Поскольку им всё равно грозило неизбежное выселение, Элли уже собрала вещи. Своих курочек она оставила Неду, раз уж Даниэль заявил, что их у него полным-полно, а больше забирать было нечего. За несколько минут их нехитрые пожитки разместили в карете, потом путешественники захватили Эми с сержантом и отправились на север.

Поездка в Ротбери была долгой, но отнюдь не утомительной. Дорогой они пели песни да играли в игры, которые затевала Эми. И обменивались тайными взглядами и прикосновениями, напоминающими Элли о волшебстве её чудесной брачной ночи и последующим за ней утренним пробуждением, и вызывающими в теле трепет, восхитительное ожидание грядущих ночей и пробуждений.

Элли вспоминала о том, как несколько недель назад заявила Даниэлю, что они уже «спали», когда и в помине не было никакого слияния, плоть к плоти. Она думала о выражении на его лице, когда она это сказала, смесь недоумения и внезапного озарения… такое снисходительное.

Какой же она была наивной. Она не понимала, что делить любовь с Даниэлем — это придание нового значения самому понятию любовь, глубокая, сильная близость, которая не просто плотская… хотя и в высшей степени плотская. Элли никогда не забыть ту почти пугающую близость, напряжение, как она взорвалась безудержными волнами острого наслаждения под его взглядом.

Она считала, что раз уж в её браке с Хартом плотская близость играла роль незначительную, то так же будет и с Даниэлем. Верила, что по своей природе всё это грубо, скрытно и необходимо лишь для продолжения рода. Потому что так на это смотрел Харт.

Но с Даниэлем всё это не имело ничего общего. С Даниэлем это было, как… ритуал, приносящий радость. Замечательная простейшая необходимость, в которой они сливались так, что Элли и представить себе не могла. Не обыденное соединение плоти — а… всего. Тела, души, разума. При воспоминании её охватил трепет. И наслаждение. С Даниэлем это было небесное поклонение, и в той же степени земное счастье. Они любили друг друга в спальне так много раз, что отголоски в них живы до сих пор. Словно за одну ночь их тела связало навеки невидимыми неразрывными нитями.

Карета покачивалась в такт мыслям. Между ними вспыхнуло взаимопонимание, вызывая в памяти моменты пробирающего до дрожи наслаждения. Элли не просто любила Даниэля. Она была его частью. А он жил в ней.

Ласковым взглядом она наблюдала, как он играет в ладоши в Эми, притворяясь неуклюжим медведем с большими неловкими лапами. И что-то затрепетало внутри, когда она посмотрела на него. В его больших красивых ладонях не было ни крупицы грубости. Они заставляли её тело петь, и оно до сих пор беззвучно пело там, глубоко внутри.

Даниэль преображал её в ночи, бормоча нежные слова, лаская в тех местах, которые прежде не знали ласки, порождая ощущения, прежде ей неведомые… даже в воображении. Словно он знал её тело лучше её самой.

Элли поймала его взгляд, и уловила притаившуюся волчью улыбку. Он зорко посмотрел, словно знал, о чём она думает, и Элли зарумянилась, когда как его взгляд вдруг стал пристальным, и в нём промелькнуло голодное выражение. Он желал её. Одну-единственную ночь он любил каждую её частицу руками, губами и глазами, возрождая к жизни, о которой Элли не подозревала прежде. И Элли так этим восхищалась, что до сих пор не переставала удивляться…

И не могла дождаться ночи. Прошлой ночью Элли была ещё невежественна, таяла от блаженства при его сосредоточенных проявлениях чувств, но от неё не укрылось, что Даниэль сам, казалось, наслаждался, когда она точно так же трогала его. Сегодня вечером предстоит её очередь взорвать его. Она чувствовала, что улыбается, улыбается как одержавшая триумф женщина, а потом снова поймала его взгляд, и залилась алым цветом, словно он прочел её мысли.

Страсть. Доселе Элли этого не понимала. Горючая смесь примитивной силы… и высочайшее наслаждение. Взрывоопасная. Готовая воспламениться от взгляда, прикосновения, мысли…

Несмотря на разгар дня, густая тень легла на землю к тому времени, как они повернули к огромным каменным стойкам ворот, вершину которых венчали львы. И несколько мгновений спустя перед ними впервые возник Ротбери.


Он пылал огнями. Огромный дом со множеством окон. И в каждом окне горит свеча. Когда путники подъехали ближе, Элли увидела, что свечи все сплошь красные. Рождественские свечи.

— Помнишь, как ты мне рассказывала о свече желаний? — обратился к Эми Даниэль. — Вот это наши свечи желания, приведшие нас всех домой живыми и здоровыми.

Глазки Эми сияли. Элли подняла ладонь и прижала к её щеке. Выдумка конечно, — наверное, это просто традиция Большого Дома, но такая приятная эта высказанная вслух мысль, заставлявшая малышку чувствовать, что её встречают с распростёртыми объятиями. Даниэль обнял Элли и улыбнулся.

Карета подъехала к высокому крыльцу.

— К парадной двери? — удивившись, прошептала Элли.

Даниэль пожал плечами:

— Мне даны указания представить тебя вдовствующей виконтессе без промедления. Она гордится, что знает всех в этом поместье. И карета ведь её, не забывай.

— О боже!

Элли судорожно приглаживала волосы и поправляла помявшееся в дороге платье. И надеялась, что виконтесса не окажется слишком требовательной нанимательницей.

В величественном холле их ждала изысканно одетая женщина. Седовласая леди являла собой образец элегантности. Одетая в чёрное платье по последней моде, на плечи она накинула чёрную шаль из норвиджского шёлка, концы которой небрежно свисали с её локтей.

— Элли, хочу представить тебе вдовствующую виконтессу леди Ротбери, — произнёс Даниэль.

Элли начала приседать в реверансе перед новой хозяйкой.

— Матушка, это моя жена, Элинор, новая виконтесса Ротбери.

Элли, которая всё ещё приседала, чуть не упала.

Даниэль подхватил её и помог подняться.

— Но я думала, что мне предстоит стать новой экономкой! — задохнулась Элли. — Значит, ты, ты…

Он поклонился:

— Виконт Ротбери, к вашим услугам, миледи.

Его синие глаза блеснули лукавством, когда он поцеловал ей руку, да так, что она зарделась.

— Иногда мой сын утомительно немногословен, — доброжелательно заметила леди. — Мне он сказал, что приведёт домой сельскую служанку, но вы так красивы и изящны, как любая подходящая молодая леди, о которых последнее время я бесполезно твердила ему.

— Гораздо красивей, — проворчал Даниэль хриплым голосом и усмехнулся, глядя сверху на Элли, казавшуюся смущённой и в то же время смотревшую на него с обожанием.

Вдовствующая виконтесса коротко кивнула в знак удовлетворения. Она вышла вперёд и заключила Элли в тёплые объятия, обдав ароматом каких-то благовоний.

— Добро пожаловать в семью, моя милая девочка. Думаю, вы и в самом деле прекрасный выбор для моего сына-шалопая.

— Шалопай-сын во всём согласен с тобой, матушка.

Взгляд леди Ротбери упал туда, где в тени материнских юбок скучала Эми, слегка ошеломлённая происходящим вокруг.

— И кто это у нас здесь? — с нежностью спросила пожилая леди. — Уж не моя ли прекрасная внучка? Мой сын обещал, что я её мгновенно полюблю.

В груди у Элли защемило. О таком гостеприимстве она не смела и мечтать. Чтобы её дочь полюбили в этом доме.

Эми оглядела старую леди широко распахнутыми глазами с искренним любопытством:

— Вы и в самом деле мама мистера Мишки?

— Мистера Мишки? Это так ты зовёшь моего сына? Да, я его мама. А можно узнать, почему ты зовёшь его мистер Мишка?

— Потому что он был похож на медведя, когда пришёл к нам с мамой. Весь такой неуклюжий и угрюмый.

Леди Ротбери засмеялась:

— Какая проницательная юная леди. Временами мне точно так же хочется описать сына — неуклюжий медведь. — И улыбнулась Эми.

Эми задумалась.

— У меня нет бабушки, — смущённо заявила она.

Вдовствующая виконтесса протянула руку и ласково произнесла:

— Теперь есть.

Эми посмотрела на мать, молча спрашивая разрешения, а затем, просияв, взяла пожилую леди за руку.

Леди Ротбери улыбнулась Элли сквозь набежавшие слезы:

— Спасибо, милая. Вы осчастливили нас с сыном больше, чем я могла бы представить.

Элли не могла проронить ни слова. Лишь украдкой смахнула слёзы.

— А сейчас, — продолжила старая леди, — у меня кое-что припасено для моей миленькой внучки, подарок от нашего гостеприимного дома, который, надеюсь, ей придётся по душе. Боюсь, он не новый — он был моим, когда я была маленькой девочкой. Я хранила это для моей дочери, но Бог меня не наградил ею, поэтому это лежало нетронутым на чердаке долгие годы. Когда Даниэль рассказал мне о своей Элли и её Эми, я приказала снести это вниз, почистить, и должна сказать, оно выглядит почти столь же хорошо, как и в моём детстве.

Элли вопросительно посмотрела на Даниэля. Тот пожал плечами:

— Понятия не имею, о чём речь.

— Пойдём, Эми.

И держа малютку за руку, леди Ротбери засеменила по холлу.

Усмехнувшись, Даниэль произнёс вслед:

— Она принцесса, матушка. Тебе придется звать её принцесса Эми.

Его мать царственно обернулась:

— Разумеется, она принцесса. Она же моя внучка.

— Пойдём, я тоже хочу взглянуть, — попросила Элли. Но Даниэль удержал её.

— Через минуту, любовь моя. Ведь ты не возражаешь, когда я называю тебя так?

Элли помотала головой, едва ли в силах что-то сказать от переполнявшего её счастья.

— Прежде чем мы отправимся поглядеть, что там матушка припрятала для принцессы Эми, ты должна исполнить свой первоочередный долг, как леди Ротбери.

— О, да, конечно, — вдруг встревожившись, произнесла Элли. — Что я должна сделать?

Он протащил её на полдюжины шагов влево и остановился. Выжидая.