– Ваши прихожане будут хорошо о вас заботиться. По крайней мере, с голода вы не умрете. Ну а если серьезно, нам всем хотелось, чтобы вы почувствовали, как вам здесь рады.

При этих словах Билл едва не прослезился – до того его тронули забота и внимание людей, которых он еще ни разу не видел и которые никогда не видели его.

Потом Клей попрощался и ушел, а Билл огляделся по сторонам и от избытка чувств исполнил несколько танцевальных па. Еще раз обойдя дом, он отправился в церковь, ключи от которой Клей оставил ему, и там, преклонив колени перед алтарем, обратился к Господу с горячей благодарственной молитвой, помянув всех прихожан церкви Святых Апостолов Петра и Павла, которые так радушно его встретили. Поистине, стоило ждать так долго, чтобы в конце концов оказаться в таком гостеприимном приходе.

Вечером Билл позвонил Дженни и все подробно ей описал. Он был в полном восторге, и она сразу подумала, что они приняли совершенно правильное решение. Сама Дженни весь день звонила своим клиентам и объясняла, что временно отходит от дел, чтобы поддержать своего мужа-священника в его служении на далеком приходе. Как она и предвидела, мало кто оказался способен понять ее движущие мотивы. Большинство были откровенно шокированы и отказывались верить, что она уезжает в края, где о современной моде даже не слышали, а слово «кутюрье» принимали за ругательство.

Несколько дней спустя новости о ее отъезде попали на первую страницу «Вестника современной моды», и тут-то клиенты Дженни запаниковали по-настоящему. Трое позвонили ей и попросили подобрать другого консультанта, поскольку советов по телефону им-де будет недостаточно. Еще пятеро сказали, что во время ее отсутствия готовы работать с Азайей при условии, что Дженни будет не только как можно чаще наставлять ее по телефону, но и приезжать лично в случае форс-мажорных обстоятельств. Им Дженни пообещала, что непременно вернется в Нью-Йорк к началу февральской Недели моды или даже немного раньше, чтобы помочь наилучшим образом организовать демонстрацию коллекций. На самом деле ей было очень приятно, что хоть кто-то готов и дальше пользоваться ее услугами, несмотря на переезд, и она пообещала себе сделать все, чтобы те, кто остался ей верен, ничего не потеряли. В целом же тот факт, что часть клиентов осталась при ней, сделал ее переезд в Вайоминг менее травматичным: по крайней мере, у нее не возникло ощущения, будто она навсегда расстается с любимой работой, бросает на произвол судьбы друзей и знакомых, теряет все, чего сумела достичь. У Дженни появилась надежда на продолжение, и в оставшееся до отъезда время она усердно натаскивала Азайю, чтобы та смогла полностью заменить ее если не в творческом, то хотя бы в организационном и техническом плане. Теперь она брала помощницу на все встречи и переговоры; это нужно было, и чтобы Азайя сама вникала во все подробности, и чтобы клиенты могли сразу начать сотрудничать с ней после того, как Дженни уедет.

В последний нью-йоркский уик-энд к Дженни приехала мать, которой хотелось попрощаться с дочерью и провести с нею пару дней. Поначалу переезд в Вайоминг казался Элен слишком рискованным, но, узнав, что дочь здраво и разумно позаботилась о своем бизнесе, и увидев, как она весела и оживленна, Элен подумала, что, возможно, все сделано правильно. Ей, во всяком случае, больше не хотелось сравнивать этот переезд со своим собственным переселением в шахтерский Питстоун, где она больше страдала, чем радовалась. Немало способствовало этому и то, что Билл рассказывал о Мьюзе и его окрестностях, о церкви и о доме, в котором они будут жить. Судя по его словам, природа в Вайоминге была очень живописной, дом – удобным и красивым, люди – радушными и гостеприимными. В одном из последних писем он даже прислал Дженни фотографию их коттеджа, а она показала ее матери, окончательно успокоив Элен.

Билл тем временем развил бурную деятельность. Он готовился к своей первой воскресной службе, писал проповедь, знакомился с прихожанами, купил подержанный внедорожник, чтобы вернуть Клею его машину, и даже съездил заказать мебель в торговом центре, о котором говорил ему староста. Ее привезли буквально через два дня; она, правда, была довольно простой, без изысков, но вполне современной, сочетавшей удобство и функциональность, и Билл остался доволен. Он не сомневался, что Дженни добавит к купленной им обстановке какие-то свои штришки, которые превратят их новое жилище в настоящий уютный дом, в семейное гнездышко наподобие того, что они оставили в Нью-Йорке.

А Дженни, которой Билл прислал еще несколько фотоснимков, на этот раз с интерьерами комнат, действительно не терпелось начать обживать новый дом. Она даже отправила Биллу по почте несколько вещиц: вышитые салфетки на мебель, циновку в индейском стиле в прихожую, пару акварелей и фотографий на стены. Насколько она могла судить, в доме, несмотря на скромные размеры, было много света и воздуха, что ей очень понравилось. Даже Элен, которой она показала снимки, с ней согласилась и тут же предложила передать Биллу, чтобы он замерил окна, а она сошьет подходящие занавески из тонированного тюля. Как только она это сказала, Дженни пришло в голову, что именно так поступила бы и ее бабка, и от этой мысли ей стало тепло на душе. Она пообещала Элен, что сегодня же попросит Билла снять размеры окон, а когда он сделает это – сообщит ей в Филадельфию.

Билл тем временем приобрел для гостиной большой, удобный диван, обитый мягким бежевым плюшем, два таких же кресла и телевизор. Полы в комнатах были из твердой лиственной древесины, и он купил несколько простых вязаных ковриков нейтрального тона и почти без рисунка. Укладывая их то так, то эдак и пытаясь понять, как они лучше смотрятся, Билл поймал себя на мысли, что занимается этим с отменным удовольствием. Чувствовал он себя, во всяком случае, так, словно они с Дженни вновь стали молодоженами и только готовятся жить вместе и любить друг друга. То же самое испытывала и Дженни. Поездка с Биллом в Вайоминг представлялась ей чем-то вроде ритуала обновления супружеских обетов – они как будто снова клялись любить друг друга в печали и в радости, в богатстве и в бедности, и клялись не для проформы, а намереваясь исполнять свои обещания, по крайней мере, до тех пор, пока их не разлучит смерть.

В течение нескольких недель, пока Билл ожидал приезда Дженни, он провел три воскресные службы и произнес несколько проповедей, которые, как он сам считал, получились довольно удачными. Дженни, которой он прочел заготовленные им тексты по телефону, нашла их и вовсе великолепными. Особенно ей понравилась первая проповедь, в которой говорилось о доме – о том, что он значит для человека вообще и для самого Билла в частности, а также о том, как он рад оказаться наконец там, куда подсознательно стремилась его душа. Вывод, который Билл сделал, был довольно неожиданным, но, поразмыслив, Дженни решила, что он совершенно прав. Дом, утверждал Билл, – это не постройка из бревен или камней, не город и не страна. Дом – это особое для сердца человека место, в котором он обретает счастье и покой.

В целом проповедь была не слишком заумной, но прочувствованной и искренней, и несколько прихожан даже подошли к Биллу после службы, чтобы поблагодарить за хорошие и добрые слова. В основном, правда, это были люди, с которыми Билл успел познакомиться в последние дни, но приехали и незнакомые ему жители Мьюза – специально, чтобы посмотреть на нового пастыря. Билл, похоже, произвел на них неплохое впечатление, что стало предметом его особой гордости. Он побаивался, что первый блин получится комом, но все прошло даже лучше, чем он ожидал.

Вторая его проповедь посвящалась духовному воскресению, точнее – возможности начать жизнь заново после того, как с человеком случилось что-то плохое. Для этого, утверждал Билл, необходимо мужество – много мужества, которое способна дать только вера. И эта проповедь тронула немало прихожан; что касается Дженни, то она пришла в восторг – настолько найденные Биллом слова оказались созвучны всему ее и Элен жизненному опыту.

Третью проповедь Билл посвятил прощению, которое он назвал самым важным в отношениях между людьми. В особенности, подчеркнул он, это касается союза мужа и жены, а также семейных, дружеских и даже деловых связей. Только способность прощать, резюмировал он, является верным признаком доброго христианина – без различия конфессий. И даже атеист, если он способен от души простить ближнему любые обиды, находится ближе к Царствию Небесному, чем бескомпромиссный святоша, чтущий букву закона, но забывающий о милосердии.

Эта проповедь тоже произвела сильное впечатление на прихожан, которых на сей раз собралось в церкви гораздо больше, чем в предыдущие воскресенья. По окончании службы люди снова подходили, чтобы поблагодарить Билла, называли свои имена, и он даже стал бояться, что забудет или перепутает, как кого зовут, и может нечаянно кого-то обидеть.

В будние дни Билл обычно посещал стариков и больных. Навестил он и молодую вдову, которая одна воспитывала трех подростков. Нанося эти визиты, Билл обнаружил, что даже весьма непродолжительный опыт служения в качестве тюремного и больничного капеллана прекрасно подготовил его к общению с обычной паствой. Во всяком случае, сейчас он легко находил для нуждающихся слова утешения и ободрения, тогда как, общаясь с умирающими пациентами или с закоренелыми преступниками, запятнавшими руки человеческой кровью, Билл частенько просто не знал, что сказать.

В ходе знакомства с прихожанами Билл выяснил также, что в Мьюзе и окрестностях довольно много детей и что воскресная школа при церкви продолжала действовать даже в отсутствие на приходе священника. Занятия в школе вела довольно приятная женщина, но она, к сожалению, была человеком в значительной степени светским, и Биллу пришлось срочно засесть за составление новой учебной программы, в которую он считал необходимым ввести занятия по библейской истории и Закону Божьему.