Она была намного моложе отца, и тот обожал ее. А мать безмерно уважала его. Она ничего не понимала в физике, которой занимался муж, но прекрасно осознавала роль Андрея Григорьевича Зимина в мировой и отечественной науке. Словом, это была не жизнь, а идиллия. Праздник, который должен был длиться вечно...

Наташа в гостиной забралась на стул и осторожно протерла картину в застекленной раме. Мама купила ее по случаю. Картина так себе – фиолетовые елки на фоне красного неба... Кто-то, кажется, говорил, что художник перед перестройкой уехал в Америку и там прославился. Вроде бы висят теперь его картины даже в Метрополитен-музее...

Отец с матерью очень неплохо жили – по тем временам. Анне и Наташе осталась великолепная дача и эта громадная квартира – как воспоминание о счастливом прошлом. Были еще и деньги – довольно большая сумма, но все сбережения превратились в дым в начале девяностых. Впрочем, денег тогда лишились все в стране. Хорошо, что мать к тому времени умерла – она очень трепетно относилась к деньгам (свойство всякого жизнелюбивого человека). Неизвестно, как бы она перенесла их потерю.

Вспомнив это, Наташа грустно усмехнулась. Она была точно не в мать. Ей ничего не надо. Кроме одного – чтобы начинающий сценарист Никита Рощин заметил ее...

Наташа убралась во второй гостиной, полила цветы в Настиных апартаментах и добралась до самой дальней комнаты, имевшей неопределенное назначение – то ли комната для гостей, то ли склад для коробок.

Анна с Аркадием были самыми настоящими потребителями, им вечно чего-то не хватало. Не то чтобы они уж слишком поддавались рекламе, но тем не менее, кажется, жить не могли без всяких новомодных агрегатов, которые, если верить этой рекламе, обязаны были облегчить жизнь.

Всевозможные кофемолки и кофеварки, блендеры и миксеры, увлажнители воздуха, хлебопечки и фритюрницы, приспособления для накручивания волос и одновременно для их распрямления, плееры и видеомагнитофоны появлялись в доме с завидной стабильностью. Хуже всего было то, что от этих агрегатов оставалась куча картонных коробок, их даже не всегда успевали выбросить.

Таща за собой очередную коробку – судя по надписи, в ней находился пузырьковый массажер для ног, – Наташа, пятясь, зашла в комнату. За высоким шкафом, на кровати, застеленной клетчатым пледом, мирно спал Аркадий.

– Кто здесь? – вскочил он.

Сонный и испуганный, он выглядел очень смешно. На нем были брюки и расстегнутая белая рубашка, галстук болтался где-то на плече.

– Ой, я не знала, что ты здесь! – с раскаянием произнесла Наташа. – Прости, Аркашенька...

– А где я должен быть! – возмутился тот, ища ногами тапочки. – Сколько там?

– Восьмой час, – Наташа, оставив коробку у шкафа, шагнула к двери.

– Погоди! Черт, голова как трещит... Нет, надо вставать, а то ночью не засну! – Он распахнул окно за своей спиной. Свежий осенний ветер ворвался в комнату и с ним последние лучи солнца, которое уже начинало садиться за дома.

– Чего тебе?

– Где Аня?

– Аня пошла за Настей. А Настя у Милы...

– Понятненько... – вздохнул Аркадий. – Будут только ближе к ночи. А мы днем на работе день рождения Фирсова отмечали. А, ну да ты все равно его не знаешь... Да погоди ты, Наташа, куда ты все время рвешься убежать! – вдруг рассердился он.

– Так вечер уже, – сказала она. – Мне домой пора.

– Я с тобой поговорить хочу, – Аркадий, тяжело ступая босиком, оттеснил ее от двери, щелкнул замком. – Садись.

Он снова сел на кровать, похлопал рядом с собой рукой.

– Зачем ты дверь закрыл? – мрачно спросила Наташа. – Отдай ключ.

– Не отдам, – сурово произнес Аркадий. – Я же сказал – садись. Можешь ты своему опекуну пять минут уделить или нет?

Какое-то неприятное воспоминание вдруг нахлынуло на Наташу. Ах, да – две недели назад Аркадий, кажется, сделал что-то такое, что очень не понравилось ей... Неужели все повторяется?

– Открой дверь, – попросила она.

– Не открою, – он сделал обиженное лицо. – Если я открою, ты убежишь. А мне надо, чтобы ты меня выслушала.

– Я обещаю, что не убегу, – тихо произнесла Наташа.

– А я тебе не верю.

Воробей вдруг прилетел на карниз, запрыгал по подоконнику, весело чирикая.

– Кыш! – сердито отмахнулся Аркадий. – Вот что, Наталья, ты должна выгнать этого своего Макса. Совсем не дело, что он тебе на шею сел.

– Ты именно это хотел мне сказать?

– Да, именно это. Мне все равно, какое мнение на счет Макса у Анны, но ты должна его выгнать. Он плохой.

Аркадий, любимый муж Наташиной сестры, был избалован Анной донельзя – даже сейчас он вел себя словно капризный ребенок.

– Никто ко мне на шею не садился, – тихо возразила Наташа. – И вообще, не твое дело...

– Ну здрасте! – фыркнул Аркадий, и в это время в глубине квартиры что-то застучало, загрохотало, послышались возбужденные голоса.

– Они вернулись! – с ужасом прошептала Наташа. – Анна с Настей вернулись! Господи, Аркаша, открой скорей дверь...

Аркадий побледнел, но с места почему-то не двинулся.

В дверь постучали.

– Аркашенька, ты здесь? – громко спросила Анна.

– Здесь, – без всякого выражения отозвался тот. – Не мешай мне, Анюта, я сплю. Голова очень болит.

– А Наташа где?

– Не знаю. Наверное, ушла.

Наташа закусила палец и села на пол. Происходило что-то чудовищное, нелепое...

– Папа, папа, ты выйдешь? – закричала с другой стороны Настя.

– Настя, не мешай папе! – тут же одернула дочь Анна. – Дай родному отцу отдохнуть!

Они ушли.

– Открой дверь, – вцепилась Аркадию в плечи Наташа, – немедленно! Еще не поздно. Если они в гостиной, то я проберусь на кухню и выйду уже оттуда, как будто была там...

– Не получится, – прошептал Аркадий. – Момент упущен.

– Что же делать?! – едва не плача, спросила Наташа. От Аркадия пахло одеколоном и слегка – коньяком. О том, что может произойти, если Анна с Настей узнают, что она здесь – в запертой комнате, рядом с Аркадием, – страшно было даже думать.

– Ничего не надо делать... – тихо сказал тот и рукой провел по ее голове.

– Да ты пьян! – Наташа с отвращением оттолкнула его руку.

Аркадий тихонько засмеялся.

– Мой маленький ангел... теперь ты никуда от меня не скроешься... Моя принцесса!

Наташа села на краешек кровати и спрятала лицо в ладонях. Ей было очень страшно. Но не Аркадия она боялась, а того, что может случиться, когда Анна и Настя узнают обо всем этом... Лучше умереть!

– Зачем... – с отчаянием прошептала она, – зачем ты закрыл дверь...

– Тс-с, тише... Я тебя люблю.

– Что? Ты с ума сошел!

– Тс-с... Нет, это правда. Странно, что я не замечал тебя раньше. – Аркадий улыбнулся и снова сделал попытку прикоснуться к ней, но Наташа упрямо оттолкнула его. – Недотрога! Какая же ты недотрога... Я тебя очень люблю!

Наташа не знала, как с ним разговаривать. У нее просто не было слов.

– А Анна? – после беспомощного раздумья наконец выдавила она из себя.

– Что – Анна? – Аркадий пожал плечами.

– Она же твоя жена!

– Ну и что? Я же не собираюсь ее бросать, – гордо произнес он. – Мы с ней уже сколько вместе... – Он нахмурил брови и принялся загибать пальцы: – Бог ты мой... Мы же с ней почти двадцать лет в браке!

– Шестнадцать, – быстро поправила его Наташа. – Но при чем тут все эти цифры? Любовь – это то, что навсегда... Тут совсем другая арифметика, тут все наоборот – чем дольше ты прожил рядом с человеком, тем меньше имеешь права предать его!

– Вот дурочка! – Аркадий посмотрел на нее с умилением. – Господи, и откуда ты взялась такая... Неужели это я воспитал тебя?

– Ты меня не воспитывал! – едва не плача, возразила Наташа. – Меня воспитала Анна. А ты на меня вообще внимания не обращал. Ну, до недавнего времени...

– Ага! – радостно кивнул Аркадий. У него были круглые, блестящие, без всякого намека на раскаяние глаза. Эти глаза Наташа сейчас больше всего ненавидела. – А потом я вдруг увидел, какая ты...

– Какая? Да нет во мне ничего такого! – застонала она.

– Тс-с, тише, тише... Ты очень славная. Ты хорошенькая, но совсем не умеешь кокетничать. Это мне больше всего нравится в тебе, потому что твоя наивность заводит сильнее всякого кокетства. А эти твои ужасные ботинки – точно у мальчишки... Не помню, чтобы я когда-то видел на тебе туфли. А то, что ты даже краситься не умеешь... – удивленно засмеялся он. – Но тебе и не нужны все эти бабские ухищрения. Ты хороша и без них – со своим бледным личиком, внезапным румянцем, темными глазами, ресницами, длинными и черными без всякой туши... Господи, как я ненавижу косметику! – вдруг захихикал он. – У Анны ее – целый ящик. Килограммов пять, не меньше. Однажды, прошлой зимой, со мной произошла глупая история. У меня пересохли на морозе губы – я проснулся среди ночи и намазал их бесцветной гигиенической помадой. Утром встал и едва не рухнул перед зеркалом – оказывается, я схватил тогда ночью с тумбочки тюбик Анны. Я был похож на клоуна с этими ярко-алыми разводами на лице. Но хуже всего то, что дурацкая помада оказалась несмываемой! Целый час потом оттирался...

У Наташи против воли тоже вырвался смешок. Она представила Аркадия с Анниной помадой на губах – этакий пресыщенный патриций времен упадка Римской империи...

– Тебе смешно, – насупился он, – а я чувствовал себя дураком. Я возненавидел этот алый цвет. И вообще... Мне все надоело. Все! Рыжие волосы, яркие цвета, громкий смех, вечный треп по телефону, забитые одеждой шкафы... Она и Настю хочет сделать такой же куклой. А ты – ты меня успокаиваешь.

– Не надо... – опять увернулась от его рук Наташа.

– Нет, ты слушай, слушай меня... Я тебя люблю. Твои волосы – как дым. Иногда даже кажется, будто от них тянет костром, лесом... Природой. У них изумительный пепельный цвет! – с восхищением произнес он. Исхитрившись, он схватил Наташу и притянул ее к себе.