Пенелопа Дуглас - До тебя

Самое чистое, настоящее, самое совершенное в моей жизни, а я годами поливал ее грязью.

Осознание наконец снизошло на меня, и у меня появилось желание пробить кулаком стену.

– Господи. – Я провел руками по волосам и зажмурился, прошептав себе под нос: – Я так ужасно с ней обращался.

Моя мать, как и мистер Брандт, вероятно, не догадывалась о том, через что по моей вине прошла Тэйт, но она знала, что мы больше не дружим.

– Милый, – заговорила она, – ты ужасно обращался со всеми. Некоторые из нас это заслужили, другие нет. Но Тэйт тебя любит. Она твой лучший друг. Она простит тебя.

Простит ли?

– И я люблю ее. – Впервые за долгое время я поделился с матерью самым сокровенным.

Мой отец мог поцеловать себя в зад, а у нас с мамой все так или иначе будет нормально. Но Тэйт?

Она нужна мне.

– Я знаю, что ты ее любишь. А я люблю тебя, – сказала мать, протянув руку и коснувшись моей щеки. – Не смей позволять отцу или мне отнять у тебя что-то еще, понял?

Слезы жгли мне глаза, и я не мог их сдержать.

– Откуда мне знать, что я не стану таким же, как он? – прошептал я.

Моя мать молча, изучающе, смотрела на меня, а потом ее глаза сузились.

– Скажи ей правду. Доверь ей все, открой ей душу. Сделаешь это – и ты уже не такой, как твой отец.

Вчера длится вечно.

Завтра не наступает никогда.

Я уставился на лист бумаги, и напечатанные слова моей татуировки смотрели на меня в ответ.

Теперь я знал, что они означают.

Черт, я был конченым идиотом. Это точно.

Я не только позволил отцу связать меня по рукам и ногам всей этой ахинеей, которую он нес, но и охотно поддался ненависти, допустил, чтобы она управляла мной, ошибочно полагая, что это делает меня сильнее.

Опустившись на землю, я положил лист бумаги себе на колено и написал на нем еще одну строчку.

До тебя.

Буквально ощутив, как груз упал с моих плеч, я прикрепил листок к дереву между нашими с Тэйт домами и поднял с земли все остальное.

Потом, отступив на несколько шагов, посмотрел на громадный клен, который казался ярким не только благодаря своим красно-золотистым листьям, которые еще не опали, – теперь на нем горели сотни белых лампочек и еще несколько ламп, которые я развесил на ветках.

Сегодня у Тэйт был день рождения, и все, о чем я думал, – это как она осветила мой день, когда мне исполнилось одиннадцать. Я хотел отплатить ей тем же и показать, что я все помню.

Предполагая, что она сейчас с Кейси, я сидел у нее в спальне, облокотившись на перила балкона, и смотрел на папку, которую положил ей на кровать.

Папку с доказательствами того, что сделал со мной отец.

Она, конечно, уже видела ее, когда пробралась ко мне в комнату.

Но от меня она эту историю еще не слышала.

Внизу хлопнула дверь, и я резко выпрямился.

Я следил за дыханием – дышал нарочито медленно и спокойно, – но меня все равно бросило в жар, а сердце заколотилось в груди.

Господи.

Я, черт возьми, нервничал.

Будет ли ей достаточно моих слов? Поймет ли она?

Тэйт медленно вошла в комнату, и я тут же вцепился в перила балкона, чтобы не броситься к ней.

Она немного нахмурилась, глядя на меня с любопытством и беспокойством.

Ее волосы были распущены, на ней были темные потертые джинсы и черная блузка с коротким рукавом. Слишком много одежды, но мне нравилось это в Тэйт. Она никогда не выставляла свое тело напоказ и напоминала подарок, который мне не терпелось развернуть. Тэйт выглядела чертовски сексуально, и все мои мысли устремились к кровати.

Но я заставил себя думать о другом и показал на папку.

– Ты это искала в моей комнате?

Она держала голову прямо, но глаза опустила, и ее щеки порозовели.

Да брось, Тэйт. Не будь трусишкой.

На самом деле мне было даже приятно, что она пробралась ко мне в комнату. Значит, я ей небезразличен.

– Давай. – Я кивнул в сторону папки. – Посмотри.

Тем вечером она, вероятно, не успела как следует все рассмотреть.

Тэйт секунду смотрела мне в глаза с таким видом, словно раздумывала, стоит ли ей удовлетворять свое любопытство.

Но предложение приняла.

Она медленно открыла папку и достала фотографии. Дрожащими руками взяла одну и поднесла к глазам, почти не дыша.

– Джаред, – простонала она, поднося руку ко рту. – Что это такое? Что с тобой произошло?

Я отвел взгляд, провел рукой по волосам.

Это оказалось труднее, чем я думал.

Доверь ей все, открой ей душу.

– Мой отец. – Я медленно выдохнул. – Он сделал это со мной. И с моим братом.

Ее глаза округлились от удивления, а рот приоткрылся.

Тэйт не знала, что у меня есть брат. Если только мистер Брандт ей не рассказал, а он никогда не говорил ничего, что не являлось строго обязательным.

– В тот год, перед девятым классом, я так ждал каникул, чтобы провести лето с тобой, но ты же помнишь, внезапно объявился мой отец, который столько лет не давал о себе знать, и захотел со мной увидеться. Я поехал к нему. Я почти и не помнил его – мне было года четыре, когда я видел его в последний раз. И мне захотелось узнать, какой он.

Тэйт присела на кровать, внимательно слушая.

– Когда я туда приехал, – продолжал я, – выяснилось, что у отца есть еще один сын. От другой женщины. Его зовут Джексон, он примерно на год младше меня.

В памяти тут же возник образ двенадцатилетнего Джекса. Он был щуплым, с грязным лицом и тогда еще короткими темными волосами.

– Продолжай, – прошептала Тэйт, и я наконец перевел дух.

И рассказал ей всю эту проклятую историю.

О том, как отец заставлял нас доставать для него деньги – продавать наркотики, вламываться в чужие дома, доставлять всякое дерьмо.

О том, как он бил Джекса, а потом начал бить меня, когда я отказался выполнять его грязные поручения.

О том, как нас терроризировал всякий сброд, который ошивался в отцовском доме. По ее просьбе я показал ей шрамы у меня на спине, оставшиеся после того, как отец избил меня пряжкой ремня.

Еще я рассказал Тэйт о том, как мой отец нас ненавидел, а моя мать не помогла. А потом, как я оставил Джекса с отцом, когда он отказался бежать со мной.

Глаза Тэйт покраснели и наполнились слезами.

Я выплеснул всю боль и грязь, наполнявшие мое сердце, и теперь мне хотелось вытереть слезы, которые она проливала из-за меня.

Она всегда беспокоилась за меня. Всегда меня любила.

Я три года обращался с Тэйт хуже, чем с какой-нибудь собакой, а она все равно переживала из-за меня.

Мое горло свело от боли, когда я посмотрел на нее, на ее шокированное лицо. Я понимал, что у нее есть полное право не прощать меня.

Но чувствовал, что она простит.

Может, именно этого я не знал о любви.

Нельзя придержать ее и выдавать по частям, когда она заслужена.

Невозможно дозировать ее вот так.

Поведав Тэйт всю эту страшную историю, я просто сидел рядом с ней и ждал, пока она что-нибудь скажет.

Я не знал, о чем она думает, но она позволила мне выговориться и выслушала меня.

– Ты с тех пор видел отца? – наконец спросила она.

Отца. Это слово было таким чужим. Я называл его отцом только для того, чтобы идентифицировать человека, который в возрасте двадцати двух лет запал на семнадцатилетнюю, в результате чего на свет появился я.

– Видел его сегодня, – сказал я. – Встречаюсь с ним каждые выходные.

И это была правда. Хотя технически последний визит так и не состоялся.

– Что? – Ее голубые глаза расширились от удивления. – Почему?

– Потому что жизнь – стерва, вот почему. – Я горько усмехнулся.

После того как я набросился на отца на прошлой неделе, судья решил, что я свои обязательства выполнил, и сегодня снял меня с крючка. Утром я видел отца на расстоянии, но то была не последняя наша встреча. Я знал это.

Тэйт смотрела на меня и впитывала мои слова. Я рассказал ей о том, что было после ее отъезда во Францию – как мне ее не хватало, как Джекса ударил его приемный папаша и как судья предложил мне сделку.

Я встал и снова подошел к дверям балкона, а она сидела на кровати и переваривала услышанное.

– Значит, туда ты ездишь по выходным, – наконец проговорила она. – В тюрьму Стейтвилл в Крест Хилл.

Крест Хилл?

Должно быть, Тэйт нашла что-то еще. Мать попросила меня сохранять чеки за мотели и бензин для налоговых отчетов. Все это дерьмо валялось в моей комнате.

– Да, каждую субботу, – кивнул я. – Хотя сегодня был мой последний визит.

– Где сейчас твой брат?

В безопасности.

– В Уэстоне. Цел и невредим, в хорошей семье. Я навещаю его по воскресеньям. Но мы с мамой пытаемся добиться, чтобы штат разрешил ему переехать к нам. Мама в завязке. Джексу почти семнадцать, он уже не ребенок.

Я хотел, чтобы он познакомился с Тэйт, и, если у моей матери все получится, тогда Джекс будет жить с нами – и уже скоро.

Тэйт встала с кровати и подошла к балкону, где я стоял.

– Почему ты сразу мне все не рассказал? Я бы тебя поддержала.

Если бы только я тебе позволил.

С этим у меня все еще возникали сложности. От того, что Тэйт меня поддерживала – или пыталась поддержать, – комната казалась мне в десять раз меньше.

Не все сразу, детка.

Я снова вцепился руками в волосы и облокотился на ограду балкона.

– Когда я наконец добрался домой, то в первую очередь подумал о тебе. Ну, кроме размышлений о том, как помочь Джексу, – добавил я. – Мне нужно было тебя увидеть. Мама могла валить ко всем чертям. Мне была нужна только ты. Я тебя любил, – последние слова я произнес шепотом, в животе все сжималось от раскаяния. Я сжал кулаки, возвращаясь мыслями в тот день, когда все для меня изменилось. – Я пошел к вам домой, но твоя бабушка сказала, что ты ушла. Она уговаривала меня остаться. Думаю, заметила, что я выгляжу как-то не так. Но я все равно убежал искать тебя. Спустя какое-то время оказался у пруда в парке. – Я наконец посмотрел Тэйт в глаза. – И ты была там… со своим отцом и моей матерью, вы играли в маленькую семью.