, но, чёрт побери, не станет же он бриться в, по всей видимости, единственной рубашке, которая у него имелась.

Эми протянула ему маленькое квадратное зеркальце, и он робко принял его, вдруг лишившись мужества перед перспективой увидеть своё отражение. Узнает ли он себя?

Он медленно поднял зеркало и нахмурился. Неудивительно, что Элли ни капли не доверяла ему! Да он же чёртов пират! Не хватало только серьги в ухе да повязки на глаз! Кожа смуглая — загоревшая на солнце, решил он, сравнивая её с другими частями тела. Похоже, он много времени провёл вне дома. Чего бы не стал делать джентльмен. А вот пират…

Глаза у него синие, но это он уже узнал ранее от малышки, столь торжественно его разглядывавшей. Понятно, почему она посчитала его медведем, однако… ему не только надо было побриться, ему ещё следовало постричься. Из-под повязки во все стороны торчали тёмные густые волосы. Брови тоже были густые и чёрные, нахмуренные как у чёрта. Нос длинный и — он слегка повернул голову — не очень ровный. Должно быть, его когда-то сломали. На коже красовалось несколько небольших шрамов, а также синяки от недавних ушибов. В общем, зрелище малопривлекательное. Ко всему прочему он приметил на теле и старые шрамы. Похоже, драк в его жизни было хоть отбавляй.

Настоящая находка для женщины, чтобы приютить и окружить заботой, — драчливый, лохматый, чернобородый пират! Да такого злодея кому угодно позволительно без зазрения совести оставить на морозе, что уж тогда говорить о беззащитной женщине с маленькой дочкой. Он потянулся за мылом и горячей водой. По крайней мере, о бороде он может позаботиться.

— Пожалуйста, подержишь для меня зеркало, а, принцесса?

Эми охотно на это согласилась и зачарованно наблюдала, как он намыливал кожу и осторожно сбривал мыло вместе с щетиной.

— Лучше? — спросил он, закончив.

Эми протянула руку и мягонькой ладошкой провела по только что выбритой коже.

— Хорошо, — задумчиво произнесла она, — но колючки мистера Мишки мне тоже нравились.

Он хмыкнул:

— Колючим медведям нет места в коттеджах. А теперь мне надо домыться, поэтому марш вниз, принцесса, помогать маме. Я скоро спущусь.


У Элли пересохло в горле. Она попыталась сглотнуть, когда он склонил голову под низкой притолокой и спустился, преодолев последние несколько ступенек. Он выглядел неожиданно… по-другому. Свежевыбритый, без повязки на голове, с приглаженными назад с помощью расчески и воды волосами. Кожа сияет здоровьем, глаза — ясные, и в них проблёскивают озорные искорки весёлого лукавства. Чистая рубашка, казалось, сверкала своей белизной на фоне смуглой кожи; рукава закатаны почти до локтей. Рубаха была заправлена в штаны из оленьей кожи, не очень плотно обтягивающие, однако же…

Глупости, одёрнула себя Элли. Они, должно быть, были облегающими ещё в день его появления — по правде сказать, даже более облегающими, поскольку он промок насквозь. И это тепло внизу живота появилось от того, что ей знакомо это тело, скрытое штанами, она помнит, как оно, обнажённое, прижималось к ней не далее как сегодня утром.

— Присаживайтесь. Стол накрыт, — жестом пригласила она гостя и снова повернулась к очагу, чтобы снять тяжёлый котелок с булькающим тушёным мясом.

Она почувствовала, как сильная рука обхватила её за талию, другой рукой мужчина забрал у неё прихватку и с её помощью повесил обратно на крюк чёрный чугунный котелок.