Элейн Барбьери - Добродетель в опасности

1882 год

— Как вы позволили этому человеку дойти да такого состояния?

Врач был высоким, худым, с узким морщинистым и обветренным лицом. Его маленькие глазки осуждающе смотрели на Честити[1]. Когда минутами раньше Честити Лоуренс появилась в дверях его кабинета со своим полуобморочным попутчиком, доктор быстро осмотрел больного и после этого обратился к ней.

— Я сделала все, что могла, — возразила девушка. — Он отказывался выходить из поезда до тех пор, пока мы не приехали в Седейлию.

— А зачем вы его слушали? Он болен, у него сильный жар. Вы должны были понять, что этот человек не отвечает за свои слова.

— Да, но…

— Но, но, — язвительно передразнил доктор, — хватит спорить! Ваши отговорки ему не помогут.

Врач опять повернулся к пациенту. Принимая во внимание его черное одеяние и воротничок священника, он уважительно сказал:

— Меня зовут доктор Карр. А вас, преподобный отец?

— Меня — Рид Фаррел, — отозвался раненый.

— Вы больны, Рид. Что-то с ногой, не так ли? — Доктор Карр дотронулся до внутренней стороны бедра пастора и нахмурился, услышав тихий стон. — Мне надо взглянуть.

Священник не ответил, и доктор обернулся к Честити.

— Вы должны мне помочь, — проворчал он. — Этот человек не в состоянии самостоятельно раздеться, а мне одному не справиться с таким великаном.

С этими словами он щелкнул пряжкой на ремне пастора и начал расстегивать его брюки. Когда слегка обнажилось тело, Честити испуганно затаила дыхание.

— Что с вами, женщина? — разозлился доктор Карр. — Сейчас я его приподниму, а вы снимите с него брюки.

— Снять с него брюки?

— Вы что, глухая?

— Но, доктор, я…

— Делайте, что вам говорят!

Девушка взглянула на врача, потом на пастора, который опять впал в полузабытье. Этот мужчина был ей едва знаком, но доктор Карр прав: пастор не может раздеться сам, значит, у нее нет выбора. Судорожно сглотнув, она взялась за расстегнутые брюки, ощутив под пальцами теплые упругие бедра. Руки ее дрожали, голова кружилась. Видели бы ее сейчас незамужние тетушки, у которых она воспитывалась…

— Готовы?

Она кивнула.

— Тяните!

Честити зажмурилась и потянула брюки вниз. Медленно открыв глаза, она с непередаваемой радостью заметила, что доктор не смотрит в ее сторону, а пастор без сознания и не знает, что она его раздела. Набравшись смелости, девушка перенесла взгляд с мускулистой груди больного на нижнюю часть его тела и, увидев, что самое интимное место скрыто от глаз короткими кальсонами, облегченно вздохнула. Но ее облегчение длилось недолго. Врач размотал пропитавшуюся кровью повязку и снял ее с бедра мужчины. Девушка охнула при виде ужасной раны.

— Ну конечно, теперь мы будем охать! — продолжал ворчать доктор Карр. — Рана нагноилась. Ему повезет, если он сохранит ногу. Скажите на милость, каким образом священник получил пулевое ранение?

Пулевое ранение?

Потрясенная словами доктора, Честити лишь покачала головой, затем, спохватившись, пробормотала:

— Мне кажется, вам надо спросить это у него самого.

Похоже, такой ответ удовлетворил рассерженного доктора не больше всего остального, что она ему говорила.

— Я займусь раной, — сказал он, — а вы сходите на кухню и вскипятите воды. — Он сдвинул брови. — Вы ведь можете это сделать?

Честити нарочно не стала отвечать. Интересно, на западе все мужчины такие грубияны?

— А потом достаньте из шкафа тряпочки. Надо будет снять воспаление горячими припарками. Надеюсь, вы готовы не спать ночь.

Она лишь взглянула на доктора и пошла выполнять его поручения.

Бедро полыхало огнем. Рид громко застонал и вдруг увидел ее лицо. Дженни!

Она была еще красивее, чем в его воспоминаниях: каштановые волосы отливают золотом на солнце, белая кожа усыпана ненавистными ей веснушками. Он вспомнил, как скользил поцелуями по дорожке из этих веснушек, неизбежно приводившей к ее губам, теплым и сладким, как мед.

Но чудный образ начал исчезать, уступая место другой картине: Дженни лежит на холодной земле бездыханная, раздавленная, истекающая кровью, похожая на брошенную тряпичную куклу.

Нет! Он не хочет опять это видеть!

Рид гнал прочь жуткое видение, призывая другую Дженни: веселую, полную жизни. Ему хотелось вновь обнять ее, почувствовать ее тепло, убедиться, что она не ушла от него навсегда. Он произнес ее имя и с трудом поднял тяжелые веки. Перед ним в пелене плотного тумана вырисовывался ее силуэт. Отчаянно борясь с болью и жаром, Рид протянул к девушке руку. Если ему удастся обнять ее, значит, все будет хорошо. Наконец-то все будет хорошо…

Но она не обращала на него внимания.

Дженни, пожалуйста…

— Что с вами, женщина? — рявкнул доктор Карр. — Вы что, не видите, чего хочет этот человек?

Честити промолчала, лишь сосредоточенно сдвинула брови. Уважение к искусству седовласого доктора заставляло ее молча, несмотря на сильный соблазн огрызнуться, сносить его незаслуженные нападки. Конечно, она знала, что в угрожающем состоянии пастора нет ее вины. Она сделала все возможное, чтобы помочь этому почти незнакомому человеку. Девушка увидела его в поезде, идущем в Канзас-Сити, поняла, что он болен, и попыталась помочь. Она привела его к врачу и, поскольку там не было санитарки, осталась за нее. Вместе с доктором Честитн три часа возилась с преподобным Ридом Фаррелом, который все это время крутился и выворачивался, сопротивляясь их действиям, и очень устала.

Девушка взглянула на страдальческое лицо незнакомца, и в горле ее застрял комок. Их усилия мало повлияли на его состояние. Доктор Карр тоже знал об этом, потому и нервничал. Неужели слишком поздно и они не спасут священника?

— Я задал вам вопрос, женщина!

— Хватит называть меня женщиной! — Голос ее дрожал от сдерживаемого гнева. — Меня зовут Честити, и, пожалуйста, обращайтесь ко мне по имени.

— Честити? — переспросил врач по-прежнему ворчливо. — Ну так что, я вас спрашиваю: вы ослепли? Взгляните на этого человека! Он тянется к вам, хочет что-то сказать. Ему больно, он нуждается в вашем утешении. Бросьте эти чертовы припарки! Я и сам их поставлю. Но я не могу утолить его страдания. Это можете вы. — Девушка не двинулась с места, и тогда он приказал: — Возьмите его за руку, черт бы вас побрал!

Пораженная злой тирадой врача, Честити опять обернулась к пастору и увидела, что его ярко-голубые глаза смотрят на нее, а губы шевелятся в немом призыве. Комок в горле девушки стал еще больше. Она потянулась к больному, взяла его за руку и… вздрогнула. С неожиданной силой он притянул ее к себе и заключил в жаркие, жадные объятия. Честити почувствовала его руку на своих волосах и услышала тихие нежные слова, полные боли, тоски и невыразимого отчаяния.

Глаза девушки невольно наполнились слезами. Она подняла голову и заглянула в бородатое лицо священника.

Когда Честити увидела его глаза, тоже влажные от слез, у нее защемило в груди. Пастор страдал и томился, но не только физически. Ей хотелось утешить его… но как? Честити дотронулась до бородатой щеки, и губы больного дрогнули в улыбке. Он прохрипел что-то невнятное и, крепче ухватив ее за волосы, приблизил к себе лицо девушки. Их губы на мгновение соприкоснулись, и у Честити перехватило дыхание.

— Дженни… — хрипло прошептал пастор.

Честити позволила ему прижать себя к груди. Его сердце колотилось так же часто, как и ее собственное. Она почувствовала, как плещется в нем любовь, и закрыла глаза, зная, что ему стало легче.

— У вас усталый вид.

Честити обернулась, удивленная сочувственным тоном доктора Карра. Он стоял у нее за спиной в номере гостиницы, куда недавно в полуобморочном состоянии принесли Рида Фарре-ла. Робкий свет раннего утра падал в одинокое окошко, выходящее на главную улицу городка, пока не слишком оживленную. На кровати играли серые тени. Пастор крепко спал после долгой изнурительной ночи. Старый доктор ждал ответа девушки. На его усталом лице отчетливо виднелись глубокие морщины. Но Честити заметила не только это.

«Неужели он в самом деле пытается улыбнуться?» — подумала она.

— Простите, — доктор Карр положил свою тяжелую руку ей на плечо, — ночью я был с вами не очень вежлив. Любая другая отплатила бы мне той же монетой, но вы, как истинная леди, не смогли опуститься до грубости. Я очень волновался за своего пациента и, наверное, поэтому был так несдержан.

Честити взглянула на кровать. Она была не совсем готова принять извинения доктора.

— Я тоже за него волновалась, — отозвалась девушка.

— Знаю. Вы мне здорово помогли.

— У меня есть некоторый опыт ухода за слабыми.

— Так вот почему вы были столь хладнокровны и не теряли самообладания. Иная на вашем месте ударилась бы в панику. Риду очень повезло, что рядом с ним оказалась такая женщина. — Доктор Карр обернулся к больному. — Я дал ему снотворное, он еще какое-то время будет спать. Советую и вам немного отдохнуть, пока есть такая возможность. Я зайду и осмотрю его попозже.

Сознание Честити притупилось от усталости, и она не сразу уловила смысл слов доктора. Он Думает, что она останется. Нет-нет, она не может остаться! Ей надо ехать.

— Мне кажется, будет лучше, если вы найдете кого-то другого, доктор, — тихо заметила она, — я не могу. Видите ли, я…

— Как это не можете? — искренне удивился доктор Карр. — Все-таки запаниковали? Бросьте! Если что-то случится, я всего в нескольких шагах отсюда, на этой же улице. И потом, вы уже наглядно доказали свое умение обращаться с больным.

— Я не паникую, — начала девушка и вдруг осеклась.

Как она могла объяснить, что ей надо ехать в канзасский Калдвелл, что это поездка, о которой она думала всю жизнь? Честити боялась, что дальнейшее промедление подорвет ее мужество, уже заметно убывающее, но как заставить доктора Карра понять это?