– Позволь мне сказать тебе кое-что, что я узнала о таких мужчинах, как Маркус, – начинает она. – Мужчины, вроде него, борются с эмоциями. Они хмурые и злые из-за обстоятельств в своей жизни, всё произошедшее с ними подействовало на их характер и поведение. Они стараются не демонстрировать любовь, и иногда выглядят холодными, чтобы держать всё под контролем.

– Я знаю, – шепчу. – Понимаю, я просто не знаю, что могло произойти в его мире, из-за чего он стал таким закрытым.

– Ты любишь его, Катя?

– Даже больше, чем должна.

– Тогда будь с ним. Поговори с ним: посмотри, вдруг у тебя получится разговорить его и ты поймёшь, почему он отстраняется. Это может занять время, но ты же старательная девочка, Катя. Если он любит тебя, то разберётся. Брак бывает очень сложным, просто надо найти способ бороться.

Я улыбаюсь, зная, что она права. Я наклоняюсь и снова обнимаю её.

– Спасибо, что выслушала, мам.

– В любое время, милая. Только не бросай его, ладно?

– Ладно, мам.

Я провожу следующие два часа с ней, и после трёх кружек кофе и двух печенек с шоколадом, я иду домой, готовая встретиться с ним лицом к лицу. Готова откинуть свои сомнения. Готова заставить себя поверить что я не сумасшедшая и Маркус реально любит меня.


~*~*~*~

Я чувствую запах чеснока и томата сразу же, как переступаю порог дома. Ням. Я прохожу к кухне и останавливаюсь, когда вижу Маркуса, сидящего за стойкой, накручивая на вилку пасту.

– Где ты была? – спрашивает он не оборачиваясь.

Мою грудь сковывает. Я хочу верить что мама права, я хочу бороться за этого мужчину, которого я люблю так сильно, но когда он разговаривает со мной в таком тоне, таким голосом, сложно поверить, что есть какая-то надежда.

– Ходила повидаться с мамой.

– Как она?

– Нормально.

Он оборачивается и смотрит на меня, Боже, он выглядит уставшим. Он кивает в сторону спагетти, которые всё ещё стоят смешанные в сковородке.

– Ты приготовил это? – спрашиваю я, подходя и беря в руки чашку.

– Да.

– Не знала, что ты готовишь.

Его глаза метнулись ко мне.

– Есть много вещей, которых ты не знаешь обо мне, Катя.

– Вроде чего? – подталкиваю я.

Он качает головой, а затем встаёт, убирая чашку в раковину. Затем он медленно подходит ко мне. Его руки дернулись, оборачиваясь вокруг задней части шеи, притягивая меня к себе и касаясь своими губами моих. Мое сердце болит, и я знаю какой слабой он делает меня одним лишь касанием.

– Я не клал лук, – бормочет он, отступая. – Я знаю, ты не любишь его.

После этого, он исчезает в коридоре.

Моё сердце разрывается от любви.

Он внимателен к окружающему. Я только однажды сказала ему, что не люблю лук и это было в самом начале.

Может мама права: может, ему просто нужно время.


Глава 12

Тогда

Катя


– О, Боже, – стону я, облизывая пальцы.

Когда я открываю глаза, Маркус наблюдает за мной этими сексуальными глазами, цвета топленого шоколада. Черт. Я закусываю нижнюю губу и отвожу взгляд. У меня только что был оргазм от пасты, которую мы заказали в этом потрясающем итальянском ресторане, и Маркус заворожено наблюдал за мной, словно я первая женщина в его жизни, а он только узнал, что у него есть пенис.

– Неплохо, да? – говорит он, протягивает руку через стол и проводит пальцем по моей нижней губе. На пальце оказывается капля соуса и он медленно и соблазнительно помещает его в свой рот.

Боже.

За него и умереть не страшно.

– Ага, – шепчу, смотря, как его губы оборачиваются вокруг пальца, пока он слизывает соус.

Ням.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, Катя, – спрашивает он хриплым голосом.

– Я уверена, что большую часть ты уже знаешь.

Я с усилием отвожу взгляд от его лица, губ и всего его в целом, потому что на него практически больно смотреть. Он такой поразительный.

– Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю. Есть ли у тебя братья или сестры?

Мой взгляд возвращается к нему, и, должно быть, он видит боль на моем лице, потому что он хмурится.

– Нет, – шепчу я.

Он изучает меня, затем бормочет:

– И это ранит тебя.

Я пожимаю плечами и пялюсь вниз на еду. Он протягивает руку через стол и берет меня за подбородок, приподнимая его.

– Катя.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, – говорю я, дернув головой и избавляясь от его хватки, и выдавливая из себя фальшивую улыбку.

Он хмурится, но не настаивает. Он садится на место и наблюдает за мной, пока разговаривает:

– Ни братьев, ни сестер: ну, точнее, родных, нет. У меня есть сводные. Отец мертв. Мать тоже. И дед тоже умер недавно.

Иисус.

– Мне жаль, Маркус.

Он пожимает плечами.

– Это жизнь, Катя.

– Что насчет твоих сводных родственников? Вы близки?

Он трясет головой.

– Нет, мой отец женился на их матери намного позже смерти моей мамы. Мне они никогда не нравились, и я им тоже. И мне не жаль. Они эгоистичны, избалованы и никогда не собираются строить свою собственную жизнь.

Боже, он такой... сильный.

– Так семьи у тебя не осталось?

– Есть кое-кто, кузены и прочие. Мы не особо близки.

Бедный мужчина. Я бы умерла, если бы с моей мамой что-то случилось.

– Твоя работа. Ты, очевидно, любишь ее?

Он склоняет голову набок.

– Да, Катя, я люблю ее.

То, как он произнес это... странно.

– Ты главный?

– Да.

Я киваю.

– Иди сюда.

Я моргаю, затем лепечу:

– Что?

– Иди сюда.

Мои щеки краснеют, когда он манит меня пальцем. Мое тело, чертов предатель, подчиняется, и я встаю, двигаясь к нему. Он тянет меня вниз рядом с ним, и я полностью заворожена каждым его дюймом. Боже. Его рука находит мое бедро и он поворачивает меня к себе и наклоняя свое лицо пока оно не оказывается ближе к моему.

– Я не собираюсь ходить вокруг да около. Я готов прямо сейчас сказать, что заинтересован. Я не играю в игры. Я не преследую. Я получаю то, чего хочу, а сейчас я хочу тебя.

Боже мой.

– Ты не знаешь меня, – шепчу.

Он поднимает палец, пробегаясь им по моей щеке. Мое тело дрожит.

– Я знаю достаточно.

– Достаточно для чего?

– Для себя, знаю, что я хочу тебя в своей кровати больше одного раза.

Я качаю головой, прерывая зрительный контакт.

– Я не могу, я... не могу. Мужчины, вроде тебя... я просто не могу.

– Скажи мне почему, – рычит он, опуская свою голову к моей шее и прижимая свои губы к ней. Мои глаза закрыты, и черт меня подери, если я не хочу вжаться в него.

– Из-за моей мамы... я часто нужна ей рядом. У меня нет времени.

– Твоя мама будет в порядке, – мурлычет он около моей кожи. – Я позабочусь об этом.

– Я много работаю, – протестую я, тяжело дыша. – Я не могу выделить время в своей жизни для свиданий.

– Ты будешь приходить ко мне домой после работы, или я буду приходить к тебе. Все просто.

– Маркус, – стону я, когда он скользит своим языком по моей шее и его рука исчезает под моим платьем, задевая трусики.

– Мокрая, – он шипит. – Чертовски сладкая.

– Маркус, пожалуйста, – умоляю тихо.

Он скользит пальцем под мои трусики и начинает меня ласкать. Святое дерьмо. Мои пальцы сжимают его бицепс и я пытаюсь оттолкнуть его, но это настолько же успешно, если бы вместо Маркуса стояла кирпичная стена. Он не поддается. Он продолжает зарываться в мою шею, вызывая покалывание по коже, пока его пальцы ласкают мою киску.

– Ты такая мокрая, Катя. Я уверяю тебя, – он рычит в мое ухо. – Пока ты со мной, так будет всегда.

Это обещание.

Такое заманчивое обещание.

– Маркус, ты не понимаешь.

– Мне и не нужно понимать.

Иисус.

Он скользит пальцем внутрь меня. Матерь божья.

– Маркус, остановись.

– Нет, Катя, – рокочет он.

– Еще вина, сэр?

Я замираю, когда слышу голос официантки. Маркус поднимает голову с моей шеи и смотрит на нее: спасибо, господи, что она не может видеть, что его пальцы глубоко во мне.

– Пожалуйста, – мурлычет он.

Используя ее, как оправдание, я отталкиваюсь назад, зная, что он не станет спорить, чтобы я осталась здесь из-за нашего эротического положения. Его пальцы выскальзывают из меня и я сдвигаюсь, так что он не может видеть, что происходит, пока я встаю с места. Маркус награждает меня предупреждающим взглядом, но я все равно поднимаюсь.

– Мне нужно в уборную.

Я отворачиваюсь и спешу, проталкиваясь через людей, пока не добираюсь до ванной. Я останавливаюсь, сомневаясь, и только затем решаю, что не могу иметь с этим дело. Мужчины вроде Маркуса опасны для меня. У меня нет ни времени, ни терпения, чтобы запасть на кого-то вроде него. Он уничтожит меня. Сокрушит. Возьмет мою жизнь в свою руку и будет крутить ею до тех пор, пока не останется ничего, кроме жалкой, тянущейся нитки.

Я не могу позволить этому случиться.

Вместо того, чтобы идти в уборную, я сбегаю через задний вход. Не знаю, как он догадался, что я не собираюсь возвращаться, или как он выбрался раньше меня – все, что я знаю, это я, ждущая такси и моя грудь расширяется, когда сильные руки обхватывают мою талию, притягивающие меня к сильной груди. Я извиваюсь, и хватка на мне только усиливается.

– Я могу стерпеть, что меня оставили один раз, – рычит он в мое ухо. – Но не во второй раз.

– Ты не слушаешь меня, – кричу я расстроено. – Я не игрушка для тебя, Маркус. Я сломлена: я не какая-то милая, блестящая вещь, которую ты можешь хранить, пока не наиграешься. У меня на руках мать, Маркус, у которой была опухоль головного мозга и врачи облажались во время операции. Она проживает свою жизнь в коляске, в этой проклятой коляске, которая настолько херовая, что меня даже удивляет, как еще не произошло катастрофы, но я не могу купить новую, не смотря на бесконечные часы, которые я отрабатываю, потому что я плачу за сиделку и хренову кучу долгов за операцию мамы. Я прошу тебя – нет, я умоляю тебя – не делай из меня свою игрушку. Выбери кого-нибудь другого. Кого угодно.